«Я все понимаю, но больше так не могу. Ты должна от него уйти».
В голове у меня зашумело, а буквы, толкаясь и пихаясь, стали прыгать одна на другую. Кира меня обманывает?! У нее есть тайный поклонник?! А я-то, дурак, верил ей во всем безоговорочно! Несколько минут я, словно оглушенный, сидел возле компьютера, пытаясь прийти в себя. Словно в вакууме, я услышал, как повернулся ключ в двери, причем этот звук показался мне настолько деформированным и болезненным, как будто ключ вставляли вовсе не в дверную скважину, а пытались просунуть в мое собственное ухо. Я поднялся навстречу Кире, облокотился на дверной косяк в прихожей и стал холодно наблюдать за тем, как она снимает куртку. Она хотела, как всегда, поцеловать меня в щеку, но я увернулся. Кира с удивлением посмотрела на меня, пожала плечами и прошла в комнату. Я двинулся за ней и с нажимом произнес, указывая на компьютер:
— Не хочешь прочитать свою почту?
Мне показалось, что она вздрогнула, однако тут же взяла себя в руки и подошла к столу. Я не видел выражения ее лица, пока она читала сообщение, так как стоял сзади. Если это ее и взволновало, то она с большим искусством справилась с волнением, потому что, когда она обернулась, ее лицо было абсолютно спокойно.
— Это просто ошибка, я не знаю этого ника. Это сообщение случайно попало на мой номер, — сказала она и, поднявшись со стула, стала снимать футболку, чтобы переодеться в домашнюю одежду, тем самым показывая мне, что больше ей нечего сказать.
Однако я кипел от негодования. Мало того, что у нее какие-то шашни на стороне, так она еще и не стесняясь врет мне в лицо. Я выхватил у нее из рук футболку и стал махать ею в воздухе из стороны в сторону:
— Ты что, думаешь, я этому поверю? Только не надо принимать меня за идиота. Давай рассказывай, что это за тип. Почему он приказывает тебе расстаться со мной? Ты что, встречаешься с кем-то еще?
— Нечего рассказывать, потому что ничего нет. А верить или не верить — это твой выбор. — Кира с невозмутимым спокойствием начала надевать домашний свитер, но я отобрал и его.
Она молча смотрела на меня, а я стоял напротив и держал в руках ее красный свитер, как перевернутую куклу вниз волосами, а его рукава касались пола, как две безвольно опущенные руки печального Пьеро. Так мы смотрели друг на друга несколько секунд, потом я наконец протянул ей свитер обратно. Она одним движением натянула его на себя и пошла на кухню.
Я еще пытался вывести ее на разговор целый вечер, но абсолютно безуспешно. Кира закрылась в своем молчании, погрузившись в какую-то книгу, и не отзывалась ни на одно мое едкое и колкое замечание, в коих я пытался всячески изощряться.
После этого мы не разговаривали целую неделю, только переписывались. Она оставляла мне утром записки на столе: «В микроволновке лежит половина пиццы, можешь ее съесть» или «Сегодня соседка снизу опять жаловалась, что мы ее залили». А я отвечал ей: «Тебе звонили из клуба «Революция», хотят пригласить диджеем на вечеринку» или «Я оставил тебе денег на занятия с математичкой». Она приходила домой, читала эти записки, шла на кухню, строчила там новые, возвращалась в комнату, я в это время притворялся, что с увлечением смотрю футбол по телевизору, а она демонстративно клала записку на стол и удалялась. Выждав несколько минут, я поднимался с дивана и, делая вид, что мне нужен какой-то журнал со стола, небрежно поворачивал к себе записку, чтобы прочитать: «Сделай, пожалуйста, звук потише».
К этому времени я уже немного успокоился и убедил самого себя, что, возможно, действительно был не прав. Вероятно, всему виной моя глупая ревность. Ведь в письме не было обращения, так что кто-то действительно мог ошибиться адресом. Окончательно меня в этом убедило еще одно письмо, которое я обнаружил у нее в учебнике.
Однажды я выкладывал книги из ее сумки и случайно уронил одну из них. Когда же я ее поднял, то на пол вылетел сложенный вчетверо сильно помятый листок. Я развернул его, чтобы посмотреть, нужен ли он Кире или его можно выбросить. Бумага была какой-то пожелтевшей и старой, а почерк довольно странным. К своему изумлению, я прочел:
«Здравствуй, любовь моя! Сегодня ровно полгода с тех пор, как мы не виделись. Я уже жалею, что согласился на эту поездку, потому что не видеть тебя — для меня настоящая пытка. Я считаю дни до того, как снова смогу обнять тебя, погрузиться в синеву твоих глаз и сказать, как сильно я тебя люблю…» Далее следовало описание того места, где пребывал автор этого письма, и чем он там занимался, а в конце страницы следовал перенос слова на следующую, потому что, по всей видимости, существовала еще одна страница, и возможно, не одна. Поэтому я не смог вычислить автора письма по имени. Внутри у меня все похолодело: с того дня, как мы познакомились с Кирой, как раз прошло чуть больше чем полгода. Возможно, она и захотела быть со мной только потому, что этот кто-то неожиданно уехал. А теперь, наверное, они ведут переписку за моей спиной. Или, возможно, она, как и я, сначала хотела пробыть в наших отношениях какое-то время, до приезда этого человека, а потом объявить мне, что все кончено? Иначе к чему эта ее идея о гостевом браке? Почему она хотела ходить друг к другу в гости? Уж не потому ли, что боялась, что неожиданно нагрянет ее бывший дружок? Возможно, это просто прикрытие с ее стороны? Спокойно, сказал я сам себе. Ведь мы же прошли вместе через церемонию «связывания рук». Тогда, предположим, она порвала с этим типом и переехала ко мне. Тогда почему она ничего мне про него не рассказывала?! Вот, получается, каким образом мы строим доверительные отношения? В моей голове были одни вопросительные знаки, они все столпились на одной и той же клеточке моего мозга, и я представлял, как они недоуменно поворачиваются друг к другу то одним, то другим боком и беспомощно разводят руками.
