– Вы знаете, что у вас 14 суток находились гестаповцы? – спросила меня Гола, когда мы вошли в комнату, где нас никто не мог слышать.
– Как же они попали в квартиру, когда у них не было ключа? Единственный ключ был у вас, для уборщицы, – притворилась я удивленной, словно ничего не знала.
– Вот именно, – сказала Гола. – Пришел ко мне дворник с двумя гестаповцами в штатском и попросил ключ от вашей квартиры. Пришлось отдать. Ведь дворник предлагал гестаповцам в крайнем случае взломать дверь. Когда шпики вошли к вам в квартиру, я мигом собралась и поехала в клуб работников искусств, где оставила для Юлы записку, предупреждавшую о случившемся. Дворник носил гестаповцам еду из ресторана. Они ждали и надеялись, что Юла придет. Допытывались у меня, где он, а я отвечала, что мало знаю Фучика. Ведь не могла же я им сказать, что предупредила его об опасности! А вы, Густа, не говорите дворникам, что знаете о посещении гестапо. А где Юла?
– Не знаю, – пожала плечами я.
Мы распрощались. Я на цыпочках вышла на площадку и открыла дверь нашей квартиры: паркет в обеих комнатах был затоптан, словно по нему прошел целый полк солдат. Покрывало на диване загрязнено, будто на нем спали, не снимая сапог. Многие книги в шкафах стояли не на своих местах.
Я отправилась к дворнику узнать, что произошло в нашей квартире? Дворничиха мне сказала: «Разве вы не знаете, что у вас ночевало гестапо?» Я спросила: «Где они взяли ключ?» – «У Голых», – ответила дворничиха. «Как же они узнали, что наш ключ у Голых?» – «Узнал мой муж от пани, что у вас убирает». Пришел дворник. На мой вопрос, почему он рассказал о нашем ключе, дворник возмутился: «Что же вы думаете, из-за вашего ключа я подведу себя под арест?» Я попросила вернуть мне ключ, но он ответил: «Господа из гестапо забрали его и приказали вам прийти за ним в гестапо». Я ответила, что господа из гестапо не знают, где я нахожусь. «А еще поручили вам передать, – добавил дворник, – что если вы и впредь будете брать продовольственные карточки на вашего мужа, то вам не поздоровится!»
Я отправилась в чешскую полицию в районе Дейвице и заявила, что не знаю, где находится мой муж, которого ищет гестапо. Затем спросила, должна ли я выписать его из домовой книги? «Зачем выписывать? – сказал чешский стражник. – Ведь вы не уверены в том, что он не вернется. Потеряться он не мог». Я сняла Юлека с учета получающих продовольственные карточки, однако прописка осталась в силе до самого его ареста.
Тайно, чтобы об этом никто не знал, я поставила на двери новый замок. Потом отвезла Гиргалу для Юлека книги из нашей библиотеки и на Смихове, в Динзенгоферовом саду, встретилась с Теней Ветенглом. Проходя мимо юноши, я как бы случайно обронила скомканную бумажку с информацией для Юлека о нашей квартире. Геня подобрал брошенный мной листок.
После этого я уехала в Хотимерж. Наш квартирант железнодорожник Тихота, которому мы полностью доверяли, охотно отвез к Гиргалу в Прагу зимнее пальто Юлека и чемоданчик, в который я уложила около трех килограммов мяса и два кило сала.
В Хотимерже я начала работать над переводом очередной книги для издательства «Чин» – «Сельская шляхта». Автор ее – немецкий писатель Э. Бусс.
Глава XVII. Юлек обосновался на Панкраце
В октябре я получила из Праги долгожданную открытку с поздравлением. Это значило, что мне нужно ехать в Прагу. Через несколько дней я отправилась в путь. В Праге, у Гиргала, меня ждало письмо с адресом и точным описанием дороги к Матэрновым, в Вршовице. Семью Матэрновых я тогда еще не знала.
Я спросила у Гиргала, интересовался ли кто-нибудь вещами, которые привез железнодорожник. Оказалось, что за теплым пальто приходил какой-то парень, а вот чемодан остался здесь, в магазине. «Прошу вас, распорядитесь забрать его. От него очень пахнет», – сказал Гиргал. Я испугалась: «Чемодан? Вы его не отдали тому, кто приходил за пальто?» Гиргал ответил: «Нет, никто мне не говорил, что нужно отдать также и чемодан». Я спросила упавшим голосом: «А вы знаете, что в нем?» – «Не знаю», – растерянно ответил Гиргал. «Мясо и сало!» – сказала я.
Так печально обернулось дело с посылкой для Ветенглов, которую я с таким трудом собрала. А сколько хлопот было с чемоданом, когда Геня наконец увез его. В трамвае люди на него подозрительно оглядывались, недоумевая, что он везет? Матэрна вынужден был выбросить чемодан вместе с его содержимым.
Итак, я снова ехала по улицам Праги. Над городом величественно возвышались Градчаны[39]. Их краса не поблекла даже от того, что над ними висел лоскут с фашистской свастикой. «Эту тряпку обязательно сорвем. Мы водрузим там наше алое знамя», – говаривал Юлек.
Матэрновы жили на проспекте Короля Иржи, в доме № 19. Товарищ Матэрна был слесарем и одновременно дворником. Меня тепло встретили, когда я назвала свое имя, и предложили мне стул. Я ждала, что вот-вот появится Юлек, но никто не выходил… Минуту спустя я спросила, нет ли у них для меня весточки? Да, есть. Мне следует идти к Драбковым на Панкрац. Драбек был однокашником Юлека. Мы в шутку называли его Шкрабек[40].
