Когда я первый раз встретил Киру, стрижка у нее была очень короткой. Тогда ее прическа показалась мне чересчур мальчишеской, поэтому у меня не возникло к ней симпатии с первого взгляда. Позже она мне сказала, что в этот день после института у нее была генеральная репетиция в клубе «Грибоедов», поэтому на ней были странный макияж и одежда. Со временем она стала отращивать волосы и укладывала их так, что они торчали стильными перышками в разные стороны. Ее игольчатые прядки мне всегда напоминали рождественскую елочку. Впереди у нее были две прядки, которые постоянно лезли ей в глаза, но мне всегда нравилось отводить их в сторону, чтобы заглянуть ей в лицо. Для меня это был целый ритуал вечерами, когда мы сидели на диване перед телевизором. Мне казалось, что за челкой она будто пряталась, и когда хотела, чтобы ее оставили в покое, выпускала прядки на лоб. Можно было определить ее настроение по тому, как она укладывала волосы: если прядки были убраны со лба и заколоты маленькими заколками назад, значит, Кира пребывала в благостном расположении духа.
Еще я заметил, что когда она была чем-то восхищена, ее губы чуть-чуть приоткрывались, и через маленькую щель были видны чуть влажные зубы, и в эти моменты она мне казалась особенно сексуальной. И вообще, она словно обрела свой особый стиль своей женственности — она была маленькая, хрупкая, легкая, а темные волосы и голубые чуть раскосые глаза с фиалковым оттенком придавали ей какой-то чувственный французский шик. Ее глаза меня завораживали, иногда они напоминали мне аквамарины, инкрустированные в белый бриллиант глазного яблока. Еще в них была необъяснимая лазурная «спиралевидность»: когда я начинал смотреть в них, то двигался с краешка ее радужки, и постепенно цветовая густота и насыщенность уводили меня словно по спирали куда-то вглубь с такой огромной скоростью, что у меня начинала кружиться голова, словно я был на опасном аттракционе.
Однажды, когда я стоял в пробке, мне на мобильный позвонил Стас и сказал, что хотел бы переговорить со мной о чем-то очень важном. Его голос показался мне крайне серьезным, и я в душе сильно забеспокоился, ведь Стас был не из тех, что просят об одолжениях. И хотя я ехал к Кире, но пообещал, что заеду к нему на работу, как только выберусь из пробки. Передвигаясь черепашьими рывками по дороге, я стал думать о брате. Я так до сих пор и не познакомил его с Кирой, хотя он знал, что мы встречаемся и я старательно «выполняю» пожелание деда. Наверное, сегодня мне представится хороший момент все рассказать ему. Возможно, он даже будет за меня рад. Мы так мало общались с ним в последние годы, а все из-за того, что наши интересы казались мне кардинально разными. Я практически ничего не знал о жизни собственного брата. Единственное, о чем мы разговаривали, — о родственных отношениях в семье, и то по праздникам: «Привет, с Новым годом! — Как дела? — У меня тоже. — Ну, давай пока. — Увидимся». И в голове оставалось — его очередь звонить. Так мы это и делали — по очереди. Я знал, что брат втайне не одобряет мое легкомысленное поведение, и хотя он ничего мне никогда не высказывал, я видел это в его осуждающем взгляде, когда он встречал меня каждый раз с новой девушкой.
Стас работал в рекламной компании, которая находилась в большом здании, где располагалось много других офисов. Я позвонил ему с проходной. Он спустился в кафе на первом этаже, мы заказали себе по бутылочке пива и сели за столик около окна.
— Как дела? — задал я дежурный вопрос. — Как работа? Ты говорил, тебе повысили зарплату? Поздравляю.
— Да, — сделав глоток из бутылки, ответил Стас. — Возможно, уже скоро смогу выплатить следующий взнос за квартиру и наконец съехать из этой развалюхи на Автово.
— Давай подкину тебе деньжат, — в очередной раз предложил я, зная наперед, что это бесполезно. Я уже несколько раз предлагал деньги Стасу и в долг, и просто так, но он все время отказывался.
— Нет, спасибо, я справляюсь. Еще немного осталось.
— Я вчера снова заходил к деду, пока все без изменений. Врачи говорят, что такое состояние может продлиться сколь угодно долго.
— Знаю, я сам заезжал к нему дня два назад и тоже говорил с его лечащим доктором.
Мы замолчали.
— Так о чем ты хотел со мной поговорить? — сказал наконец я.
— Да, — как-то рассеянно протянул Стас. Казалось, предстоящий разговор ему заведомо неприятен. — Не знаю, с чего начать.
— С главного, — приободрил его я, махнув рукой в его сторону.
— Это касается Киры.
— Киры? — насторожился я. На звук ее имени я в последнее время реагировал крайне болезненно и обостренно.
— Знаешь, я, пожалуй, действительно начну с главного. Ты не должен жениться на ней.
— Почему? — Я был поражен таким заявлением.
— Потому что… потому что на самом деле дед просил жениться на ней не тебя, а… меня. Я тебя обманул.
— Зачем? — тупо спросил я.
