арской. Но Костя всегда придерживался мнения: если хочешь что-то делать, делай хорошо. Поэтому он продолжил свою исследовательскую миссию. Сунулся в жуткую ванную, таковой же туалет, на аналогичную кухню, в большую, захламленную комнату, где среди кучи грязного белья спала на диване Люська...
Ничего и никого подозрительного. Что и требовалось доказать.
Однако... что бы он ни говорил психологу, мол, рота солдат может в квартире спрятаться, на самом деле единственное место для этого – маленькая комната, которая как раз и сдается внаем. Но когда Костя взялся за ручку двери, Леха в ужасе перехватил его за локоть:
– Нельзя! Ты что! Люська с меня скальп снимет. Там ее постоялец живет, он знаешь какой крутой?
– Знаю, знаю, круче его только волжский откос, – Костя попытался свести разговор к шутке, отметив, что в старую, рассохшуюся дверь с облупившейся краской совсем недавно был врезан отличный золингеновский замок.
В той квартире, где он вчера был, такие замки смотрелись уместно, а здесь... Мягко говоря, не по Сеньке шапка. Какие такие шмотки перевез Люськин постоялец от бывшей жены, чтобы хранить их за такими замчищами? А впрочем, какие бы они ни были, хоть куча старого барахла, он совершенно прав, потому что только береженого бог бережет. Люська и ее гости ведь ни своего, ни чужого не различают, все пропьют!
– Ну, посмотрел? – нетерпеливо топтался за спиной Леха. – Пора и за гонораром сбегать!
Утю-тю, какие мы слова знаем!
– Погоди, – махнул на него Костя. – Я так и знал, что именно отсюда гарью тянет. Наверняка постоялец что-то гладил да утюг забыл выключить.
– Какое! – отмахнулся Леха. – Я его уж который день не видел!
– А я видел ночью его «жигуль», – настойчиво сказал Костя. – Он приезжал, а вы тут небось дрыхли вдохлую. Ну что вы могли слышать? Если ты даже сейчас запаха гари не чуешь, я... ну я просто не знаю тогда! Неужели не видишь – уже из-под двери дымок ползет? Синий такой!
– Дымо-ок? Синий?!
Леха нагнулся, всматриваясь. Для его неокрепшего организма нельзя было так резко менять положение тела и головы. Качнулся, цепляясь за стену, такой жалкий и несчастный, что Костя понял: клиент дозрел, надо ковать железо, пока горячо.
– Открой мне комнату, понял? Да побыстрей!
– А то что? – раздался позади хриплый голос, и Костя оглянулся, мысленно употребив слова, которые принято называть «плохими» и которые не стоит даже мысленно произносить в присутствии женщин. Даже такого отребья, как стоявшее перед ним существо. Но он тут же включил профессиональную улыбку так, что щеки чуть не треснули от старания:
– Люся, здравствуйте! Извините за вторжение, но у вас тут что-то горит, как мне кажется.
– А мне не кажется, – пожала плечами Люська. – Ни хрена тут гореть не может, потому что комната заперта. – И она схватилась за стенку, чтобы не рухнуть, где стояла. – Комната заперта, постояльца нету, гореть нечему...
Язык у нее заплетался, опухшие веки, почти лишенные ресниц, медленно опускались на мутные глаза.
– Да я же и говорю, – снова завел свою песню Костя, мысленно проклиная себя и изумляясь, как это он и, главное, зачем ввязался в эту авантюру с поисками шалой писательницы. – Ночью я с работы возвращался и видел «жигуль» вашего постояльца. Вдруг он перед отъездом что-то гладил, а утюг выключить забыл?
Люська наморщила лоб, словно пыталась вникнуть в смысл его слов. Подумала-подумала, потом сообщила:
– А у него в комнате утюга нету. Так что гладить он никак не мог. У тебя глюки, парень. Иди, отдохни. Не хрен тебе тут делать, понял? Мотай, говорю! – вдруг закричала она с пьяной злобой.
– Как же у него глюки?! – заблажил стоящий на коленях Леха, очевидно, сообразивший своим куцым умишком, что если Костя сейчас обидится и уйдет, то заветная мечта о портвейне «Массандра» никогда не станет явью. – И у меня, скажешь, глюки? Это ты ни черта не чувствуешь, не видишь! Гарью весь дом провоняло, а из-под двери дымок уже ползет! Синий такой!
В голосе его звучал неподдельный ужас, и даже Люську проняло: она нагнулась, выставив обтянутый рваными лыжными штанами внушительный зад, и принялась всматриваться в щель под дверью, заодно поводя носом, как собака-ищейка. Однако напрасно Костя надеялся, что удастся так же легко, как Лехе, заморочить мозги и Люське.
– Нету там ничего, ни дыма, ни запаха, – наконец-то разогнувшись, сказала она, уставившись на Костю такими трезвыми, без малейших признаков хмеля глазами, что тот оторопел. – Что-то ты темнишь, друг хороший...
И тут же, заметив его изумление таким превращением, пьяно улыбнулась, неуверенно поводила перед собой чумазым пальцем с обломанным ногтем:
– Вре-ешь, у тебя глю-юки!
– Ну, глюки так глюки, – пробормотал он, все еще не придя в себя от этих мгновенных трансформаций. – Извините за вторжение. Я тогда и правда пойду. До свиданья!
Он рванул к выходу, но уже на пороге оглянулся. Люська, привалившись к стенке, словно ноги не держали, распяливала рот в дурацкой ухмылке, но из-под набухших век снова посверкивали трезвые, острые глаза, в которых не было ни грамма сонной мути.
