Сексуальность
М.У. Мне кажется чрезмерным интерес, который католическая церковь проявляет к сексуальной жизни своей паствы. Этот интерес отнюдь не восходит к истокам христианства, и апостол Павел в этом отношении, как всегда, безупречен: “…лучше вступить в брак, нежели разжигаться”[110], а порой просто великолепен: “два будут одна плоть”[111]. Ситуация заметно ухудшается в проповеди Блаженного Августина, хотя на протяжении еще нескольких веков остается без сколько‐нибудь серьезных последствий. По-настоящему она портится в Новое время, вне сомнения, под отравляющим воздействием протестантизма и порожденного им пуританства. Мы все еще находимся в той же парадигме, и я должен признаться, что меня сильно смущают речи прелатов, возмущенных – несмотря на СПИД – использованием презервативов; Святые Небеса, вам‐то что за дело? У меня давно сложилось впечатление, что православная церковь в этом отношении вела себя более мудро, проявляя терпимость, когда‐то свойственную и католической церкви. Однако это было именно смутное впечатление, не подкрепленное ни одним текстом (в том числе и потому, что православные богословы не любят высказываться на эту тему, считая ее второстепенной), пока я не наткнулся на статью Оливье Клемана[112](еще раз о пользе чтения хороших авторов!), в которой он цитирует мудрейшие, на мой взгляд, слова патриарха Константинопольского Афинагора: “Если мужчина и женщина по‐настоящему любят друг друга, мне незачем входить к ним в спальню; все, что там происходит, свято”.
Ж.Л. Это правда, католическая церковь слывет пуританской, принято считать, что она без конца занимается морализаторством, короче, всех достает. Это логично и в то же время несправедливо. На мой взгляд, она исполняет свое предназначение, когда указывает нам путь – не только духовный, но и нравственный; учитывая, что она проповедует единство тела, разума и души, ее внимание к вопросам секса представляется абсолютно нормальным. Я предпочитаю, чтобы она об этом говорила, даже избыточно говорила, а папы (такие как Павел VI со своей энцикликой Humanae vitae[113] или Иоанн-Павел II со своей теологией тела) высказывались на эту тему – в отличие от исламских богословов, которые либо обходят ее, либо напускают лицемерного тумана. По мере того как уменьшается число католиков, их все чаще принимают за ревнителей нравственности; их концепция любви напоминает свод запретов, а послание, с которым они обращаются к миру, только способствует их изоляции. Но мы забываем – а церковь, наверное, недостаточно настаивает на этом пункте, – что ее учение указывает нам путь, ведущий на небеса, но приносит нам счастье на земле тоже. Человек изначально греховен, но Бог его прощает – вот что перестали понимать неверующие. Если бы церковь вернула свое влияние на человеческие сердца, она наверняка смогла бы передать миру и это послание. Но пока нас отделяют от этого световые годы.
Способна ли католическая церковь вернуть себе былое величие?
М.У. Снова выступая сторонником православия, я рискну назвать католическую церковь “римской раскольницей”. Именно Рим инициировал разрыв, Рим преисполнился гордыни, потребовал признания своего первенства – и добился его. Следуя по пятам за западной колонизацией (которую я категорически осуждаю, но это уже другой вопрос), католицизм завоевал множество новых епархий. Потом он подвергся заразе протестантизма и ступил на путь медленного самоубийства. Может ли католическая церковь вернуть себе былое величие? Да, может быть, не знаю. Было бы неплохо, если бы она окончательно отдалилась от протестантизма и сблизилась с православием. Лучшим выходом было бы их полное слияние, но осуществить это нелегко. Проблему филиокве[114] вполне могли бы разрешить компетентные теологи. Проблема завоеваний крестоносцев в Святой земле больше не стоит, даже Дональд Трамп махнул на нее рукой. Однако для римского папы отказ от вселенских амбиций и согласие на роль всего лишь почетного руководителя патриархов Константинопольского и Антиохийского станет, по всей видимости, горькой пилюлей.
Необходимо, чтобы католическая церковь, копируя скромность православия, как минимум ограничила свое вмешательство в тех областях, которые непосредственно ее не касаются (это, как я уже говорил, относится к научным исследованиям, государственной политике и человеческой любви).
Ей надо забыть о маниакальном пристрастии к созыву соборов, которые по большей части становятся поводом к дальнейшим расколам.
Ей надо отказаться от энциклик и притормозить свою доктринальную изобретательность (непорочное зачатие и особенно непогрешимость папы слишком явно оскорбляют разум; разум – мирное животное, спокойно дремлющее в часы совершения культовых обрядов, но все‐таки вряд ли стоит будить его по пустякам).
