– Номером три была открытая бутылка уайт-спирита, – продолжает мой гид. – Номер четыре – рюкзак. Пустой. Мы все забрали, чтобы стало свободнее.
– …
– А вот начет номера пять, доктор, я ничего не буду вам говорить. Нам важно ваше мнение. Осторожнее, не затопчите.
Будет жаль, конечно, если я случайно наступлю на улику, но здесь ничего не видно! Я внимательно смотрю на собеседника, думая, что меня разыгрывают так не к месту в этот серьезный момент.
– Я знаю, о чем вы думаете. Но это не шутка. Посмотрите внимательнее.
Под маской я улыбаюсь. За столько лет мы неплохо узнали друг друга. Я начинаю искать. И нахожу. Здесь, в отдалении от рельсов, щебень более мелкий, почти гравий. И на этих мелких камушках я различаю четыре несколько размытых, но глубоких отпечатка ступней. Говоря языком охотника, это следы лап. Я восклицаю:
– Снимаю шляпу! Не знаю, как вы сумели их разглядеть!
– Итак, кто это?
– Кабан. Это след кабана. И крупного притом – по мне, так не меньше 100 килограммов. Ошибиться невозможно, хотя я и не эксперт в следах животных.
– Мы немного сомневались, доктор.
– В том, что я не эксперт?
– Нет, в том, что это один из тех, на кого вы любите охотиться.
– Вы видели другие следы?
– Нет. Но на этом участке трудно оставить след. Пойдемте посмотрим остальное.
Я подхожу к телу не сразу.
Не концентрировать все свое внимание на жертве с первых секунд – этот навык я взращиваю у своих учеников до уровня обсессии. Иначе можно отвлечься и упустить важную подсказку.
Холодно. Среди собравшихся есть дальновидные, экипированные хорошо – они пока держатся, и те, кто собирался в путь, не подумав, – эти капитулируют один за другим.
Судмедэксперт, как и крестьянин, должен думать о погоде каждый день. Пойдет дождь или не пойдет? Подморозит или нет? И о местности: топкий ли это участок, сухой, каменистый? Надеть сапоги или высокие ботинки? Поэтому в университетской больнице надо мной часто смеются, когда я прихожу с утра: «А ты не запаришься? Видел, как солнце палит? Зачем ты надел эти штиблеты?» Но я не обращаю на них внимания, думая о том, как приятно быть хорошо экипированным ледяным ранним утром.
Мы стоим в четырех-пяти метрах от тела, которое лежит в канаве, прямо у ограждения. Между пятном крови у таблички номер один и телом видно еще несколько маленьких красных пятен, испачкавших щебень и траву на откосе.
Я приближаюсь к жертве, лежащей на левом боку. Голова трупа, обращенная к полю, лежит на вытянутой руке. Левая кисть вдавлена в почву на склоне и, кажется, глубоко поцарапана. Мужчина одет тепло, на нем рюкзак. Значит, было два рюкзака? Да, два. Первый пустой, а этот? Я не знаю. Жандармы тоже, потому что они не прикасались к телу, ожидая меня.
Я подхожу еще ближе, чтобы подробно рассмотреть лицо, которое освещаю фонариком. И вот он, шок: на меня смотрят два широко раскрытых глаза, лишенные век. Но дело еще хуже: видны все зубы во рту, даже те, что расположены глубоко. Потому что у трупа нет ни губ, ни щек. Видно все до костей. Уши тоже отсутствуют.
Одним словом, ужас. Кожа отсутствует от середины головы до основания шеи. Как и мышцы. Ниже, на уровне грудины, зияет трахея, а гортани нет. Видны все шейные позвонки.
Настоящее скальпирование лица и шеи до груди. Поразительно. Даже индейцы не снимают столько кожи, когда хотят произвести впечатление на своих противников в ковбойских фильмах. И, говоря о скальпах и индейцах: края ран выглядят так, как будто кожу срезали ножом… Что возвращает нас к «бабочке».
Старший следователь излагает мне свою точку зрения, вспоминая табличку номер один, начало событий.
– Доктор, здесь на земле лужа крови. Но на посту и рядом с ним никакой крови нет, как и нигде вокруг, как бывает при ранениях артерии. Я считаю, что кровотечение было длительное, но не артериальное. Или что-то помешало крови выплескиваться.
– Может, тот, кто нападал?
– Хм… Видимо, что-то произошло в районе этого пятна, – продолжает старший следователь.
– В любом случае я уверен в одном: кожу сняли, когда он был уже мертв. На костях крови нет.
На лице у старшего следователя легкая улыбка.
– Идем дальше?
– Идем дальше.
Я возвращаюсь к изуродованному телу.
Удаление лица – хороший способ затруднить установление личности жертвы и замедлить расследование, а удалив и шею, можно избавиться от улик.
Его задушили? Нельзя сказать, гортани больше нет. Перерезано горло? Но нет и шеи.
Я внимательно осматриваю руки, пальцы, запястья. Руки грязные, в крови, ногти в земле; на склоне рядом видны следы царапания.
Дальше идти нет смысла, вряд ли то, что я там увижу, поможет при осмотре жертвы. Под ногами перекатывается щебень, нужно постоянно останавливаться, чтобы пропустить поезд, да и холодно. Необходимо сохранить все улики. Я оборачиваю кисти и голову трупа в большие кульки из крафтовой бумаги, чтобы при транспортировке ничего не потерялось.
