Ему приходилось слышать историю про тростник, который рассказал всему свету, что у царя Мидаса ослиные уши. Небось тот цирюльник, который шепнул о позорной тайне царя в песчаную ямку, тоже был уверен, что об этом никто и никогда не узнает. Для него это тоже был своеобразный телефон доверия...
Нет, правду говорят: «Сказка ложь, да в ней намек!»
И еще какой намек!
– Ультра-а-а-а!
Алена широко распахнула глаза. За стенкой раздавались крики пьяных баб.
Так... недавно была только одна «голая русалка алкоголя», теперь их собрался целый шалман.
– Ультра-а! Клуб для тех, кто знает успех! – врезался в хор гнусный голос какого-то педика, и опять заскрежетала музыка.
Алена вздохнула. Да это же реклама по радио. За окном по-прежнему темно, ночь на дворе, что же Люська и Леха не сделают радио тише? Небось сами спят мертвым сном, а тут мучайся, внимай воплям!
С другой стороны, это хоть чуть-чуть отвлекает...
– Ультра-а-а!
«Ультра» – ночной клуб на Рождественской. Алена там как-то раз была, еще в пору своих занятий танцами у обворожительного Казановы, который, кроме обучения восторженных дамочек, промышлял выступлениями в таких заведениях. И означенные дамочки собирались в эти клубы полюбоваться на предмет своих вздохов...
Впечатление от «Ультры» осталось самое жуткое, но Алена допускала, что бывают и более кошмарные местечки, например, клуб «Гей, славяне», где собирались всякие ошибки природы. То есть она раньше так думала – что бывает хуже, а сейчас определенно знала, что это слово – «ультра» и клуб с таким названием будут всегда вызывать у нее в сознании неподвижность, беспомощность, бессильную ярость, подавляющий страх, боль в затекшем теле, остановившееся, затаившееся, превратившееся в лютого врага время...
Будут вызывать в памяти? Сомнительно. Ведь для того, чтобы вызывать что-то в памяти, надо как минимум сначала забыть, что с тобой происходило. А разве забудешь, как была неподвижным обрубком, который уже не чувствует своих затекших конечностей и даже боится плакать, потому что невозможно вытереть глаза, а главное, можно запросто задохнуться: ведь она лежит на спине, головы не повернуть, рук не поднять, чтобы высморкаться...
Господи, до чего ее довели, что даже не прибегнуть к последнему женскому средству облегчения души – слезам!
Разве это забудешь?! Разве простишь?!
Мне бы, мне бы, мне бы, мне в небо,
Тут я был, а там я не был! —
орало за стенкой. Там реклама «Ультры» сменилась эстрадной программой.
Да... В небо – это хорошо. На вертолете, на дельтаплане, на параплане... Но на земле тоже хорошо. В тайге, на амурском утесе, на волжском откосе, на мысе Край Света... Где только не была Алена, но распластанной на продавленном диване ей быть еще не приходилось.
Причем еще не факт, что это скоро закончится. Может быть, она и умрет вот так, связанная. Может, ее бросили здесь, чтобы уморить!
Он живет по законам другим,
И ему умирать молодым! —
услужливо подсказал какой-то радиосадист.
Горло стиснуло судорогой, но тотчас Алена невероятным усилием воли заставила себя расслабиться.
Если бы кому-то остро понадобилась ее смерть, вряд ли имело бы смысл тратить столько сил. Мент-похититель запросто мог задушить ее прямо в машине, как некогда душили своих жертв пособники Любы Кирковской. Или, обездвижив шокером, изобразить-таки вариант Анны Карениной. Но он привез ее сюда... и его собеседник, вспомни, сказал: «Она мне нужна живая!»
Алена уже не в первый раз возвращалась мыслями к этому собеседнику с таким спокойным, но вместе с тем непреклонным, угрожающим голосом. Все-таки она его определенно где-то слышала. Другое дело, что звучал он тогда иначе. Мягко, вкрадчиво. Можно сказать, ласково...
Я сорвусь с земли, словно пес с цепи,
И поднимусь к облакам.
Я обойду облака, моя страна далека,
Но я найду тебя там.
О, картонные крылья – это крылья любви!
Что-то закрутилось в голове, какое-то воспоминание.
Так, напрягись, напрягись, детективщица! Попытайся связать концы с концами! Ведь ты так виртуозно проделываешь это в своих романчиках...
Голос... ласковый взгляд... длинное пальто. Ну да, точно, у мужской тени со знакомым голосом было длинное пальто!
Ну и что? У Михаила длинное пальто, но это уж точно не Михаил. Уж не столь давно они и расстались, чтобы не вспомнить его голос с полузвука, с полуслова. В том-то и дело, что слышала того человека Алена совсем недавно, но слышала недолго, голос и его владелец еще не успели зафиксироваться в памяти. К тому же известно, что настроение может преображать голос до неузнаваемости, придавая ему совершенно чужие интонации. Со своим подельником мужчина в длинном пальто разговаривал, чуть не скрежеща зубами от ярости, а с Аленой – ласково, мягко...
