– Орион – вовсе не мое имя, – процедил он и принялся швырять камешки в стену уборной: они со стуком врезались в оштукатуренную стену и в табличку, указывающую путь к душу.
– Я – номер Семьдесят Два. Я – реплика. Человеческая модель. Копия. Имена есть только у людей.
Лира осознала, что ее страхи стали реальностью. Он ненавидел ее за то, кем она являлась – или за то, кем она не являлась.
– Ты не прав, – произнесла Лира. На миг ей почудилось, что ее зажало между двумя огромными плитами, и весь мир превратился в щель. – Разница не в этом.
– Неужто? Конечно, ты-то сама в курсе. – Он отвел взгляд. – Я думал, мы одинаковые, но – нет. Мы разные. Ты – другая.
– Ну и что? – Лира шагнула к нему.
Их разделяло не более фута, но с тем же успехом он мог находиться на другом конце света. Ее охватило безрассудство и отчаяние, совсем как тогда, после взрыва Хэвена, когда они мчались к болотам. Он нахмурился и помрачнел еще больше.
– Да, мы разные, – согласилась она. – Но кому какое дело? Мы сбежали вместе. Мы решили остаться вместе. Мы выбрали друг друга, разве не так?
«Я дала тебе имя», – едва не добавила Лира, но от воспоминания о той ночи, когда они лежали рядом на одеяле и темнота колыхалась вокруг них, у нее сдавило горло.
– Вот что создает разницу. То, что ты выбираешь, – продолжила она, переведя дыхание. – Я выбрала тебя.
– Как ты можешь? – с горечью выдавил он. – Ты знаешь, кто я. Я – ниоткуда. Я – ничей.
– Ты – мой, – сказала Лира и наконец-то осознала, что это правда. – Пожалуйста!
Она никогда никого ни о чем не просила, поскольку на то не имелось причин. Но сейчас в ней что-то пробудилось: просьба и потребность, чувство, что если он не скажет «да», то она вообще не сможет существовать.
– Пожалуйста, – тихо повторила Лира и замолчала.
Она вновь шагнула к нему и положила ладонь ему на грудь, прямо над сердцем. Ведь сердце было тем единственным, к чему всегда можно возвращаться: именно там сохранялась истина мерного постоянного ритма, отсчитывающего секунды и минуты.
Ведь у каждого, где и как бы он ни был создан, есть сердце, и работает оно у всех примерно одинаково, верно?
Их разделяли считаные дюймы. Его кожа была горячей. И хотя Лира ощущала его, дотрагиваясь до него и раньше, в этот миг она узнала нечто абсолютно новое.
Оказывается, прикасаясь к другому, можно преодолеть любое самое невообразимое пространство.
– Я никто, – прошептал он. Лира увидела свое двойное отражение в его глазах. – Меня сделали, чтобы я был никем.
– Для меня ты – всё, – возразила Лира.
Он взял ее лицо в ладони и поцеловал ее. Никто из них никогда не учился целоваться. Но он откуда-то это знал.
Лира ответила на его поцелуй.
Это было больше, чем просто инстинкт.
Их обоих затопило счастье.
Они были неуклюжи. Они зашатались, а потом Лира очутилась у стены. Она вжалась в Ориона и с изумлением обнаружила, что ее плоть умеет не только болеть, дрожать и изнемогать. Она умеет петь.
Они почти не соприкасались телами – только губами. Они исследовали друг друга – зубы, язык, губы – и трепетали от восторга. Они впервые родились в своих телах. Они открывали себя заново. Они вместе пришли в этот мир, как и надлежало всякому – испуганные, оробевшие, восхищенные, благодарные.
И мир тоже родился для них, во всей его сложности и неслыханном величии. Наконец-то у них действительно появилось место в этом огромном мире, и он стал принадлежать им, чтобы они могли его разделить. Неважно, что уже случилось в прошлом и какие сложности у них возникнут в будущем – Лира знала, что они встретят все вместе, как и сейчас. Только что обретенная свобода превратила их обоих в людей, в тех, кем они и являлись с самого начала.
Джемма
От автора
Хотя во многих случаях, с точки зрения Джеммы и Лиры, их разговоры будут выглядеть одинаково, вы можете обнаружить некоторые отличия в интонациях и темпе. Это сделано намеренно, чтобы отразить разницу в восприятии персонажей. Джемма и Лира абсолютно уникальны, а из их общения и прочих коммуникативных актов складывается неповторимый личный опыт каждой, что и создает вышеупомянутые отличия: так наблюдение за объектом мгновенно изменяет его собственное поведение.
Кроме того, незначительные различия в повести отражают точку зрения, согласно которой объективного опыта не существует. Каждый воспринимает все сугубо индивидуально: это может засвидетельствовать всякий, кому доводилось спорить с любимым человеком. И потому мы сами создаем свой жизненный опыт. Похоже, что истина во многом подобна вымыслу.
Глава 1
Бегство. Вот о чем мечтала Джемма, особенно в такие ночи, как нынешняя, когда луна, яркая и огромная, словно декорация на съемочной площадке, зависала за ее окном на фоне ночного неба.
