Окружение, семья… Не подлежит сомнению, что медийный шум вокруг этого дела был вызван именно тем, что оно воспринималось как “семейная трагедия”. Действительно, в нем присутствовало все то, что так нравится прессе – человеческое достоинство, любовь, слезы и даже ярые католики… Но не лишним будет напомнить о некоторых принципиальных вещах: Венсан Ламбер был свободным человеком, человеческим существом во всех смыслах этого понятия (и, в частности, французским гражданином). Никто (ни его супруга, ни его мать, ни один из его братьев и сестер и ни один врач) не имел права решать за него, жить ему или умереть; никто не имел права высказываться о том, стоит ли его жизнь того, чтобы быть прожитой. Абсолютно никто.
Но это решение было за него принято. Он не оставил никаких “предварительных указаний” на этот счет, да и с какой стати ему было их оставлять? Люди озвучивают свою последнюю волю, если они стары, больны и предчувствуют скорую кончину, но никто в тридцать лет не думает о риске попасть в автокатастрофу.
Медицинское учреждение не только не исправило допущенную ошибку, на десять лет заперев Венсана Ламбера в отделении паллиативной помощи, где ему совершенно нечего было делать, – начиная с 2013 года медики, опираясь на нелепый диагноз, согласно которому больной выразил “желание умереть”, приступили к его умерщвлению. Каким образом пациент, испытывающий колоссальные трудности с коммуникацией даже в отношении самых простых вещей, мог дать им понять, что его желание именно таково? Это же очевидный абсурд.
Медики Университетского клинического центра Реймса приложили немало усилий, чтобы покончить с Венсаном Ламбером, в том числе потому, что он упорно цеплялся за жизнь (первым делом его перестали кормить: тридцать один день без пищи – это не шутка), но главным образом потому, что в дело вмешалось правосудие. Потребовалось не меньше четырех врачебных “комиссий” (в книге рассказывается, что на самом деле представляют собой эти “комиссии”), работа последней из которых прерывалась дважды, пока не настал фатальный исход. В прессе публиковались мнения административного суда города Шалон-ан-Шампань (многочисленные), Государственного совета, Европейского суда по правам человека, нескольких апелляционных судов и кассационного суда, не говоря уже о постоянных заключениях (никогда не имевших реальных последствий) Комитета по правам инвалидов ООН. На последней стадии мы в замешательстве наблюдали, как три разные судебные инстанции в течение нескольких недель знакомили нас с радикально противоположными утверждениями, и ничего нового так и не появилось.
Я и сам влез в этот спор (довольно поздно, что называется, успел к шапочному разбору), напечатав в газете “Монд” свою заметку; дело в том, что меня изумила правительственная инициатива опротестовать решение Парижского апелляционного суда, предписывающее Французскому государству снова начать кормить и поить Венсана Ламбера. Признаюсь честно, в то время я не владел всей полнотой информации, но все же мне показалось маловероятным, чтобы процедура кормления (даже искусственным путем) пациента могла быть квалифицирована как “излишне жестокий метод лечения”. С тех пор у меня появилась возможность своими глазами увидеть пакеты с искусственным питанием, благодаря которым поддерживают жизнь пациентов, неспособных самостоятельно глотать: это компактные и легкие устройства. Если пациент находится дома, родственники могут сами их менять, не обращаясь за помощью к медицинскому персоналу, – ничего трудного и ничего травмирующего в их применении нет. О какой жестокости может идти речь?
Вмешательство государства, без которого Венсан Ламбер еще и сегодня был бы жив, показалось тогда – и продолжает казаться сейчас – необъяснимым; оно омрачило – и продолжает омрачать – первую президентскую пятилетку Эмманюэля Макрона. Но даже если государство несет свою долю ответственности на заключительном этапе трагедии, больше всего в этой истории, если внимательно изучить все факты, потрясает убийственное упорство Университетского клинического центра Реймса, хотя во Франции были другие медицинские учреждения, заявившие о своей готовности принять у себя пациента и обеспечить ему требуемый уход. Поэтому привлечение медиков к суду выглядит вполне оправданным. Суд первой инстанции в Реймсе оправдал и Клинический центр, и доктора Санчеса. В предисловии к книге Эмманюэль Хирш пишет, что решение написать ее пришло к нему по окончании этого процесса, на котором он выступал в качестве гражданского истца; он не понимал тогда и не понимает сейчас, почему Венсан Ламбер должен был умереть.
Сегодня во Франции более полутора тысяч человек пребывают в вегетативном состоянии, сравнимом с состоянием Венсана Ламбера, и довольно много тех, чье состояние еще хуже (он все‐таки мог самостоятельно, без трубки в трахее, дышать, что наблюдается далеко не во всех подобных случаях). И что, теперь считать всех этих людей живыми трупами, судьба которых зависит от решения суда, хотя мы все видели, какую непоследовательную и непредсказуемую позицию (отчасти объясняемую двусмысленностью формулировок закона Леонетти[118], на что обращает внимание профессор Хирш) может занимать правосудие?
