ько здесь скульптор изваял женщину, склонившую голову и сложившую руки для молитвы. Раскидистые деревья затеняли газоны, а вдоль пересекающихся дорожек стояли скамейки. Семьдесят Второй продолжал держать Лиру под локоть, хоть она и твердила, что справится сама.
Как только Лира попила воды из специального фонтанчика и отыскала скамейку, где можно было немного отдохнуть, она сразу почувствовала себя лучше. Высоко в ветвях пересвистывались птицы. Здесь было красиво и спокойно. Сквер заканчивался огромным краснокирпичным зданием – фасад его оказался частично затянут глянцевитыми полотнищами плюща. Лира увидела крест над стеклянной двустворчатой дверью и рядом с ним надпись: «Школа „Уоллес“». У нее екнуло сердце. Та девушка говорила про Уоллес.
– А что теперь ты хочешь делать? – Семьдесят Второй был очень внимателен, но это только напрягло Лиру и заставило ее нервничать еще сильнее.
Она понимала ход его мыслей: похоже, Семьдесят Второй думал, что они оба потерпели неудачу. А еще он был прекрасно осведомлен о том, что она, Лира, больна. Не ответив, Лира встала. Она заметила силуэт за стеклянной дверью, и ее потянуло к зданию, как магнитом.
– Лира! – окликнул ее Семьдесят Второй.
Но она даже не оглянулась. Ему не понадобилось много времени, чтобы нагнать ее, но к этому моменту Лира уже стояла на крыльце – перед женщиной со стопкой папок, которая только что вышла из школьного здания.
– Вам чем-нибудь помочь? – спросила женщина, и Лира запоздало осознала, что молча таращится на нее.
– Мы ищем Эмилию Хуан, – выпалила Лира, торопясь, чтобы не успеть оробеть. Вспомнив слова первой девушки, она добавила: – Мы подумали, может, она ходит в Уоллес. – Лира толком не понимала смысл этой фразы, и затаила дыхание, молясь, чтобы ей наконец-то дали ответ.
Женщина надела очки, висевшие на цепочке, и уставилась на Лиру, моргая. Она сразу стала напоминать Лире черепаху: морщинистая кожа на шее усиливала сходство с древней рептилией.
– Эмилия Хуан, – произнесла женщина, качая головой. – Нет-нет. Она никогда не посещала Уоллес.
Лира понурилась. Она пала духом. Опять «нет». Неужели они в тупике?
– Но она приходила сюда на лекции по профориентации и разговаривала с ребятами о своей работе, – продолжила женщина задумчиво. – Но про нее наговорили столько ужасного! А ведь она была славной девушкой. Я ее очень любила.
– Вы ее знаете? – вырвалось у Лиры. От счастья у нее все завертелось перед глазами. Медсестра Эм! Она поможет! Она защитит их! – Вы не подскажете, как нам ее найти?
Женщина бросила на Лиру странный взгляд.
– Я знала ее, – тихо проговорила она. – Она жила на Уиллис-стрит – рядом со школой. Мимо не пройдешь. Славный желтый домик, множество цветов. Женщина, которая сейчас там живет, не трогает их.
Счастье Лиры мгновенно развеялось. Испарилось.
– Она уехала? – спросила Лира. – А куда она отправилась?
Женщина опять покачала головой, а Лира наконец-то поняла, как называется такое выражение на лице – жалость.
– Не уехала, голубушка, – произнесла женщина. – И никуда она не отправилась. Она повесилась у себя в гостиной. Не то три, не то четыре года назад. Эмилия Хуан мертва.
Лира не смогла бы объяснить, почему ей захотелось посмотреть на дом, где жила Эмилия Хуан. Когда она спросила, как пройти на Уиллис-стрит, Семьдесят Второй тихо держался в стороне и помалкивал, что немного успокоило Лиру. Тем не менее она продолжала чувствовать себя подавленной.
За школой обнаружились тихие жилые улочки, разбегающиеся от центра, как спицы в колесе. Здесь коттеджи уже не прятались за высокими оградами, а красовались посреди лужаек, с цветами на клумбах и игрушками, разбросанными в траве. Тут было хорошо и уютно. Лира и представить себе не могла, отчего Эмилия Хуан сделалась столь несчастна, что убила себя, как бедняга Пеппер. А потом ей снова вспомнилось, как медсестра Эм всхлипывала, а доктор О’Доннел обнимала ее за плечи и утешала. «Не переживайте, Эмили, – говорила она. – Вы очень хорошая. Вам просто оказалось это не под силу».
Наверное, уже тогда Эм чувствовала себя несчастной. Но почему?
Женщина из школы сказала им, что дом медсестры Эм – желтый, как солнце, и его легко заметить. Но нынешний тусклый цвет был скорее горчичного оттенка. Клумбы выглядели неухоженными и чахлыми, а на лужайке валялось четыре велосипеда и куча игрушек: их было так много, что казалось, будто они растут прямо из земли. Вдобавок из окон дома лилась громкая музыка.
Лира зажмурилась, и перед ней пронеслась вереница воспоминаний о медсестре Эм. Вот она купает Лиру и еще дюжину маленьких реплик: окунает их в ванну, а затем достает, как скользких вертлявых щенков, и ставит на холодный кафельный пол. Потом – спустя много лет – Эм стоит с доктором Саперштейном во внутреннем дворике и что-то негромко говорит, а Бог отвечает ей: «Ничего страшного. Они не понимают». Внезапно медсестра Эм поворачивает голову и видит, что Лира за ними наблюдает…
Тот случай в кладовке уборщицы, с доктором О’Доннел, был последним в ряду самых ярких воспоминаний.