В фильмах подростки всегда сбегали из дома. Девчонки дожидались, пока родители лягут спать, выбирались из-под одеяла – уже в мини-юбке и топике, – тихо спускались по лестнице, отпирали замок – и бабах! Они вылетали в ночь, как воздушные шарики, протиснувшиеся сквозь узкую щель, и резвились на воле.
Наверное, у тех подростков не было Руфуса – а этот ретривер семидесяти пяти футов весом состоял исключительно из шерсти, языка и голосовых связок.
Руфус встретил Джемму у подножия лестницы столь бурной пляской, что она невольно удивилась, как это он еще не шлепнулся.
Пришлось на него шикнуть.
– Что случилось?
Джемма, между прочим, встала минуту назад. И вот – пожалуйста! – мама уже застыла на пороге в старой гарвардской футболке и пижамных штанах.
Она подслеповато щурилась на Джемму – наверное, так торопилась, что напрочь забыла про контактные линзы.
– Ничего, ма. – Джемма быстро цапнула из кухонного буфета стакан.
Никогда ей не улизнуть втихаря из дома. Ей, правда, некуда выбираться, да и не с кем – Эйприл ее родители пасут не меньше, чем саму Джемму.
Однако на секунду Джемма представила себе, что направляется к выходу в облегающих джинсах и в рубашке, подчеркивающей грудь (единственное, что ей действительно нравилось в ее фигуре). Сейчас она запрыгнет в машину, где сидит ее парень, и уедет далеко-далеко…
Увы, в реальности она находилась на полутемной кухне в своей детской пижаме. Была среда, ровно одиннадцать часов вечера, и Руфус вылизывал ей лодыжки, как у него заведено.
– Я спустилась, чтобы попить, – заявила Джемма.
– Ты обезвожена? – встревожилась мама.
Она произнесла «обезвожена» таким тоном, как будто намеревалась спросить: «Ты умираешь, детка?»
– Я в полном порядке. – Джемма кинула в стакан пару кубиков льда и поплелась обратно к лестнице, стараясь избегать материнского взгляда. – Иди спать.
Ее мама, Кристина, заколебалась.
– Если что-то понадобится, сразу скажи мне, хорошо?
– Угу.
Джемма поднялась наверх и захлопнула дверь перед носом Руфуса, плюнув на его скулеж. Она поставила стакан на тумбочку и с размаху села на кровать. Луна расчертила ее ноги на темные и светлые участки.
У Джеммы промелькнула мимолетная мысль: кстати, а что сейчас делают Хлоя Девитт и Обри Коннели? Джемме вечно твердили, что у нее слишком буйное воображение, но некоторые вещи оставались для нее загадкой. Каково это – быть настолько абсолютно, непреложно, безжалостно нормальным? О чем думают Хлоя, Обри и другие нормальные люди? Какие у них проблемы? Да они у них вообще есть, проблемы-то?
Руфус продолжал скулить. Джемма нехотя встала и впустила его. Пес мгновенно запрыгнул на кровать и примостился на подушке. Джемма вздохнула. Ну и ладно, пусть хоть кто-то получит удовольствие!.. Кроме того, она еще не устала.
Джемма уселась за туалетный столик, в юности принадлежавший ее матери, – резной образчик викторианской эпохи. Раньше Джемма любила столик, но теперь ей никак не удавалось объяснить Кристине, что она его давно переросла. У нее почему-то не получалось быть убедительной в разговорах с родителями.
Луна сделала ее глаза в зеркале запавшими, а кожу – полупрозрачной. Интересно, маме и отцу она такой и кажется – призраком, зависшим в жизненном пространстве?
Но ведь она не больна! Она уже много лет как не болеет. А они обращаются с ней, словно она может в любую секунду рассыпаться от ветерка как карточный домик.
Сама Джемма почти не помнила годы болезни – операции, лекарства, длительное лечение. Копинг – так это называл ее психотерапевт. Совладание со стрессом. Защитный механизм.
Зато она помнила сад – и еще статую. Коленопреклоненный мужчина – кажется, Бог, но Джемма не была в этом твердо уверена, – одну руку воздевал к небу, а другую протягивал к земле. Наверное, пытался извлечь из ее недр нечто волшебное…
Глава 2
Джемма, наверное, была единственной в США шестнадцатилетней девушкой с лишним весом, которая мечтала заниматься вместе со всеми физкультурой.
Вот если бы она могла в эти часы спрятаться в школьной библиотеке или где-нибудь еще – тогда, конечно, другое дело! К сожалению, из-за «требований расписания» – как гласила официальная причина – или из-за врожденного садизма завуча миз Вике – так подозревала Джемма – ей приходилось идти в спортзал и отсиживаться на скамейке. Джемма старательно притворялась, что делает уроки, пока ее одноклассники нарезали круги по залу – да так, что только кроссовки повизгивали.
Ситуация повторялась и на свежем воздухе, когда класс носился по мокрой траве футбольного поля, а Джемма украдкой за ними наблюдала.
Но на скамейке не спрячешься. С тем же успехом Джемма могла нацепить на себя неоновую мигающую табличку «ЧУЖАЯ». И мало того: миссис Корали, преподавательница физкультуры, требовала, чтобы Джемма переодевалась в мятые нейлоновые шорты и майку, в каких заставляли ходить весь класс! А форма лишь сильнее подчеркивала, насколько она здесь чужая – как будто она приперлась в горнолыжном костюме на пляж.