[43], с просьбой повторно исследовать череп и одежду жертвы.
Мне об этих перипетиях не сообщают.
Нас не информируют о ходе каждого дела, для которого мы проводим вскрытие. И это весьма неплохо, потому что нам тут есть чем заняться.
Если происходит что-то новое по делу, которое мы вели, об этом чаще всего узнаем из местной прессы.
Так что, когда мне звонит жандарм из службы уголовного розыска Пуатье, я удивлен:
– Доктор Сапанэ, мне необходимо узнать, что у вас с черепом по делу Дамиэна Д.
– Без проблем, приходите в институт, когда вам удобно.
– Нет, я не могу, нужно встретиться у нас в здании.
– Вот как? Хорошо, я приеду.
Меня разбирает легкое беспокойство. Приглашение, мягко говоря, необычное. Как только я захожу в здание службы уголовного розыска, сразу становится понятно, что беспокоился я не зря.
– Доктор, я хочу поговорить с вами по поручению судебного следователя по делу о смерти Дамиэна Д.
Тон совсем не дружелюбный, я чувствую, что меня в чем-то обвиняют. Ну и ну! Надеюсь, меня не собираются арестовать. Я люблю острые ощущения, даже немного на грани, но быть арестованным у меня нет желания. Жандарм, который только что произнес это вступительное слово, сидит за своим компьютером и, обращаясь ко мне, сосредоточенно печатает на клавиатуре.
– Доктор, вы знаете, как у нас все устроено. Я не буду заставлять вас приносить присягу.
Да он и не может: присягу приносят свидетели, а не эксперты.
– Вы получили распоряжение вернуть тело Дамиэна Д. его семье для захоронения. Тело захоронили. Вот только после эксгумации выясняется, что череп отсутствует. Судья хочет знать, почему приказ не был приведен в исполнение.
– Приказ исполнен. Прокурор подписал разрешение на захоронение, и мы передали тело семье.
– Но череп вы оставили у себя.
– Череп был изъят как вещественное доказательство согласно судебно-медицинскому протоколу.
– Но ведь семья получила разрешение на захоронение тела. Почему вы не вернули его семье?
Жандарм тонко улыбается. Итак, мы играем в кошки-мышки.
– Мы его вернули.
– Но не череп.
– Правильно, он опечатан.
– Но череп – это часть тела, так почему бы не вернуть и его?
– Потому что, когда его изъяли и опечатали, он перестал быть частью тела. Это больше уже не череп, а вещественное доказательство. А вещдоки не хоронят. Вот если бы это был череп, его захоронили бы вместе с телом.
– Доктор, не играйте словами. «Тело» подразумевает также и череп, верно?
– Обычно да… Хотя бывают дни, когда я в этом сомневаюсь.
– Доктор, дело серьезное, не относитесь к нему так легкомысленно. Вас попросили вернуть тело и череп. Череп исчез. У вас есть объяснение?
– Если бы прокурор хотел, чтобы череп вернули семье, он снял бы с него статус вещественного доказательства. Таким образом, вещдок снова стал бы черепом и был передан семье вместе с телом.
– Доктор, я возвращаюсь к своему вопросу. Семья ведь получила разрешение на захоронение тела?
– Вы это уже спрашивали, а я уже отвечал. Тела – да, но не вещественных же доказательств! Выдача разрешения на захоронение – это не снятие статуса вещественного доказательства, не возвращение вещдоков и даже не приказ об их захоронении.
– Вам не кажется, что вы немного избирательно толкуете правила?
– Не больше, чем вы.
– Что вы хотите сказать?
– Вещественное доказательство – это объект, элемент, биологический образец, переданный на хранение правосудию. Его используют в качестве доказательства в суде. Вам это хорошо известно. Я не собираюсь учить вас уголовному процессу, который управляет судьбой вещественных доказательств…
– Так почему вы оставили этот череп у себя?
– Я не оставлял череп, я оставил вещдок. Я действовал согласно заявке на хранение этого опечатанного вещдока, вне зависимости от его содержимого. И заявка все еще в силе.
– А почему вы не упомянули, что у тела нет головы?
– Вас неверно информировали.
Жандарм вздрагивает, сдерживается и ждет, что я скажу дальше.
– В акте вскрытия уточнялось, что череп был опечатан следователем для дальнейших исследований. На время судебного разбирательства. Ваш судебный следователь не читал ни акт, ни протокол вскрытия?
– А зачем его опечатывать?
– Как я уже сказал – для дальнейших исследований.
– Каких?
– В черепе было отверстие, сопоставимое с отверстием от выстрела из огнестрельного оружия. Для доказательства по всей форме потребовался бы дальнейший анализ костных краев отверстия. Я отправил эту информацию следователю по электронной почте с моими первоначальными выводами в тот же день и написал об этом в своем рапорте прокурору. Ваш следователь не читал мое электронное письмо? Как и мои первые выводы? Никто, никто ничего не читает!
– Он не мой следователь, и проблема не в этом.
