Тем временем эта драма вызывает бурную реакцию и волнует представителей местного гей-сообщества. Изнасилование, закончившееся смертью? Гомофобная агрессия? Стигматизация членов сообщества на фоне сексуальной игры, которая плохо закончилась? Благодаря прессе я могу следить за эхом этих страстей, ожидая, пока расследование продвинется дальше.
Через несколько дней нам приходят результаты дополнительных исследований образцов, взятых во время вскрытия.
Микроскопическое исследование легких подтверждает массивный отек и разрыв легочных альвеол, этих тонких перегородок, которые обеспечивают обмен между кровью и воздухом для насыщения организма кислородом. Эти поражения указывают на асфиксию из-за обструкции дыхательных путей.
Под действием дыхательных усилий давление в легких увеличивается, что вызывает разрыв стенок альвеол.
С другой стороны, несмотря на все проверки, токсиколог не обнаружил ни алкоголя, ни психотропных препаратов или других токсичных веществ, ни следов стимуляторов, ни даже попперсов.
Наконец приходит время для обобщения данных со следователями. В полицию жертва раньше не попадала. Посещение дома погибшего подтверждает его аппетит к сексу: там нашли множество соответствующих аксессуаров и порнографических видео. Исследование его компьютера показало, что он изучал разные опасные темы, о чем мы уже догадались во время ускоренного курса по альтернативным сексуальным практикам.
Все указывает на несчастный случай, но остается вопрос: мог ли он сам, в одиночку, установить всю эту конструкцию? Очевидно, нет. У этой мизансцены совершенно точно были свидетели и даже участники, но их поиски по сей день не увенчались успехом.
Наше заключение: несчастный случай во время эротического удушения.
Пусть это происшествие послужит напоминанием о том, как важно соблюдать осторожность в таких опасных, а иногда смертельно опасных, практиках.
Бегунья
Около 7:30 утра, августовское солнце предвещает жаркий день. Как всегда по утрам, Клеманс бегает трусцой. Молодая женщина, только что отметившая 26-летие, в наушниках на автомате бежит по привычному маршруту в сельской местности Пуату. Пробежав несколько километров по узкой тропинке, она выбегает на фермерскую дорогу между двумя кукурузными полями. Сезон выдался хороший – высокие стебли кукурузы закрывают горизонт. Клеманс не слышит, как сзади накатом движется машина.
Внезапно перед ней оказывается мужчина, она подскакивает от неожиданности. Он заговаривает с ней. Она останавливается, вытаскивает наушник.
– Да?
– Не хочешь потрахаться, прямо сейчас?
– Вы что, с ума сошли?
Это все, что она успевает сказать. Парень набрасывается на нее – резко рвет майку, хватает за руку и швыряет на землю. Она борется, кричит. Он бьет ее, кулаком по лицу, ногой в живот. Потом сильно сжимает ей шею, давит все сильнее и сильнее. Клеманс умоляет его остановиться. Он сжимает еще крепче. Она больше не может дышать. Задерживает дыхание и чувствует, что теряет сознание. Клеманс вот-вот умрет.
Внезапно воздух возвращается в легкие. Дезориентированная, ошеломленная, но живая, сквозь слезы она видит нападавшего, который убегает с криком: «Я больше не хочу, я не хочу!»
Несколько часов спустя, благодаря оказавшему помощь автомобилисту и жандармам Невиля-де-Пуату, Клеманс осматривают в отделении судебно-медицинской экспертизы, чтобы оценить тяжесть полученных травм. Обнаружены множественные ссадины, гематома под левым глазом и следы от ногтей на шее. Клеманс много плачет, у нее все болит. В заключение Мари настаивает на том, что позже будет необходимо провести оценку психологического ущерба, нанесенного потерпевшей. После отделения неотложной помощи, где у Клеманс диагностировали легкое растяжение связок шейных позвонков и установили ей шейный ортез, она возвращается домой с рецептом на обезболивающее.
Тем временем преступник арестован. Жандармам не пришлось долго его искать. Мужчина живет в двух шагах от места нападения. Сорока девяти лет, холост, управляет семейной фермой, никогда не привлекал внимания. Он признает нападение перед следователями, затем перед следственным судьей, утверждая, что не понимает, что с ним произошло, и выражает глубокое сожаление. По обвинениям в покушении на изнасилование и убийство его заключают под стражу до суда.
Семь месяцев спустя, пока идет расследование, судья просит меня снова осмотреть потерпевшую, чтобы повторно оценить ее состояние. У молодой женщины, которую я осматриваю, все еще осталось несколько незначительных физических проблем. Есть жалобы на умеренные боли, в том числе головные.
А вот в психологическом плане картина ухудшилась, как отметил опытный психиатр, обследовавший Клеманс за три недели до меня. Я читаю в его отчете: «потеря интереса к жизни, беспокойство, сверхбдительность, нарушение сна». Клеманс сообщила ему, что больше не может ни ездить в общественном транспорте, ни заходить на подземную автостоянку. У нее налицо все клинические признаки посттравматического стрессового расстройства.