Наконец измеряю температуру тела: надрезаю кожу на животе на сантиметр и ввожу зонд в область печени: 4,2 °C. Любопытно. Температура окружающей среды – +7 °C. Я редко видел трупы холоднее, чем окружающая среда. По крайней мере, из тех, что не были заморожены.
Тело отправляется в институт судебной медицины для дальнейшего исследования.
На следующий день после короткой ночи, проведенной в теплых объятиях моей любимой, как обычно, нужно разбудить детей. Ситуация, знакомая всем родителям. И как всегда, в будние дни мы не можем их добудиться до последнего, а по выходным те же самые дети будят фанфарами нас в семь утра.
Когда я приезжаю в университетский центр, с удивлением обнаруживаю, что все уже в полном сборе вокруг кофеварки. Команда уже в курсе свежих новостей: подумайте только, шефа вызвали во время дежурства на дому, заставили часами мерзнуть на железнодорожных путях, значит, дело того стоит. И раз уж шеф торчал там несколько часов, лучше приехать пораньше, случай точно исключительный. Вот и кофе подоспел.
Мари хочет знать абсолютно все. И она не единственная. Мне нравится продлевать томительное ожидание: я цежу информацию, заставляя себя упрашивать. И лучшее я приберегаю напоследок: отсутствие лица, аккуратно оторванного со всей шеей. Но мои обычные шутки выходят боком – мне никто не верит.
Прибывшие тем временем жандармы хранят молчание и отказываются подтвердить или опровергнуть информацию о том, что у трупа нет лица. Я предлагаю делать ставки, но меня никто не слушает.
– Ладно. Не верите? Хорошо, я проведу вскрытие самостоятельно. Без ассистентов.
– Ну уж нет, шеф, так нельзя!
– Шеф, у меня идея, давайте сделаем наоборот. Вскрытие проведем мы, а вы будете в своем кабинете. У вас ведь висит несколько отчетов?
Приходится признать, что вот уже год я пытаюсь решить трудности, связанные с реформой судебной медицины и организационными вопросами службы, и хронически задерживаю отчеты.
– Ну же, шеф, соглашайтесь!
– Да, шеф, соглашайтесь!
– Давайте, босс!
– Ладно. Согласен. Хорошо.
Я сдаюсь. Лидер должен уметь без сожаления делегировать задачи и доверять ответственность своей команде. Это хорошая возможность.
В течение прошедших часов жандармы продолжали расследование. В конце концов они установили личность погибшего по рецептам, найденным в рюкзаке, который был у него на спине. Так им в итоге удалось проследить его трагическую историю.
Бедолага потерял отца, когда был еще ребенком. Потом умерла сестра. Мать страдала болезнью Альцгеймера. Он справлялся как мог, пока не попал после всех этих испытаний в психиатрическое отделение.
А потом оказался на щебне у железной дороги.
Три часа спустя команда вернулась ко мне в кабинет.
– Мы посмотрели, шеф. Он совершенно обезображен!
– Это сенсация, учитывая обстоятельства!
– А вы нас одурачили!
– Я? В чем же? Может быть, лицо оказалось на месте?
– Нет. В этом вы не соврали, но не в остальном!
– В остальном? А что осталось? Он же был заморожен, разве нет?
– Кстати, шеф, с этим совсем уж непонятно. Жандармам все-таки можно доверять в плане температуры. Температура тела четыре градуса, а воздуха – семь. Его, наверное, замораживали, какие еще варианты?!
– Разве я вас ничему не научил? Что нужно сделать утром первым делом?
– Посмотреть «Телеутро».
– А зачем?
– Ради обзора прессы?
– Нет.
– Испортить настроение с утра?
– Прогноз погоды! – восклицает Алексия.
– Да, но вчера вечером температура не опускалась ниже семи, – говорит Мари. – И?
– И? А вечером накануне?
– Ах да, были заморозки, три градуса ниже нуля. Вы хотите сказать, он там пролежал целый день и никто не заметил?
– Именно так.
– Ладно, ладно, но все остальное оказалось ложью, вы нас надули!
– Вовсе нет, я совсем не лгал.
– Вы не сказали всей правды! И жандармы вам подыграли!
– Вот как? И о чем же я умолчал?
– Запястья. Вы не ничего не сказали о запястьях.
Сознаюсь. Ночью накануне, еще на выезде, мы прояснили обстоятельства смерти. Два разреза на правом запястье: один – поверхностный, другой – более глубокий, проходящий через артерию. На левом запястье один очень глубокий разрез затронул сразу две артерии.
И хотя был уже вечер, нам сразу стало ясно как день, что это самоубийство.
Во время утреннего вскрытия мы узнали все недостающие подробности.
Во-первых, обнаружилось, что сухожилия на правом запястье не были перерезаны полностью. Можно предположить, что пострадавший предпринял первую попытку, держа нож в левой руке (поверхностный след), а вторым, более глубоким движением перерезал артерию. Не перерезав полностью сухожилия, он сменил руку и сразу нанес очень глубокую рану на левом запястье, перерезав обе артерии с первой попытки.