ый листок.
Гаша раздобыл приемник для Высушилов. Уже длительное время я носила Гаше в магазин нелегальную «Руде право» и иные подпольные издания – журналы и листовки. Гаша передавал все это товарищу, который работал на заводе авиамоторов под Прагой.
Когда «окошко» у Чистых прекратило свое существование, Юлек послал меня к Гаше спросить, не смог бы он помочь нам. Гаша охотно предоставил свой магазин для связи и даже пошутил: «Пожалуйста, без всякого стеснения. За моей продавщицей волочится какой-то эсэсовец, так что у нас тишь да гладь. А, как известно, в тихом омуте черти водятся». Так мы нашли новое «окошко».
Однажды я сообщила Курту Глазеру, что Центральный Комитет партии зачислил его в свой аппарат. Поэтому Глазеру следовало уклониться в случае необходимости от отправки в знаменитых нацистских «транспортах». «Что же я смогу сделать, – ответил Глазер, – если получу повестку? У меня жена, тесть и теща. Они без меня не проживут». Летом 1942 г. после «гейдрихиады» Глазер и его семья попали в транспорт и были куда-то увезены. Но Юлек об этом уже не узнал. Лишь после освобождения я выяснила, что никто из семьи Глазера не уцелел.
Во время оккупации сигареты продавали исключительно по карточкам. Табачные карточки получали только мужчины. Юлек, как заядлый курильщик, вынужден был ограничить себя. При чтении он еще обходился без сигареты, но когда писал, любил много курить. Сигареты приходилось добывать разными путями. В районе Дейвице, на нашей улице, поэт Йозеф Роган, когда-то талантливый художник, держал табачную лавочку. Сам он не торговал. После тяжелого ранения в первую мировую войну Роган был разбит параличом. Десятки лет он был прикован к постели. Иногда его сажали в кресло-тележку и возили по дейвицким улицам либо доставляли в лавку, куда к нему приходили друзья. Несмотря на тяжкий недуг, Роган оставался человеком с творческой душой. Роган издал несколько сборников своих стихотворений, один из которых вошел в «Народную библиотеку». Он живо интересовался происходящим в мире.
Однажды я посетила табачного торговца – поэта и спросила, не смог бы он отпускать сигареты без карточек. Роган дал согласие, но захотел узнать, кому они предназначались. Я ответила, что посоветуюсь с друзьями.
Юлек предоставил мне самой решать, можно ли Рогану назвать его, Фучика, имя; сам он не имел возможности судить о надежности торговца-поэта. Я начала собирать о Рогане сведения у товарищей и друзей, которые были с ним хорошо знакомы и часто встречались. От них я узнала, что Роган – честный человек с прогрессивными взглядами, которому можно вполне доверять. Только после этого я пошла к нему и сказала, что сигареты предназначаются для Юлека. Так Роган и его жена оказались в числе тех немногих, которые знали, что Юлек в Праге.
Тут же я получила от Рогана сотню сигарет и приглашение приходить за новой порцией каждую неделю. Возможно, он будет в состоянии отпускать даже большее количество. Со временем я с Роганами так сдружилась, что приносила им подпольную газету «Руде право» и другие нелегальные издания. Роган и его жена читали их, а затем распространяли среди друзей и знакомых.
Роган даже написал для подпольной печати стихотворение, вернее, продиктовал его своей жене, так как руки его были парализованы. Юлек напечатал стихотворение в молодежном журнале «Вперед». Весной 1942 г. от имени Центрального Комитета партии я была уполномочена поблагодарить Рогана за активную помощь в борьбе против оккупантов и вручила ему один из немногих переплетенных экземпляров Конституции СССР, которая была нелегально у нас издана под редакцией Юлека. Этот экземпляр Советской Конституции Роганы хранили в течение всех лет гитлеровской оккупации.
Когда в апреле 1942 г. мы с Юлеком были арестованы, Роганы посылали нам в тюрьму белье. Мы долго не знали, что эти передачи от них. Ни Юлеку, ни мне более четырех месяцев не позволяли написать из тюрьмы ни одного слова домой. Сорочку, которая была на Юлеке при аресте, на первом же допросе изорвали в клочья. После этого о белье Фучика самоотверженно заботился его сосед по камере «папаша» Пешек. И вдруг Юлеку кто-то прислал в тюрьму совсем новые рубашки. Когда я увидела Юлека в гестапо, то обратила внимание, что на нем новая, еще не стиранная сорочка, да еще из такого материала, какой он никогда не носил. Я вспомнила, что когда на свободе Юлек, бывало, надевал новую рубашку, то всегда его либо арестовывали, либо начинала разыскивать полиция. Сам он этому совпадению совершенно не придавал никакого значения. «Это чистая случайность», – твердил он. Но я, в постоянной заботе о нем и для успокоения души, отвозила новые рубашки в Пльзень, к отцу. Он носил их до первой стирки. Юлек надо мной смеялся, но я не уступала. И вот теперь он получил новую сорочку. Она была явно не от родителей и не от Лиды. Они знали историю с рубашками и поэтому наверняка не послали бы новую. Мне удалось улучить мгновение и спросить Юлека, откуда у него рубаха, кто ее прислал. «Не знаю», – пожал он плечами. Мы долго ломали голову, но отгадать не могли. Только когда меня перевели в тюрьму на Карлову площадь, я узнала, что заботу о Фучике проявили Роганы.