Когда Кира вернулась, я молча показал ей письмо, ожидая объяснений. Она взяла его в руки, потом улыбнулась, потрепала меня по голове и весело сказала:
— Это письмо, написанное моей бабушке тем человеком, про которого я тебе рассказывала. Она хранила все письма у себя и дала мне их прочитать. Оно лежало у меня в ящике, и я положила его вместо закладки в учебник, когда готовилась к экзаменам.
Господи, похоже, я читал письмо собственного деда. Внезапно мне стало несколько стыдно за свои неоправданные срывы, ведь я со своей стороны так и не решался поведать Кире о том, что мой дед и есть тот самый человек, который любил ее бабушку. Если бы я рассказал это, мне пришлось бы раскрыть и причины, которые свели нас вместе. А этого я боялся больше всего на свете. Зная Киру, я был уверен, что она сразу же безоговорочно уйдет от меня, не слушая никаких объяснений и доводов. А потерять ее для меня было бы невыносимо. Я подумал, что, наверное, все дело в том, что любовь делает меня таким редкостным и ревнивым дураком. Избавление от подозрений было для меня как очищение от грехов на исповеди. Наши отношения снова были чистыми, я исторг из себя червя, глодающего их, и мы могли двигаться дальше. Я притянул Киру к себе и, замирая от счастья, уткнулся в ее волосы.
С той поры я серьезно задумался над тем, что хочу по-настоящему жениться на Кире, теперь уже по своей собственной инициативе.
Мне казалось, я понял, почему раньше я так предвзято относился к браку. Для меня он был заранее определенной программой распределенных ролей и действий, которые нужно было выполнять. Когда я думал об этом, в голове у меня сразу возникал строго упорядоченный список слов: «жених» — «невеста» — «смокинг» — «платье» — «кольца» — «торт» — «подружки невесты» — «шафер»…
Вообще, если задуматься, даже в организации самой свадьбы много слабых моментов и проколов. Взять, к примеру, так называемую процессию невесты, которую можно наблюдать в романтических американских комедиях: невеста идет навстречу жениху в роскошном платье, наслаждаясь восхищенными взглядами толпы, в то время как жених стоит на одном месте, переминаясь с ноги на ногу при виде надвигающейся снежной лавины, и, как альпинист в горах, понимает, что ему уже не убежать и теперь суждено погибнуть под нею. Может, разнообразия ради надо было бы почаще все ставить с ног на голову: например, жених идет навстречу невесте, а она стоит на месте. Ведь это мужчина должен стремительно идти навстречу любимой женщине. Наверное, если бы я был распорядителем свадеб, этот момент я бы точно поменял.
Причем невеста ради этого красивого мига готова терпеть всю оставшуюся жизнь нудного муженька. Возможно, женщинам почаще нужно было бы выдавать напрокат платье, собирать толпу и предоставлять им шанс прогуляться под восторженными взглядами. Это дало бы им возможность не жертвовать всем ради одного момента. Хотя, если задуматься, в этом что-то есть. И многие женщины в связи с этим действительно достойны восхищения. Один прекрасный миг — и все положено на карту ради него.
А эти подружки невесты, которые в американских фильмах чаще всего одинаково одеты? Если задуматься, блестящая и гениально продуманная мысль — теперь все женщины для жениха должны казаться одинаковыми, а на их фоне невеста всегда будет выделяться белым пятном. Но не слишком ли бестактно тыкать этим сразу в нос в день свадьбы?!
Или этот букет невесты — для очередных обреченных, все продумано до мелочей, надо же создать преемственность и конвейер…
И далее по списку — «первая брачная ночь» — проснулись: «муж — жена» — «она готовит-убирает» — «он на работе» — «дети» — «измены» — «ты должен» — «ты обязана»…
Или, например, слова «мужчина — женщина» и «муж — жена». Являются ли они равноценными понятиями? Извлекается ли из первой пары какое-то важное значение или ко второй прибавляется некий дополнительный смысл? Почему вторая пара слов оказалась более короткой по сравнению с первой, означает ли это, что от них отсекли что-то очень важное, что было до того, как двое являлись по отношению друг к другу просто мужчиной и женщиной, пока не стали вдруг мужем и женой? Не логичнее ли было бы прибавить что-то в связи с переходом в новое качество?