– Эй, погоди! – жалобно воззвал Леха. – А портвейн? Ты ж обещал!
Костя уже хотел было пояснить, что он конкретно намерен сделать со своим обещанием, но что-то его остановило.
– Сказал – значит, сделаю, – бросил он и вышел, слегка прикрыв за собой дверь. Тотчас начали защелкиваться один за другим замки, и он даже головой покачал: неужто Люська, только что бессильно переминавшаяся с ноги на ногу в другом конце коридора, тигриным прыжком оказалась у двери и теперь спешит запереть ее? Что-то здесь явно не то... По-прежнему нет никаких признаков, что пропавшая писательница находится в комнате мента. А все-таки Люська ведет себя подозрительно!
Вопрос такой: говорить об этом психологу или нет? Ему сейчас всякое лыко в строку, услышит о Люськиных странностях – и вообще на стенку полезет! А может, и не полезет. Может, пока Костя из себя тут сыщика Ивана Путятина изображал, писательница притащилась домой с затянувшейся гулянки и уже выяснила отношения со своим душевным обожателем?
Нет, конечно, позвонить все равно надо, но не сразу. Сначала следует выполнить долг перед Лехой. И не только потому, что Костя был такой уж человек слова. Он рассчитывал: явление с бутылкой снова раскроет перед ним двери Люськиной квартиры и, может, сделает хозяйку полюбезней. Поэтому он на минуточку заглянул домой за деньгами, набросил дубленку и рванул к ближнему продуктовому магазину, на Ошарскую, к трамвайной остановке.
Некогда это был весьма зачуханный «Гастроном», но, попав в частные руки, магазин расцвел. Количество и качество товара в нем заставляли вытаращить глаза. Стоимость этого товара вызывала желание зажмуриться и убраться отсюда подальше. Портвейн, как и следовало ожидать, стоил здесь на двадцатку дороже, чем в любом другом магазине, однако Костя плюнул на это дело, заплатил – и со всех ног ринулся обратно.
Он и сам не знал, почему так спешит, однако вышло как в известной опере: предчувствия его не обманули! Подбегая к дому, Костя нос к носу столкнулся с Лехой. Уж, казалось бы, не столь давно они расстались, однако на опухшей Лехиной физиономии успели за это время прибавиться две кровавых борозды. А полуседых волосиков на непокрытой голове значительно поубавилось.
– Держи, – сочувственно сказал Костя, протягивая страдальцу честно заработанный гонорар и не задавая глупых вопросов.
– Она меня выгнала, – сообщил Леха, жалобно кривя подбитые губешки. – Нет, не выгнала – я сам ушел. Надоело с ней бомжаться! Правда что, ну чего я туда лезу? Неужто негде выпить, кроме как у Люськи? Есть где. Не подруга, не любовница... что я от нее видел? Кругом бабы сплошь такие сексуальные, сексуальные, а ей уже под сорок, но она даже не знает, что такое миньет ! Купается в своей нищете, как в парной бане, а деньги у нее есть, есть! – Он погрозил Косте пальцем: – Я тебе говорю, что есть! Люська – она очень хитрая. И постоялец ее хитрый. Точно, я теперь вспомнил: приезжал он ночью. Шуршал, шуршал... Врет он, будто у него в комнате вещи лежат. Он туда девок возит. Видел я одну ночью... зеленую. Небось патрулировал на своей машине, снял какую-нибудь таксу бродячую, привез, поимел... ее аж ноги не держали, бедную, так он ее уделал. Вот это, я понимаю, мужик умеет себя поставить. А я, конечно, тряпка... поэтому Люська мне не подруга, не любовница... я пришел к тебе домой... нет, я ушел к себе домой!
И он двинулся дальше на заплетающихся ногах.
Честно сказать, у Кости ноги тоже были как чужие, когда он тащился к себе. И в голове, точно, царила такая же каша, как у Лехи. Только по другой причине...
Первое, что услышал, войдя в квартиру, – звон мобильника. И только тут вспомнил, что обещал с самого утра позвонить в агентство.
– Алло! – отозвался суматошно.
– Костя, ну куда ты пропал! – сердито выкрикнула Анна.
– Погоди! – рявкнул он. – Погоди! Скажи сначала, та писательница в каком платье была вчера?
Но, честно говоря, Костя и без Аньки это знал. Конечно, в зеленом!
Он так до конца и не поверил в то, что рассказал Костя. Слишком фантастичной казалась вся эта история! Фантастичной, невероятной – несмотря на то, что именно ему самому же и пришла в голову бредовая мысль о том, что Алена может находиться в квартире какой-то там Люськи. И вот Костя клянется, что все именно так, более того – уверяет, что ее держат там в плену. А для ее спасения предлагает такой план, что у Александра начинают волосы на голове шевелиться. После вчерашнего посещения парикмахерской и стрижки «Магдебург» их осталось несколько меньше, чем раньше, – вот все они и шевелились. Но стоило только вообразить себе, что это все-таки правда...
Он вспоминал глаза Алены с их затаенным, особенным выражением. Очень красивые глаза, ну очень. И покорность в них, и насмешка, и нежность – такая нежность, что у него просто-таки сердце заходилось, когда смотрел в ее глаза и размышлял: неужели у них так все поцелуями и закончится? С другой стороны, в первый же вечер – и уже такие поцелуи... И если бы она не пропала, наверняка они уже оказались бы в постели. В ее постели, конечно, у нее дома, потому что он снимал комнату, и хозяйка не разрешала е