— Не знаю, сможешь ли ты простить меня. Понимаешь, когда дед попросил меня жениться на ней, я даже не мог себе представить, как я смогу это сделать… Ты ведь знаешь, я никогда особо не умел обращаться с девушками. А ты — другое дело, у тебя это легко выходит. Я подумал, что со стороны деда несправедливо заставлять меня жениться на ней. И решил обратить все так, будто он попросил об этом тебя, а не меня. — Стас путался и сбивался в своем рассказе, примерно как тогда в больнице, когда он рассказал мне о «просьбе» деда. — Но я не могу смотреть, как ты мучаешься, охмуряя эту девицу. Это нечестно по отношению к тебе. Так что теперь ты можешь считать себя свободным от обязательств.
Я задумчиво смотрел на брата. Я был так счастлив, что в моей жизни появилась Кира, что не мог даже сердиться на него за этот обман. Более того, я был ему даже крайне благодарен. Если бы не он…
— Все нормально, Стаськин. — Я даже назвал его, как когда-то в детстве. — Не испытывай никаких угрызений совести. Ты даже не представляешь, как ты мне помог. — Я похлопал его по плечу и встал из-за стола. — Ну все, мне надо идти. Звони, если будет нужна помощь. — Мне показалось, что он хотел сказать что-то еще, но я уже повернулся и вышел из кафе.
Тем временем мы с Кирой старательно выполняли роли, заданные игрой «по sex». Лишь иногда, когда мы смотрели DVD и на экране вдруг появлялась эротическая сцена, мы прятали глаза и смущались, словно дети, которые смотрят кино «про это» вместе с родителями, и тогда кто-нибудь из нас поспешно выходил из комнаты проверить — не закипел ли еще не поставленный чайник.
От безысходности я перевел свои подавляемые инстинкты из одной физиологической сферы в другую. А именно — в сферу гастрономическую. Я начал готовить по вечерам для нас обоих. В первый раз в жизни я почувствовал удовольствие от процесса готовки, только из-за того простого факта, что приготовленное мною будет есть Кира. Но даже когда я видел какой-нибудь фрукт или овощ, он начинал напоминать мне изгибы ее тела, и я однажды поймал себя на том, что поглаживаю приготовленный для салата авокадо, вместо того чтобы начать его резать.
Я любил Киру совсем не так, как других своих девочек. Если в прежних своих отношениях я строго определял категорию женщины и отводил ей особое место в длинном списке женских типажей, а потом прикидывал, что этой связи подходит, а что нет, — как в жизни выбираешь белое вино под рыбу или оливки и сыр к мартини, — то здесь налицо была трансгрессия всех мыслимых и немыслимых границ, сумасшедший фьюжн: ингредиенты валились в общий котел, и все это варево кипело, булькало и превращалось в невесть что — а я был безумно счастлив от этой абракадабры…
Наверное, в результате всего этого смешения у меня в голове неведомым образом поменялись ассоциации, потому что как только я начинал думать о еде вообще, так у меня сразу же срабатывал сексуальный рефлекс. После появления первых признаков голода в желудке в середине дня перед обедом я тотчас же начинал думать о сексе с Кирой, что мешало мне сосредоточиться на работе. Это ощущение, это желание ее было «вкусовым» и ощущалось на самом кончике языка. Я потихоньку начал сходить с ума. Не знаю, что со мной бы в конечном итоге произошло, если бы не Кира, которая первая нарушила правила нашей общей игры.
Однажды в районе, где жила Кира, отключили горячую воду, и она «пришла ко мне в гости», чтобы принять душ. Я дал ей чистое полотенце и показал, где лежит шампунь, потому что хотя у нас и был «гостевой брак», но водные процедуры мы предпочитали совершать каждый на своей территории. Пока она была в ванной, я занялся ужином. Я не слышал, как она открыла свою дверь и потом несколько раз позвала меня, спрашивая, есть ли у меня гель для душа, потому что у меня тоже был включен кран. Я увидел ее, только когда она уже вошла в кухню, держа полотенце над грудью. Ее тело было мокрым от воды, и по коже стекали полупрозрачные струйки, оставляя лужицы на полу. Под шеей в ложбинке у нее застыли бусинки воды, и я как завороженный смотрел на них, мечтая осушить ее кожу своими поцелуями. Видимо, она заметила мой взгляд, и в ее глазах заискрились маленькие стальные блестки. Ее зрачки стали похожи на черные тарелочки, и мне показалось, что они сейчас зальют радужку чернильной лужицей. Я знал этот взгляд — взгляд возбужденной женщины, которая осознает, что возбуждает мужчину. Ее рука, державшая полотенце над грудью, дрогнула и стала медленно опускаться вниз. Я следил за ее руками, не отрывая взгляда. Наконец полотенце скользнуло вниз и упало на пол. С минуту мы пристально смотрели друг на друга, потом я шагнул к ней и обнял за плечи. Она тут же опьянила меня сонмом запахов, исходящих от ее столь желанного тела. Казалось, я приобрел целостность, воссоединившись со своей неделимой частью. Она глубоко вздохнула, а потом запрыгнула на меня и крепко обхватила меня бедрами, а я, полупьяный от счастья, понес ее в комнату на диван.
Когда мы занимались любовью, у меня было ощущение, что в одной женщине слились все женщины на свете. У Киры было много голов, много рук, много бедер, колен, ягодиц, они удваивались, утраивались, размножались с такой бешеной скоростью, что я не успевал их ласкать.