– Нет, проблема именно в этом. Какой смысл давать технические рекомендации, заказывать исследования, если они не проводятся? Это ужасно. Это одна из проблем французской судебной медицины. Мы, специалисты, заказываем исследования, а делать их или нет, решают совершенно некомпетентные лица. Меня это сильно раздражает.
– Доктор, а где этот череп?
– Вы имеете в виду вещественное доказательство, которое представляет собой опечатанную коробку с черепом Дамиэна Д., я полагаю?
Жандарм вздыхает. Я подвожу итог:
– Можно было бы с этого начать, столько времени сэкономили бы! Это вещественное доказательство упомянуто в протоколе о вскрытии. Оно указано в нашей описи с датой внесения под кодом АУТ/Дамиэн Д/череп. Этот код не очень оригинален, но в Институте судебной медицины мы пользуемся таким, чтобы сразу понимать, что лежит в опечатанной коробке. Как и все наши биологические вещдоки, он находится в институте, в одном из трех надежных хранилищ.
– Вы уверены?
– Совершенно. В том, что он лежит в коробке. Согласно правилам. Однако я не смогу вам назвать ни номер полки, ни цвет коробки…
– Если это вещественное доказательство, почему бы не передать его магистрату?
– Потому что меня об этом не просили. Биологические вещдоки всегда хранятся в нашем отделении до момента их использования, разрушения или снятия печати. К тому же все это дурно пахнет. Ситуация с черепом выглядит скверно.
– Потому что он опечатан?
– Нет, сама ситуация некрасивая… В офисе судебного следователя… Интересно, зачем этот череп ему так понадобился…
Служитель закона расслабляется, улыбается и выглядит теперь как обычно. Он успокоился: череп никуда не делся.
– Доктор, хотите еще что-нибудь сказать?
– Да. Судебному следователю достаточно было позвонить мне, и он сразу получил бы ответ. Я не понимаю смысла этого процесса.
– Доктор, я вам скажу конфиденциально: я так понимаю, масла в огонь подлил ваш коллега, который будет проводить экспертизу черепа. Но это между нами.
– Разумеется.
Я сознательно фиксирую эту информацию в своей памяти. Такие вещи я запоминаю.
– Еще какие-нибудь комментарии?
– Да, насчет черепа, можете прийти за ним, когда захотите. Но я отдам вам его только по официальному требованию.
– Почему так?
– Потому что это не череп, а вещественное доказательство. И нужно отслеживать его перемещение. А еще мы должны выставить вам счет. Так что он вам дорого обойдется, раз хранился у нас столько времени!
Конец игры. Я выхожу свободным. Вам тоже показалось, что беседа затянулась? Мне она совсем не понравилась, к тому же сильно вывела из равновесия.
Вернувшись в помещение службы, я тороплюсь в одно из трех хранилищ. На месте ли череп спустя годы? Через минуту я успокаиваюсь. Он с комфортом лежит в коробке, запечатанный в прозрачном пакете. Требование о передаче не заставляет себя ждать, и череп отправляется в судебно-медицинский институт моего милого коллеги.
В ноябре 2017 года Венсан М. предстает перед судом ассизов Сента (в Приморской Шаранте). Меня, как обычно, вызывают на второй день слушаний, в который традиционно заслушиваются показания экспертов. В зале суда я нахожу Летицию, психиатра, проходящую подготовку в моем отделении, которая наблюдает за ходом судебного процесса с самого начала.
Она кратко рассказывает мне о первом дне, отмеченном небольшим инцидентом. К большому раздражению председателя, один из шести присяжных не вернулся на слушание после перерыва. Расспросив секретаря суда, но не получив ответов, председатель назначил одного из запасных присяжных на вакантное место и потребовал вызвать отсутствующего присяжного по месту проживания.
Затем она рассказывает мне об обвиняемом – тот решительно и с апломбом отрицает всякие обвинения. Лидер с огромным эго. В начале заседания я замечаю это и сам – он панибратски восклицает «День добрый, господин председатель!», обращаясь к магистрату в красной мантии. Каков наглец!
После некоторой задержки слушание возобновляется. Пропавшего присяжного все еще нет.
Крайне раздраженный председатель объявляет, что уже обратился к полицейским, чтобы те привели присяжного в суд и в чувство. Затем открывает заседание.
Вскоре меня вызывают для дачи показаний. Спокойно, положив обе руки на перила, я сообщаю выводы, перечисленные в моем отчете о вскрытии. Объясняю, с каким трудностями мы столкнулись: сильно разложившееся тело, раздробленный череп.
На вопрос председателя о причинах смерти я подтверждаю, что смерть наступила от двух выстрелов сзади вперед, в грудь и в голову, а также что порядок совершения этих выстрелов установить невозможно. Что было использовано охотничье оружие, о чем свидетельствует наличие дробинок в грудной клетке и отметин на отверстии в черепе.
Затем я отвечаю на несколько вопросов адвоката и возвращаюсь на скамью рядом с Летицией, которая продолжает конспектировать ход слушаний.
Теперь дает показания судебный эксперт-антрополог по видеосвязи.