Она может использовать в качестве источника вдохновения учение пятидесятников – так же как поп-музыка использовала госпел и блюз; с другой стороны, имеет смысл сохранить некоторую долю безумия: в русском варианте это Достоевский: “…если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной”[115]. Во французском варианте мы имеем Блеза Паскаля. В сущности, все сводится к тому, что на протяжении своей истории католическая церковь придавала слишком большое значение разуму (с течением веков эта тенденция только усилилась, вероятно – не знаю, может, я на этом слегка зациклен, но не думаю, – под влиянием протестантизма). Человек – создание разумное, и время от времени он в своих поступках действительно руководствуется разумом, но прежде всего он – создание из плоти и крови, движимое эмоциями.
Не стоит об этом забывать.
Ж.Л. Может ли католическая церковь вернуть себе былое величие? Наверное, может, но путь к этому будет долгим. Если проанализировать события последних десятилетий, то можно сказать, что церковь, утратив влияние на светскую власть, пыталась выживать, заняв примиренческую позицию, – лишь бы ее терпели. С этой целью она приспосабливалась к девиациям мира, который должна была спасать. Подобная смена роли оказалась для нее самоубийственной, но для Бога даже в такой трагической ситуации остается возможность спасения: святой кюре из Арса однажды сказал несчастной матери, чей сын свел счеты с жизнью, что за то время, пока он летел с моста в реку, он наверняка успел раскаяться в своем поступке и обратиться к божественному милосердию.
Для спасения того, что может быть спасено, наверное, надо порвать с релятивизмом, вошедшим в моду начиная с 1960‐х. Возможно, церковь вернула бы себе хотя бы часть былого величия, если бы вместо того, чтобы стремиться быть cool, стала бы снова проповедовать страх Божий, без чего нет любви; то же самое произошло с воспитанием детей – мы допустили разрушение родительского авторитета и получили те же последствия.
Наверное, церкви следовало бы умерить свое восхищение другими конфессиями. Если говорить о протестантизме, то как относиться к таким “троянским коням”, как генеральный секретарь Конференции епископов Италии монсеньор Нунцио Галантино, который не так давно заявил, что “реформа, пятьсот лет назад запущенная Мартином Лютером, была осенена Святым Духом”? Я должен уточнить, что этот человек близок к папе и призывает к новой реформе. Сам папа Франциск множит знаки почтения перед мусульманами, свидетельством чему его недавнее посещение Объединенных Арабских Эмиратов, а в день своего избрания подчеркнуто назвал себя просто “римским епископом” – на сей раз чтобы не обидеть православных.
Возможно, было бы также полезно избавиться от прочих мафиози, таких как ватиканское гей-лобби, масоны, критики традиционного церковного учения и т. д.
Пора покончить с постоянной гонкой за эмоциями; церковь никогда не сможет в этом отношении конкурировать с концертными залами и кинотеатрами, но если она ограничится исполнением своей миссии – нести весть о Боге и указывать людям путь к жизни вечной, – она будет абсолютно необходимой.
Возможно, церковь хотя бы частично вернет доверие к себе, если перестанет воспринимать себя как обычная НКО более или менее благотворительной направленности, забывшая об источнике своего великодушия – о Христе. Возможно, политически она выиграет, если прекратит обвинять в аморальности некоторые правительства (наглядный пример – критика папы в адрес миграционной политики итальянского министра внутренних дел Маттео Сальвини).
В целом, с тех пор как церковь утратила в Европе доминирующие позиции, она обращается исключительно к своей ядерной социальной прослойке, настолько однородной, что это почти превратило ее в отдельный общественный класс и оторвало от большинства душ.
Возможно, что в начале XXI века самым большим бедствием церкви стало то, что она обуржуазилась.
М.У. и Ж.Л. Мы не ответили на вторую часть вашего вопроса: cпособно ли восстановление былого величия католицизма укрепить нашу пошатнувшуюся цивилизацию? Тут мы оба согласны, потому что ответ на этот вопрос прост до очевидности, и этот ответ – да.
Чуть хуже[116]Ответ некоторым моим друзьям
Приходится признать: большая часть имейлов, которыми мы обменивались в последние недели, имела целью выяснить, не умер ли – или не болен ли смертельно – твой собеседник. Убедившись, что с нами все в порядке, мы все же пытались сказать друг другу что‐то интересное, что было непросто, потому что этой эпидемии удалось совершить невероятный трюк, внушив нам одновременно страх и скуку. Банальный вирус, что‐то вроде бедного родственника вирусов гриппа, с плохо изученной вирулентностью, с неясными свойствами – не то безобидный, не то смертоносный и даже не передающийся половым путем, – одним словом, ничего выдающегося. Эпидемия ежедневно убивала в мире по несколько тысяч человек, но все равно складывалось впечатление, что ничего особенного не происходит. Мои уважаемые собратья по перу (среди них все же есть такие, кто заслуживает уважения) о нем почти не говорили, предпочитая обсуждать тему самоизоляции; мне хотелось бы внести свой вклад в некоторые из их наблюдений.