Но все это было еще до окончательного перелома, наступившего лишь несколько лет спустя. В 1905–1907 годах он пишет большую картину на тему «17 октября», изображающую ликование на улице в день объявления знаменитого манифеста. Студенты, гимназисты, курсистки, представители интеллигенции — среди них все узнавали Венгерова и Стасова — огромная толпа дефилирует с пением революционных песен.
Картина не могла быть выставлена своевременно, появилась только на XLI Передвижной 1912 г. и датирована 1911 г., когда Репин кое-что в ней еще прописал. Нет никакой надобности описывать это немощное во всех отношениях произведение, которое больно видеть в списке репинских.
17 октября 1905 г. 1907–1911. Музей революции в Ленинграде.
К сожалению, оно оказалось не единственным; за ним последовали: «Черноморская вольница», 1908 г., «Самосожжение Гоголя» и «Сыноубийца», 1909 г., «15-летний Пушкин, читающий свою поэму „Воспоминания в Царском селе“», и «Пушкин на набережной Невы», 1911 г., «Поединок» (или «3-я дуэль»), 1913 г.[163]
Даже лучшая из этих картин — Гоголь, сжигающий рукопись второй части «Мертвых душ», — произведение второстепенного художника, попытавшегося сделать нечто сильное, «под Репина эпохи расцвета», но с задачей не справившегося. Об остальных картинах и говорить нечего: их не заметили бы ни на одной выставке, если бы под ними не стояло столь громкое некогда имя.
Только в ряде портретов Репину еще удается сохранить какую-то часть положительного, но и то лишь в смысле документальном. Так, неплохо, что Репин успел написать еще дважды Льва Толстого в Ясной Поляне, один раз в 1907 г., вместе с Софьей Андреевной, за столом[164], и в другой — в 1909 г. в красном кресле. В первом случилось то, чего с Репиным прежде никогда не происходило: стол с книгами, чашкой, вазой с цветами написан лучше голов Толстых. Правда, голова Толстого, переписанная в 1911 г., сделана вся от себя. Неприятен и последний портрет, исполненный в дряблой, трепаной манере и фальшивый в цвете.
Н. А. Морозов, шлиссельбуржец. 1910. Был в собр. М. Т. Соловьева, ныне в Музее революции.
Л. Н. Толстой в красном кресле. 1909. Был в собр. Лифшица [ныне в ГТГ].
Л. Н. и А. Л. Толстые за роялем. Акварель. 1908. Музей-усадьба «Ясная Поляна».
Раненый. Этюд для картины «Поединок». Писан с К. И. Чуковского в 1913 г. Был в собр. А. С. Умнова.
Поединок (третья дуэль). 1913. Была в собр. М. Т. Соловьева.
Академик И. П. Павлов. 1924. Был в собр. Общества учеников Репина. [Ныне в ГТГ].
М. Т. Соловьев. 1913. Был в собр. Е. П. Григорьева.
Что же говорить о таких «посмертных» портретах, как менделеевский, Цветковской галереи, 1907 г., с головой, не связанной с туловищем, а просто приставленной к пиджаку, с плохо нарисованными руками и опять лучше — ибо с натуры — написанными предметами на столе.
Но худшим из всех надо признать тот портрет, который был ему заказан в 1912 г. московским литературно-художественным кружком и который назван автором «Толстой, отрешившийся от земной жизни».
Из известных, менее слабых портретов надо назвать еще — И. Е. Цветкова (1907), Н. А. Морозова (1910). Лучшие портреты — В. Г. Короленко (1912), красивый по серебряной гамме, и акад. В. Н. Бехтерева (1913). Некоторые Репину удавались, напоминая старые. К ним относятся портрет К. И. Чуковского, два миниатюрных портрета — поэта С. Л. Городецкого с женой (1914) и В. В. Битнера (1912), большой портрет углем И. С. Остроухова (1913) и мастерски проложенный, в какой-нибудь час-полтора портрет М. Т. Соловьева (1913).
Во время войны пошли уже «короли Альберты» — композиции по фотографиям, и патриотические, вроде «В атаку за сестрой» (1916), а в 1917 г. даже такие: «Быдло империализма» (искаженный вариант «Бурлаков») и «Дезертир». В том же году он пишет портрет пресловутого Керенского (Музей революции в Москве), сбитый по форме и слабый по живописи, ибо на три четверти писанный без натуры.
24 ноября 1917 г. в Петербурге, в фойе Михайловского театра был отпразднован 45-летний юбилей художественной деятельности Репина, после чего художник уехал в Куокалла и никогда не возвращался на свою родину.
С тех пор он работал много, до последних лет жизни, но мне почти не пришлось видеть его произведений зарубежной поры[165]. Известно только, что в последние 15 лет он, некогда атеист, издевавшийся над религией, стал сам религиозным, постоянно ходил в русскую церковь Куокалла и пел на клиросе. Из немногих работ этого времени, попавших в Советский Союз, — портрет академика И. П. Павлова, написанный в 1924 г., решительно не плох: отлично схвачен характер, покоряет его смелая, уверенная манера. Пустоты портретов 1910-х годов в нем не заметно.