– Извини, – произнес Семьдесят Второй, и Лира очнулась.
Вероятно, он перестал сердиться на нее. У него даже глаза посветлели. Еще никто и никогда не извинялся перед ней.
– За что?
– Я знал, ты надеешься, что она поможет, – вымолвил Семьдесят Второй.
– Теперь у нас нет никого, – подытожила Лира. Она прикрыла глаза ладонью. Ей не хотелось, чтобы Семьдесят Второй видел, как она расстроена. – И идти нам некуда.
Семьдесят Второй заколебался и легко коснулся ее руки.
– У тебя есть я, – прошептал он.
Лира удивленно воззрилась на него. Кожу слегка покалывало в месте прикосновения, будто от ожога.
– Правда? – переспросила она. В голове и в груди сделалось горячо, но ощущение оказалось приятным – словно стоишь на солнцепеке после того, как слишком долго просидел в тесном помещении с кондиционером.
Семьдесят Второй кивнул.
– У тебя есть я, – повторил он. – А у меня есть ты.
Вроде бы он хотел добавить что-то еще, но вдруг в соседнем коттедже, дверь гаража с дребезжанием отъехала в сторону, и из тьмы появилась прямо-таки невероятная толстуха в спортивном костюме. Она вышла вразвалочку, волоча мусорный бак и не спуская глаз с Семьдесят Второго и Лиры. Лира попятилась. У нее возникло странное ощущение, что их застукали за чем-то нехорошим, хотя они мирно стояли и смотрели на бывший дом медсестры Эм. Лира ждала, когда толстуха вернется обратно, но та застыла в начале подъездной дорожки, тяжело дыша и придерживая мусорный бак.
– Вам чего-то надо? – спросила женщина, когда перевела дыхание и оттянула от себя футболку с темными пятнами пота на груди.
– Нет, – поспешно ответил Семьдесят Второй.
Но толстуха продолжала глазеть на них, и тогда Лира решилась.
– Мы искали Эмилию Хуан, – пробормотала она. – Мы с ней были… друзьями.
Последнее слово звучало восхитительно, и Лире захотелось сказать его еще разок, но она одернула себя и прикусила язык.
Женщина прищурилась. Ее лицо мгновенно вытянулось, будто она смотрела на них через щель в приоткрытой двери.
– Вы знали Эмилию?
Лире никогда в жизни не приходилось столько врать. Может, ложь – это обычное свойство настоящих людей? Она попыталась придумать объяснение, но сперва ее мозг выдавал лишь невнятный шум. Что же ей делать?…
– Родители, – в конце концов выдавила Лира. Объяснение явилось само собой! – Она дружила с моими… с нашими родителями.
Семьдесят Второй дернулся и уставился на нее. Лира почувствовала, как у нее запылали щеки. Эта ложь была какой-то другой и далась ей тяжелее. Слово «родители» забило ей горло, буквально поднявшись наверх откуда-то из желудка. Лира не сомневалась, что толстуха ей не поверит. Однако та энергично замахала рукой. И лишь когда Семьдесят Второй направился к ней, Лира догадалась, что толстуха подзывала их к себе.
– Сюда! Давайте быстрее, – заявила женщина и, по-утиному переваливаясь, направилась обратно к гаражу.
У Лиры было недостаточно опыта, чтобы задуматься: а безопасно ли заходить в жилище к незнакомому человеку? Но спустя несколько секунд они уже стояли в прохладном гараже, а дверь со скрежетом закрылась за ними, как гигантские веки, отрезавшие их от света. Здесь пахло удобрениями и бытовыми химикатами.
– Извините, что я вас сюда загнала, – произнесла толстуха, потащившись к другой двери, которая, как предположила Лира, вела в дом. – Никогда не знаешь, кто вокруг ошивается. А у нас народ вечно норовит сунуть нос в чужие дела. Вот что я вам скажу – в этом-то и была беда Эм. Доверяла она тем, кому не надо. – Толстуха распахнула дверь. – Кстати, я – Шери Хайес. Вы меня не стесняйтесь! Похоже, ребята, вам не помешает выпить лимонада или перекусить.
Лира и Семьдесят Второй не смотрели друг на друга, но Лира поняла, о чем он думает. Настоящие люди совершенно не походили на персонал института. Они оказались доброжелательными и хотели помочь им, репликам! Хоть, может, в этом и крылась истинная причина их отзывчивости? Если бы они знали, кем Лира и Семьдесят Второй являются в действительности, они наверняка не стремились бы с ними общаться. Лира вообразила, как ее плоть разлагается изнутри, переполняясь прионами, и у нее к горлу подступил ком.
Вероятно, скоро ее болезнь вылезет наружу и отпечатается у нее на лице.
– Давайте! Чего вы стоите? Я вся вспотела на солнце.
Они последовали за толстухой Шери в дом. Лира испугалась кота, который помчался по коридору прямо на нее, и отпрыгнула назад.
– Ой, у тебя, часом, не аллергия на шерсть? У меня – три кошки. Табби, Тамми и Томми. Малыши из одного помета. И все как один – кошмарики ходячие. Не бойтесь, они не кусаются.
Лира увидела еще двух котов, примостившихся на диване в полутемной гостиной: их глаза сверкали, как маленькие желтые луны. У Лиры не унималось сердцебиение. Она не привыкла к тому, чтобы животные бродили где им вздумается. В Хэвене подопытных экземпляров всегда держали в клетках.