Черт, ну почему у нее такая дурная звуковая память? Что звуковая, что двигательная. И слуха музыкального нет. Всегда ужасно завидовала людям, способным уловить, что, к примеру, в танце виллис в балете «Жизель» фальшивит вторая скрипка.
Ласковый голос и длинное пальто...
Какой бы отвратительной ни была звуковая память у Алены, голоса своих давних знакомых она помнит хорошо и узнает запросто. Получается, с этим человеком она познакомилась не столь давно. Скорее всего, буквально на днях. Остается догадаться, с кем.
А тут и гадать нечего. Таких знакомцев у нее двое.
Алена вспомнила, как входит в свое купе СВ – и отшатывается, почти уверенная, что перепутала двери, потому что видит мужчину, который снимает длинное пальто. Это был Игорь.
Итак, Игорь – подозреваемый номер один, как бы жутко ни звучало это словосочетание по отношению к человеку, с которым ты... который с тобой...
Все нормально, все в порядке,
Я беру тебя с собой,
Я беру тебя с собой —
В темный омут с головой.
Вряд ли это Игорь, конечно!
Дальше поехали.
Длинное пальто и ласковый голос и у лукавого красавчика Александра. А еще у него стрельчатые ресницы, блудливые глаза и неотвязные губы.
Глупости! С чего бы Александру...
Не с чего. И Игорю не с чего. И никому из Алениных знакомых не с чего. Однако же...
В чистом поле васильки,
Дальняя дорога,
В чистом поле васильки,
А в душе тревога... —
глухо пропели за стенкой – словно предупредили об опасности.
В следующую минуту послышался звук отпираемой двери. Сердце стукнуло где-то в горле: это надежда всколыхнулась. А вдруг Люська решилась плюнуть на свой страх перед постояльцем и заглянуть в его комнату?
Нет!
Вспыхнул свет, и Алена с болью зажмурилась.
– Спишь? – раздался негромкий мужской голос. – Не спи, замерзнешь!
Ее и в самом деле заколотило ознобом. Но не от холода, конечно. От равнодушия, которое прозвучало в этом голосе...
Разомкнула ресницы. Невысокий человек сбросил в угол серую кургузую куртку, а когда повернулся к Алене, она чуть не подавилась криком: на голове у него была черная шапочка-чеченка с прорезями для глаз и рта.
В руках кобура. Из кобуры он достает...
Алена обмерла, но в следующую минуту увидела, что это не кобура, а футляр фотоаппарата. И ударила догадка: если бы этот человек явился ее убивать, он не прятал бы лица.
Значит, она останется в живых. И этот тип просто хочет обезопасить себя на случай неожиданной встречи с ней впоследствии.
Ладно. Ей бы только выжить, только бы выбраться отсюда! А уж там она всю нижегородскую милицию поштучно переберет, а найдет того толстощекого, который приволок ее сюда. Уж его-то она отлично запомнила, хоть только раз видела в машине. Запомнила потому, что поросячьей мордой он здорово напоминал человека, которого Алена (и вместе с ней примерно 90 процентов жителей России) презирала всей душой: бывшего премьер-министра. Того самого плешивенького молодчика, который обрушил Россию в жуткий дефолт, продав соотечественников за тридцать сребреников, а через пару лет материализовался в должности полпреда президента по Приволжскому территориальному округу... Впрочем, о соотечественниках вопрос спорный, потому что предатели не имут ни сраму, ни отечества, ни национальной принадлежности. Тем паче этот сай-ен-то-лог, так его и этак...
Спокойно, Алена. Сейчас уж точно не до политических симпатий и антипатий!
Между тем человек в маске вынул фотоаппарат и принялся снимать Алену, заходя то с одной стороны, то с другой. Чувствовалось, что искусство фотографии – для него дело почти непосильное, так долго он прицеливался, так громко сопел, так прочувствованно матерился порой и так сурово рявкал на Алену:
– Открой глаза! Кому говорят, открой глаза! Смотри на меня! Еще смотри!
Он так старался, словно хотел послать эти фотографии на конкурс под названием «Спасите наши души!».
Да уж, наверное, не просто так ее снимают! Эти фотографии предназначены для кого-то...
Их пошлют неведомому человеку с припиской: «Немедленно выплатите нам столько-то и столько-то мелкими купюрами, не то изображенное на фотографиях тело распростится с головой!»
Да у кого можно вытянуть деньги угрозой смерти Алены? У Михаила? Смешно, он перебивается от гонорара до гонорара, Москва бьет с носка! Ну разве что в ее издательство прислать жуткие фотки: «Платите, не то лишитесь своего любимого автора!»
«За Дмитриеву платить?! – воскликнут там. – Ну, была бы Маринина или Донцова, еще ладно, а то Дмитриева! У нас таких авторов... Подумаешь, одним больше, одним меньше». Нет, сначала, конечно, поохают, поахают. А потом будут ставить в план не новые романы Алены Дмитриевой, а только ее переиздания. И фамилия на титуле будет заботливо обведена черной рамочкой...