А кто‐нибудь подумал о людях, которые ухаживают за этими больными, отдавая им свои силы и окружая их сочувствием? С каким презрением надо относиться к их тяжелому, эмоционально выматывающему труду, почти всегда добровольному (подавляющее большинство персонала, работающего с больными в вегетативном состоянии, волонтеры), чтобы принимать такие решения? Эмманюэль Хирш нисколько не преувеличивает, когда в своей последней статье говорит о нашем “этическом и политическом провале” и не без оснований опасается, что впереди нас ждут новые отречения от моральных норм.
Ребенком я очень любил читать популярные книги по биологии Жана Ростана. Немного “старомодный” гуманист, он принадлежал к – увы! – почти исчезнувшему ныне виду ученых; он как будто предчувствовал, какие опасности подстерегают нас, когда в своей изданной в 1970 году книге “Записки биолога” писал: “Я думаю, что не существует человека, каким бы опустившимся, больным, слабым и жалким он ни был, чья жизнь не заслуживает уважения и не стоит упорной защиты. Я имею слабость думать, что для общества это вопрос чести – позволить себе роскошь окружить заботой неизлечимых больных, тех, кто не способен приносить ему какую‐либо пользу. Я бы даже рискнул измерять степень цивилизованности общества количеством дополнительной нагрузки, которое она накладывает на себя из чистого уважения к жизни… Когда устранение монстров входит в привычку, чудовищными начинают казаться малейшие изъяны. От уничтожения ужасного до уничтожения нежелательного – всего один шаг. Это вычищенное, стерильное общество, в котором нет места для жалости, общество без отбросов, где все идеально – ни сучка ни задоринки – и где нормальные и сильные поглощают ресурсы, прежде достававшиеся ненормальным и слабым, – такое общество, к восторгу последователей Ницше вернувшееся к традициям Спарты, на мой взгляд, вряд ли будет достойно именоваться человеческим обществом”.
Спарта кичилась своей эффективностью и “по этой причине исчезла, не оставив следа”[119]. Наше общество тоже любит хвастать своей эффективностью, и есть риск, что от него ничего не останется – разве что смутное воспоминание о чем‐то постыдном, легкая дрожь отвращения.
Источники
“Jacques Prévert est un con”, Les Lettres françaises n° 22, juillet 1992, réédité dans Interventions, Flammarion, 1998, et dans Interventions 2, Flammarion, 2009. Рус. перев.: М. Уэльбек. Мир как супермаркет. М.: Ad Marginem, 2003; М. Уэльбек. Человечество, стадия 2. М.: Иностранка, 2011.
“Le mirage, de Jean-Claude Guiguet”, Les Lettres françaises n° 27, septembre 1992, réédité dans Interventions, Flammarion, 1998, et dans Interventions 2, Flammarion, 2009. Рус. перев.: М. Уэльбек. Мир как супермаркет. М.: Ad Marginem, 2003; М. Уэльбек. Человечество, стадия 2. М.: Иностранка, 2011.
“Approches du désarroi”, Genius Loci, La Différence, 1993, réédité dans Objet perdu, Parc, 1995, dans Dix, Grasset/Les Inrockuptibles, 1997, dans Interventions, Flammarion, 1998, dans Rester vivant et autres textes, Librio, 1999, et dans Interventions 2, Flammarion, 2009. Рус. перев.: М. Уэльбек. Мир как супермаркет. М.: Ad Marginem, 2003; М. Уэльбек. Человечество, стадия 2. М.: Иностранка, 2011.
“Le Regard perdu – Éloge du cinéma muet”, Les Lettres françaises n° 32, mai 1993, réédité dans Interventions, Flammarion, 1998, et dans Interventions 2, Flammarion, 2009. Рус. перев.: М. Уэльбек. Мир как супермаркет. М.: Ad Marginem, 2003; М. Уэльбек. Человечество, стадия 2. М.: Иностранка, 2011.
“Entretien avec Jean-Yves Jouannais et Christophe Duchatelet”, ArtPress n° 199, février 1995, réédité dans Interventions, Flammarion, 1998, et dans Interventions 2, Flammarion, 2009. Рус. перев.: М. Уэльбек. Мир как супермаркет. М.: Ad Marginem, 2003; М. Уэльбек. Человечество, стадия 2. М.: Иностранка, 2011.
“L’Art comme épluchage”, Les Inrockuptibles n° 5, 1995, réédité dans Interventions, Flammarion, 1998, et dans Interventions 2, Flammarion, 2009. Рус. перев.: М. Уэльбек. Мир как супермаркет. М.: Ad Marginem, 2003; М. Уэльбек. Человечество, стадия 2. М.: Иностранка, 2011.
“L’absurdité créatrice”, Les Inrockuptibles n° 13, 1995, réédité dans Interventions, Flammarion, 1998, et dans Interventions 2, Flammarion, 2009. Рус. перев.: М. Уэльбек. Мир как супермаркет. М.: Ad Marginem, 2003; М. Уэльбек. Человечество, стадия 2. М.: Иностранка, 2011.
“La fête”, 20 Ans, 1996, réédité dans Rester vivant et autres textes, Librio, 1999, et dans Interventions 2, Flammarion, 2009. Рус. перев.: М. Уэльбек. Мир как супермаркет.