За свою жизнь Фучик собрал пять библиотек, не считая десятков книг в каждой из нелегальных квартир. Вспоминая Юлека, я не могу представить его вне мира книг.
Глава X. Перевод книги Карела Сабины
На улице, у входа в магазин Гокра, с весны и до осени стояли длинные прилавки с книгами. Классические произведения соседствовали с дешевыми романами, потрепанными детективами, старыми природоведческими изданиями.
Каждый раз, когда мы проходили мимо, Юлек останавливался, рылся в книгах, открывал их, листал, быстро пробегая глазами страницы. Однажды летом 1938 г. Фучик обнаружил немецкую книгу в мягкой серой обложке. Посмотрел на нее внимательнее, чем обычно, дважды перечитал заглавие и, пораженный, начал потихоньку насвистывать. Это было признаком того, что он нашел что-то необыкновенное. Юлек полистал книгу, перевернул последнюю страницу и опять поглядел на титульный лист.
– Нашел что-нибудь интересное? – спросила я с любопытством.
– Ничего себе! – весело ответил Юлек и причмокнул.
Если он в антиквариате облюбовывал книгу, то я никогда его там о ней не расспрашивала. Юлек заплатил требуемую сумму и только после этого дал волю своему восторгу: ведь он приобрел произведение Карела Сабины «Театр и драма в Чехии до начала XIX века». Книга эта очень редко появлялась в антиквариатах. Итак, работа Сабины попала в руки Фучика. Но затем произошло столько трагических событий, глубоко затронувших Юлека, что он позабыл о своем желании перевести Сабину на чешский язык. Когда же весной 1939 г. мы уезжали в Хотимерж, Юлек взял с собой эту книгу. Здесь она пролежала еще год. Только весной 1940 г. мы приступили к переводу.
Вначале Юлек рассчитывал, что перевод будет сделан для «Народной библиотеки», в редактировании которой участвовал наш близкий друг товарищ Ладислав Штолл.
Весной 1939 г. гестапо арестовало товарища Прокопа, в издательстве которого долгие годы выходила «Народная библиотека». Жена Прокопа и Л. Штолл продолжали издание. При нацизме их деятельность была чрезвычайно затруднена, но, несмотря на это, они по-прежнему выпускали только книги прогрессивных авторов. Следовало, конечно, опасаться запрещения книг цензурой. Оно свело бы на нет труд переводчиков и создало бы угрозу самому существованию издательства. Наивысшая заслуга «Народной библиотеки» заключается в том, что она и в тяжелейшие оккупационные времена осталась верна своей прогрессивной традиции и выпускала книги, которые делали честь доброму имени товарища Прокопа и работавшим у него переводчикам. Переводчики, скрывавшиеся под вымышленными именами, были, все без исключения, коммунистами из аппарата нелегального Центрального Комитета компартии.
В «Народной библиотеке» во время оккупации по инициативе товарища Штолла вышло, например, знаменитое произведение Дидро «Племянник Рамо» с предисловием Гете. Были также выпущены «Беседы с Гете» Экерманна. Оба произведения переводил наш друг товарищ Станислав
Брунцлик. Увидело свет сокращенное издание «Гамбургской драматургии» Лессинга в переводе также нашего друга товарища Яна Крейчи. Он, кроме того, отредактировал вторую часть путевых записок Пацлта «Семнадцать лет в Южной Африке» и написал к ним предисловие. Штолл рекомендовал ему также отредактировать и издать избранное из произведений Челаковского «Мудрость славянских народов в пословицах». Эта книга также вышла в «Народной библиотеке». Для этой библиотечки товарищ Станислав Брунцлик переводил «Люсьена Левена» («Красное и белое») Стендаля. Перевод, к сожалению, остался неоконченным, так как летом 1943 г. в результате предательства Брунцлик был арестован.
После разговора Юлека со Штоллем мы ожидали от жены Прокопа извещения относительно издания Сабины. Но ответа не было. Юлек предположил, что «Народная библиотека» не интересуется книгой. У Фучика тогда возник новый план: издательство «Чин» могло выпустить театральный сборник, в который была бы включена также и работа Сабины. Поэтому, когда Фучик в начале апреля поехал в Прагу, он предложил «Чину» свой план. Какие это имело последствия, видно из письма, посланного мне Юлеком 6 апреля 1940 г. Он, в частности, писал: «О театральном сборнике – пока ничего положительного не достиг. Может быть, вечером поговорю еще с «Чинянами» (т. е. с писателем Кратохвилом и д-ром Навратилом – членами редакционного совета издательства. – Г. Ф.) Седлачек (директор «Чины». – Г. Ф.) на это смотрит только лишь с точки зрения кассы. Это для него маловыгодное дело».
Весной 1940 г. мы часто прерывали литературную работу и трудились на огороде: копали грядки под овощи. С соседями Тихотовыми, а иногда с Либой по вечерам ходили в господский лес. Отыскивали вывороченные или потрескавшиеся деревья – их было много после лютых зимних морозов и бурелома – и сухостой. Деревья распиливали и относили домой. За валежник потом приходилось отрабатывать в лесу.
Таскать бревна из леса было нелегко. Но на следующий день мы вставали отнюдь не измученными, а, наоборот, бодрыми, свежими и тут же, спозаранку, начинали пилить. Юлек отмеривал одинаковые чурки, чтобы поленья, которые он затем сам раскалывал, были одно к одному. Дрова складывали в форме круглой пузатой поленницы. Мы видели такие во время путешествий по Словакии. Поленница росла, и вся светилась свежеобрезанными краями. Мы надеялись, что до зимы сложим хотя бы еще две такие поленницы. Однако не завершили и одной.