У Драбека застала дома лишь его жену с ребенком. Я с ней не встречалась раньше. Это была разговорчивая женщина, а сынок ее, которому было, вероятно, года четыре, все подмечал и ко всему внимательно приглядывался. Осмотревшись, я решила, что Юлек не мог тут находиться. Поэтому предпочла о нем даже и не упоминать, лишь спросила, где Драбек. Он был на работе. Распрощавшись и пообещав зайти еще раз, я возвратилась к Матэрновым: мне не хотелось без цели ходить по городу. Хозяйка очень радушно меня приняла. Я познакомилась с их сыном и молодой женщиной, которая учила его русскому языку. Это была коммунистка Клара Людицкая. Тогда я еще не знала ее.
Через некоторое время снова отправилась на Панкрац. Драбек провел меня в комнату и спросил: «Как Юла?». По характеру вопроса я поняла, что он ничего не знает о Юлеке. Но ведь именно Драбек должен был сообщить мне о нем. Для этого я и пришла сюда. Вместо ответа спросила Драбека: «Поручено ли тебе что-нибудь передать мне?» – «Передать? Что?» – удивился он. «У тебя должно было быть поручение», – повторила я. Он в недоумении покачал головой: «Я ничего не знаю». Пришлось выдумывать: моя подруга из Пльзеня должна была приехать в Прагу и у Драбеков оставить весточку о том, когда мы с нею встретимся. Уходя, я сказала, что, возможно, вечером снова зайду к ним.
Что делать, куда идти? Должна же я найти Юлека! Пошла снова к Матэрновым. С отчаянием в голосе взмолилась: «Ничего не понимаю! Может быть, вы знаете, Драбекам ничего не известно». Из осторожности ни я, ни Матэрнова не произносили имени Юлека. Обе в растерянности смотрели друг на друга. Вдруг она бросила: «Подождите здесь, я скоро вернусь», – и ушла. Вернувшись часа через полтора, она посоветовала еще раз навестить Драбеков.
Третий раз в тот день я позвонила у двери Драбеков и опять стала объяснять свой приход тем, что ищу подругу, которая вот-вот должна к ним прийти. Я опасалась, что жду напрасно. Но около девяти вечера, когда до закрытия парадных дверей в домах осталось совсем немного времени, задребезжал звонок. Драбек пошел открывать. В кухню вошла пожилая, совершенно незнакомая женщина. Я инстинктивно поняла – за мной! Она внимательно осмотрелась вокруг, и ее глаза остановились на мне. В свою очередь и я глянула на нее так, словно именно ее и ждала. Она меня видела впервые, тем не менее сделала вид, что узнала. Распрощавшись с Драбеком, мы поспешили уйти до того, как запрут ворота дома.
Вышли в темноту и молча зашагали. Через некоторое время я все же тихо спросила: «Далеко меня ведете?» – «Да нет. Мы уже скоро придем», – успокоила меня незнакомка приятным голосом. Минут через десять – за это время мы обменялись лишь несколькими словами – моя спутница повернула к большому жилому дому. Я – за ней. Поднявшись на второй этаж, она вставила ключ в дверь какой-то квартиры, открыла, и мы вошли.
В небольшой светлой передней стоял Юлек. Я радостно вскрикнула, но тут же испугалась, увидев заросшее его лицо. Подбородок и щеки были покрыты густой бородой. Юлек предостерегающе приложил палец к губам, предупредив меня, чтобы я не говорила громко, и тут же крепко обнял. Когда он ввел меня в комнату, со стула поднялся незнакомый мужчина, которого я где-то видела, но где? Юлек мне помог: «Да ведь это шахматист Карел Опоченский! В тридцать пятом году из Москвы я тебе послал с ним письмо!» А женщина, приведшая меня сюда, была женой Карела Опоченского – товарищ Славка Дитетова. Они жили на Панкраце, улица Навесели, 3, второй этаж, квартира 8.
Я рассказала Юлеку о своих злоключениях. Он от души посмеялся: «Вот видишь, как плохо выполняются указания. Я же тебе говорил, чтобы ты зашла к Драбекам и выяснила, не приютят ли они нас, тебя и меня, на несколько дней? Понятно, что Драбек не мог ничего знать обо мне. Об этом ему предстояло услышать от тебя». Минуту спустя Юлек вздохнул: «Как еще растолковывать людям, чтобы поручения – не личного характера – выполнялись точно?»
Двухкомнатная «холостяцкая» квартира Славки Дитетовой и Карела Опоченского была обставлена весьма прилично, с удобствами. Всю ее хозяева предоставили в наше распоряжение, а сами выехали из Праги на несколько дней. Квартира находилась в новом доме, лишенном всякой звукоизоляции. К нам проникал малейший звук и голоса обитателей соседних квартир. Когда у них из крана текла вода, то казалось, что она льется у нас в комнате. Мне и Юлеку приходилось поэтому вести себя тихо и осторожно, дабы не выдать, что в квартире после отъезда хозяев кто-то остался. Ходили мы в тапочках, говорили шепотом, окно открывали только по ночам. Если Юлек включал радиоприемник, то слушать можно было, лишь прижав ухо к динамику. Так мы прослушивали передачи чешские, русские, немецкие, французские. В то время Гитлер одерживал победы на всех фронтах. Он оккупировал уже большую часть Европы. Нацистские войска были в Париже, немецкие самолеты бомбардировали Л