Говорят, что несравненно выше этого другой портрет того же года — местного священника, с которым Репин сдружился. Видевшие его отзываются о нем с восторгом, называя шедевром.
Бывший на выставке 1936 г. портрет И. В. Воинова, 1925 г. — невысокого качества. Совсем немощна в техническом отношении картина «Солоха», 1925. Скончался Репин 29 сентября 1930 г. в кругу своих детей, внуков и правнуков.
Репин-рисовальщик[166]
История мирового искусства показывает, что великие живописцы редко бывали и великими рисовальщиками, и обратно — крупнейшие рисовальщики никогда не были одновременно значительными живописцами и колористами.
Гений рисунка и формы, Микельанджело, не волнует нас ни как живописец, ни как колорист; гений цветовых гармоний, Тициан, не был строгим рисовальщиком. Тинторетто поставил себе целью жизни соединить в своем искусстве оба эти начала, начертав над входом в свою мастерскую знаменитое изречение: «Форма Микельанджело — краски Тициана». В известном смысле он достиг своей цели, но он был и остается одним из редчайших исключений. Бесспорным исключением в этом отношении является и искусство Репина, столь далекое от идеалов и установок ренессанса: блестящий колорист, Репин был и исключительным рисовальщиком.
Тинторетто действительно добился поставленной задачи: он был феноменальным колористом и крепким рисовальщиком, но все же по существу он больше увлекался живописью, нежели рисованием, он не был страстным рисовальщиком, для него рисунок — не хлеб насущный, а лишь средство для передачи своих цветовых видений и колористических фантазий. Оттого так мало сохранилось его рисунков.
Почти вовсе нет рисунков великих живописцев — Веласкеса и Франса Гальса: они любили писать, но не рисовать. Зато главная часть художественного наследия Ганса Гольбейна заключается в его рисунках: он больше рисовал, чем писал.
Репин обожал живопись, но он до страсти любил и рисовать. Без рисования он едва ли провел хотя бы один день своей жизни в зрелые творческие годы. Своей живописью художник передает одни стороны натуры, при помощи рисования — другие; это просто два разных подхода к ней, два метода, из которых каждый открывает только ему присущие возможности и дает свои результаты. Отсюда вытекают границы одного и другого методов с переменными переходами из одного в другой и комбинированием обоих.
Так можно говорить о живописи рисовального порядка и о рисунке, сделанном в живописном плане. Одни художники пользуются первым типом, другие — вторым. Репин пользовался и тем и другим, в зависимости от того, какой из них ему подсказывала натура. Вообще Репин никогда не подходил к натуре с заранее составленной системой приемов, а тут же, стоя перед моделью, применял те из них, которые, по его мнению, наилучше, наивернее, наиточнее, наихарактернее и наихудожественнее могли передать его представление об этой модели. Оттого в репинских рисунках нет никакой трафаретности и заученности, оттого они все волнуют своей свежестью и неожиданностью. И это при их ярком стиле, при огромном мастерстве, столь необычайном и высоком, что равного ему не много найдется во всей истории рисунка за XIX в. Как ни велик Репин-живописец, но перед некоторыми из его рисунков не знаешь, ни выше ли еще стоит Репин-рисовальщик.
Верность репинского глаза и репинской руки поистине феноменальна. Он схватывал пропорции в каком-то зрительном абсолюте, притом без малейших усилий. Он проводил штрих твердой рукой, почти не прибегая к его стиранию и даже к корректурам. И при всей твердости штрих его гибок, эластичен и мягок, он нежен, когда нужно, но он полон силы, когда автору это также нужно.
Стиль своего рисунка Репин выработал не сразу, выковывая его в течение десятилетий, начиная со школьной скамьи. Следя за постепенным ростом его рисовального мастерства, можно видеть с каким упорством и какими средствами он его добивался. Что Репин привез с собой из Чугуева в Петербург уже не малый запас формальных знаний и навыков видно из автопортрета 2 декабря 1863 г. Этюд этот показывает, что 19-летний чугуевец хорошо знал, как строить голову и как лепить форму.
Первые рисунки его в рисовальной школе и в Академии были, вероятно, сделаны скорее в типе окружающих школьных рисунков, чем в его собственном или в чугуевском, если таковой был. Такова голова Александра Севера, 1864 г. В портрете молодого человека, нарисованном 13 декабря 1864 г., есть уже черты будущего Репина, но настоящего мастерства он достигает в портрете своей будущей тещи Е. Д. Шевцовой; это строго прорисованная и превосходно вылепленная голова, исполненная соусом. Если бы она была подписана именем Крамского, никому не пришло бы в голову в этом сомневаться — до того она безукоризненна со стороны формальной.