Однажды Юлек получил от Ладислава Штолла письмо с извещением, что готовится издание «Критической библиотеки». Он спрашивал, хотел бы Фучик принять участие в этом? Штолл предлагал начать с выпуска в свет работы Рихарда Вагнера «Искусство и революция», о которой положительно отзывалась Клара Цеткин. Перевод произведения Вагнера рекомендовал Штоллу профессор Зденек Неедлы еще в 1938 г. Штолл, разумеется, не мог раскрывать в письме все тайные издательские планы. Поэтому Юлек, не поняв, что в «Критической библиотеке» решено издавать прежде всего переводы, чтобы живущие на нелегальном положении товарищи имели работу, предложил в своем ответе издать Шальду[32].
Кроме того, Штолл, узнав, что Юлек предложил работу Сабины «Чину», писал, что лучше все-таки готовить это произведение для «Народной библиотеки». На это Юлек ответил:
«Дорогой Ладя, отвечаю с запозданием, но в настоящее время я на четырнадцать дней приостановил всяческую корреспонденцию, потому что здесь уйма работы. Мы обязаны строго выполнять план перевода, чтобы иметь средства существования. Кроме того, теперь прибавился огород, он отнимает слишком много времени. Потом – работаем в лесу, иначе зимой нечем будет топить. Словом, Ладя, хозяйствуем основательно. Так что в этот момент я ловчее держал бы топор, чем перо, которым пишу.
Но мне это полезно физически и душевно после долгих лет, проведенных в редакции. Хотя и неверно, что во время тяжелой физической работы можно думать о чем-то ином, однако отдохнешь так, что тебе в течение пяти минут часто становится ясным то, над чем ты напрасно думал целый год, так как выжатая голова, собственно, и не думала.
Однако оставим лирику и перейдем к делу. Фромек мне уже говорил о готовящемся предприятии, о котором пишешь и ты. «Критическая библиотека» была бы очень похвальным делом, и я за нее голосую обеими руками. Сам я, конечно, рад буду участвовать в ней, хотя и не знаю еще, что мне написать, но это, вероятно, и не так спешно. Надеюсь, вы хотите практически приступить к работе осенью.
Относительно программы. Первый том, мне кажется, должен был бы быть чешским. Что если начать с Шальды либо с очерка о нем? Завладели им «католики» и творят с ним всякие мерзости. Но вопреки всему Шальда все же был и остается основоположником чешской критики. Его сильнейшие стороны нам так близки или, точнее говоря, мы к ним так близки, что об этом нужно однажды сказать особенно громко, а главное, документально. Думаю, что «Критическая библиотека» должна быть скорее библиотечкой – так я это по крайней мере понял, – и тогда можно было бы выбрать из Шальды три-четыре характерные статьи из сборника «Борьба за завтрашний день», где говорится о функции критики, например, в очерке о современной чешской литературе. Общество «Шальдистов», владеющее наследием автора, нам бы это наверняка дозволило. Оно хотя и хорошее объединение – кстати говоря, я тоже в него вхожу, – но оно не проявляет ни малейшей собственной энергии и поэтому соглашается достаточно быстро, когда где-нибудь энергия проявится.
Издать «Искусство и революция» Вагнера – идея замечательная, но она, кажется, имеет свою загвоздку. Без введения эта работа вряд ли пойдет, а говорить о слабых и сильных сторонах Фейербаха будет в настоящее время довольно тяжелым делом. Или ты думаешь, что нет? Тут придется сказать ясно и притом дипломатически, а я теперь постоянно убеждаюсь, что дипломатия не имеет ничего общего с ясностью.
Теперь о Сабине. Ввиду того, что Ярмила давно не писала, я предположил, что она не интересуется книгой Сабины. Поэтому принял иное решение. Точнее: хотел это произведение включить в сборник о чешском театре, который, может быть, буду готовить для издательства «Чин». Но, с одной стороны, здесь фигурируют эти словечки «может быть», а с другой стороны, я был бы рад, если бы труд
Сабины вышел отдельным изданием. Следовательно, Сабину я «Чинянам» не дам, а подготовим для Ярмилы. Возможно, что «Чиняне» будут разобижены – ведь работа Сабины стала бы своего рода «золотым гвоздем» сборника, – однако договора я еще с ними не подписал, а своя рубашка ближе к телу (причем «рубашкой» я считаю «Народную библиотеку»). Передай, прошу тебя, все это Ярмиле, чтобы мне лишний раз не писать. В какой-то день после первого мы приедем в Прагу и обо всем договоримся. Думаю, что произведение Сабины могло бы выйти в двух томах, потому что я хотел бы издать его с целым аппаратом критических примечаний и с обстоятельным введением. Это стоящее дело, и я убежден, что такое издание не ускользнуло бы ни от внимания журналов, ни от заинтересованности читателей. Я лишь одного не знаю: как у Ярмилы с финансами? Ты ведь знаешь, мы теперь в самом деле не можем себе позволить работать в кредит. В «Чине», например, делается так: мы получаем гонорар за каждый авторский лист, который сдаем в рукописи. В данном случае поступать точно так же, вероятно, нет надобности, однако нечто подобное следовало бы установить, дабы мы могли выпрячься из переводов для «Чина» и работать лишь над Сабиной. Но обо всем этом мы поговорим, когда приедем в Прагу…»