В конце сентября 1941 г. Гитлер назначил палача Гейдриха «имперским протектором» Чехии и Моравии. Свое вступление на этот пост Гейдрих ознаменовал введением осадного положения. Были арестованы и казнены многие чешские патриоты, среди них и наши товарищи, которые работали еще во времена буржуазной республики в редакции «Руде право», – Ян Крейчи, Вацлав Кржен, Франтишек Кржижек, Вратислав Шантрох. Нас глубоко опечалила гибель друзей. Тяжко было сознавать, что их уже нет в живых. А тут еще новые имена казненных – казначей Пражского краевого комитета партии товарищ Власта Гакен и наш близкий друг редактор «Творбы» Курт Конрад. На Юлека всегда тяжело действовало известие о смерти знакомого человека. Каково же было ему теперь, когда на нацистских эшафотах умирали люди, с которыми
Фучик многие годы вместе работал! Но и в этот грозный час Юлек не впал в отчаяние. Напротив, еще решительнее повел он борьбу с врагом. Только тот, кто умеет беззаветно любить, умеет и сильно ненавидеть. Перо Фучика поведало людям о его глубокой любви к нашему народу.
В октябрьском номере «Руде право», в передовой статье «Мы были и будем!», Фучик писал: «Даже страшное неистовство гитлеровских палачей после введения осадного положения ничего не изменит в несокрушимой решимости всего нашего народа еще теснее сомкнуть ряды и выстоять в справедливой борьбе против чудовищных попыток физически истребить наш народ».
С первой половины сентября 1941 г. в Чехии и Моравии протекторатным газетам был объявлен бойкот, он принял широкие размеры всенародной акции. Газеты почти никто не покупал. Чешские писаки, которые снюхались с нацистами, пришли в ужас. «Это погибель, к которой катится наш народ. Лишившись своих газет, народ неминуемо пропадет». Так лгали эти людишки в то время, как настоящие журналисты-герои бесстрашно умирали от рук фашистских оккупантов. В адрес подлых, продавшихся нацистам журналистов Юлек в октябрьском номере подпольной «Руде право» писал: «Эти мерзавцы действительно прилагают все усилия, чтобы чешский народ погиб. А потому пытались лишить его истинно народных газет. Именно поэтому они превратили газету «Чешское слово» в «Слово Геббельса», «Национальную политику» в «Политику Геббельса», «Труд народа» в «Работу на Геббельса». Однако чешский народ не погибнет, ибо имеет свои газеты. Они создаются в подполье, пишутся и печатаются в неимоверно тяжелых условиях. Подпольные газеты, вероятно, не блещут красотой оформления, но зато отличаются своей правдивостью. Поэтому наш народ читает их, за это он любит их и распространяет. Это его газеты».
В сентябре готовилось воззвание Центрального Комитета Коммунистической партии Чехословакии. У Высушилов Юлек вел долгие беседы с Карелом и с «дядюшкой». Потом целые дни напряженно работал над составлением воззвания, которое затем прочитал мне. Фучик стремился к тому, чтобы каждая фраза была предельно ясной, а дух воззвания воинственным. Набросав проект, он вновь советовался с Карелом и «дядюшкой», опять были дебаты, замечания, поправки. У меня сохранились два варианта фучиковского проекта воззвания.
Когда проект был утвержден, он стал воззванием не только Центрального Комитета Коммунистической партии, но и Центрального Комитета Чехословацкого национального сопротивления в стране. «Граждане Чехословакии, – говорилось в воззвании, – наша судьба находится ныне в наших руках. Будущее нашей страны, будущее каждого из нас зависит от того, каковы теперь будут наши действия… Доблестная и хорошо вооруженная Советская Армия решительно перечеркнула молниеносную стратегию Гитлера и развеяла легенду о непобедимости его военной машины… За каждый день подлого существования Гитлера мы все платим кровавую дань, а поэтому все мы и всеми силами должны ускорить его гибель. Да, все!.. Ибо перед лицом смерти, которой Гитлер нам грозит, нас ничто не разделяет. Нацизм хочет стереть с лица земли все чешское – все чешское обязано восстать, дабы уничтожить нацизм!.. У каждого из нас есть один враг: Гитлер! У каждого из нас есть одна-единственная цель: жизнь и свобода нашего народа!»
В воззвании также говорилось, что Центральный Комитет Коммунистической партии Чехословакии и Центральный Комитет Чехословацкого национального сопротивления решили создать в стране единый Центральный национально-революционный комитет Чехословакии и призывают всех граждан к повсеместной организации единых комитетов, которые станут руководящими органами политической борьбы за свободу и независимость Чехословакии. «Только в борьбе, совместной борьбе, – заключает воззвание, – мы победим! А потому все на борьбу!.. Да здравствует свободная Чехословакия!»
В октябре 1941 г. в Чехии забастовали горняки, текстильщики, металлисты. Рабочие добивались повышения заработной платы и увеличения продовольственных пайков. Эти события освещались в «Руде право».