Судья также просит меня оценить степень опасности нападения. Я снова анализирую фотографии дела, сделанные при экстренном осмотре. Рассказ Клеманс, как и царапины и следы удушения у нее на шее, свидетельствует в пользу двух отдельных эпизодов сдавливания. Преступник сначала схватил жертву за шею, чтобы обездвижить ее, потому что она сопротивлялась. Именно на этом этапе он вонзил ногти в кожу, оставив глубокие царапины. Как только жертва оказалась в надежном захвате, он сжал ей горло обеими руками, вызывая сдавливание дыхательных путей, отсюда и ощущение остановки дыхания, прекрасно описанное Клеманс.
Это чрезвычайно опасно: если бы нападавший продолжил сжимать шею дальше, он, несомненно, убил бы бегунью.
Я увидел эту девушку снова только два года спустя, во время судебного процесса над нападавшим в суде ассизов Вьенны в Пуатье.
Ей совсем не стало лучше. Судебный процесс только усугубил ее переживания, поскольку ей пришлось неоднократно рассказывать о нападении и, следовательно, переживать его заново. Сначала дважды перед жандармами, затем перед следственным судьей, экспертом-психиатром, экспертом-психологом, который сообщил о ее тревожно-депрессивном состоянии, затем перед судмедэкспертом, а потом снова перед судом ассизов.
В то же время она не наблюдалась у психолога, а успокоительные препараты и антидепрессанты, прописанные терапевтом, ей не помогли. Я убежден, что более тщательный подход к преодолению стресса и правильное психологическое сопровождение помогли бы не допустить некоторых из ее симптомов или облегчить их.
Другая сторона тоже не в лучшей форме – нападавший на скамье подсудимых пребывает в подавленном состоянии. Бедный парень, вся жизнь которого заключалась в работе на ферме, почти не имевший отношений с женщинами, «неспособный к отношениям» – скажет осматривавший его психиатр.
На вопрос председателя суда подсудимый вновь говорит о своем стыде, о вине, которая его душит, и о том, что его все не покидает вопрос: «Почему я это сделал? Почему?»
Мои фактологические показания ограничиваются пересказом моего же экспертного заключения – описанием повреждений и их развития. Когда дело доходит до допроса, обвинитель довольно резко спрашивает меня: «По вашему мнению, господин эксперт, мог ли обвиняемый убить в тот день?» Я смотрю на присяжных, четырех женщин и двоих мужчин: все неподвижны. Они ждут моего ответа. «Да, господин обвинитель. Но он этого не сделал. Он ослабил давление». Услышав мой ответ, обвинитель приобретает раздраженный вид.
На следующий день наступает время прений.
Адвокат Клеманс рассказывает о разрушенном будущем беззаботной молодой женщины, «которая была так счастлива», чья «жизнь была прекрасной, многообещающей, освещенной жизнерадостностью» до этой скверной встречи.
Клеманс оказалась «в состоянии посттравматического стресса, сверхбдительности», с чувством, что в любой момент с ней может случиться что угодно, что все может исчезнуть в одночасье, «одним махом».
Тем, что выжила, Клеманс обязана исключительно своему упорному сопротивлению и годам занятий боевыми искусствами.
Теперь поднимается обвинитель, чтобы произнести речь. Прибегая к громким словам и широким жестам, он превращает Клеманс в героиню смертельной схватки, отдавая дань ее сопротивлению при попытке изнасилования и убийства.
Чтобы подчеркнуть свои слова, он перечитывает одно из заявлений жертвы: «У меня есть отчетливое чувство, что он всем сердцем хотел убить меня».
Затем обвинитель проходится по длинному списку женщин, убитых на пробежке незнакомцами, и приходит к выводу: «Пытаться понять – не значит простить вину».
Он настаивает на заключении эксперта-психиатра.
«У нападавшего, конечно, был импульс к действию, но он смог самостоятельно прервать нападение, следовательно, этот импульс не создавал непреодолимого принуждения, что могло бы уменьшить ответственность подсудимого».
У него, без сомнения, было намерение изнасиловать и убить. Требуется приговорить его к десяти годам лишения свободы с принудительным лечением.
После этой атаки обвинения адвокат защиты делает со своей стороны все возможное.
Он напоминает, что подсудимый ранее не был судим, описывает единственную жизнь, знакомую ему, – семейную ферму, которая передавалась из поколения в поколение от отца к сыну.
Обвиняемый возложил на себя моральный долг продолжать семейное дело. Без женщины в своей жизни, за одним кратким исключением, без друзей, без отпусков, он с подросткового возраста сам строил свой суровый быт, никогда не имел проблем с законом, не прибегал к насилию, замкнутый в своей семейной и профессиональной жизни.
Затем он уточняет для присяжных: «Вы не судьи, в чем пытается убедить вас господин обвинитель, вы здесь не только для определения наказания, но и для квалификации фактов».