олучает лишь из далекой советской страны.
А мы здесь, в Чехословакии, терпим такое положе-ние, терпим, что и другие союзники Франко и Молле, что Браный и Стршибрный помогают убийцам испанского народа, мы разрешаем им ликовать по поводу преступлений испанских фашистов, мы до сих пор терпим, что они открыто проповедуют и готовят у нас такое же кровопролитие, какое организуют Гитлер и Муссолини с помощью Франко в Испании.
Именно тот самый «Поледни лист», который преподнес читателям фотомонтаж с «оскверненными мумиями» и распространял гитлеровскую пропаганду о «красных ужасах в Испании», теперь, глядя на эти страшные фотографии убитых детей, не преминет цинично заявить, что виновато мадридское правительство: дескать, оно должно было отступить перед требованиями фашизма. Но это циничное заявление нельзя расценивать только как одобрение убийства; это – признание, характеризующее его собственную программу: отступите перед нашей чудовищной наглостью, либо мы в союзе с Гитлером и Муссолини будем и здесь творить все, что творит наш Франко в Испании.
Отступить? Мы не смеем отступить ни на шаг! Мы должны идти вперед, идти от дома к дому и пробуждать всех, кто не хочет страдать под диктатурой фашизма, все то огромное большинство народа, которое не хочет влачить жалкое существование и умирать в колонии Третьей империи, – пробуждать для того, чтобы люди объединились и окончательно истребили у нас гнездо гитлеризма, всех помощников испанских убийц, уничтожили бы их во-время, чтобы они не могли повергнуть народы Чехословакии в такой же ужас, в какой повергли испанский народ испанские Браные и Стршибрные.
Поход реакции против культуры[86]
«Руде право», 18 ноября 1936 г.
Чешская реакция продолжает насаждать гитлеризм в культуре. Ежедневно встречаешь в газетах Браных и Стршибрных новые нападки на культуру и деятелей культуры, и всегда чем бесстыднее нападение, тем оно невежественнее.
Но речь идет не только о газетной травле. Статьи эти не так умны, да и не так остроумны, чтобы сами по себе могли представлять опасность. Дело именно в том, что они не существуют «сами по себе». Дело в том, что они были той артиллерийской подготовкой, вслед за которой предполагается главное наступление, и что сегодня они – искусственная завеса, под прикрытием которой уже проводится генеральное наступление. Они должны вызывать антикультурный психоз, чтобы гитлеризму в области культуры удалось захватить новые важные позиции. Это не только газетная кампания, которую мы могли бы, совершенно закрыв глаза на ее качества, назвать «дискуссией», а реакция власти, административное давление, использование государственных позиций для полной фашизации чешской культуры.
Когда, например, «Народни листы» пишут, что сейчас разрабатывается положение, согласно которому государственные премии будут распределяться таким об-разом, чтобы ими не награждались выразители и пропагандисты «большевизма в культуре» и эти «большевистские пропагандисты» уже никогда не смогли бы заседать в жюри, – то это, очевидно, кажется нам смешным, ибо это пишет человек, для которого, по его собственному признанию, чешская литература кончается 1918 годом. Но это не смешно потому, что одновременно с этой газетной юмореской реакция, представленная аграрной партией и партиями Национального объединения, готовит проект нового положения, по которому государственные премии могли бы получать только Заградники-Бродские и авторы стишков на новогодних открытках. Так пусть хоть сдохнет литература, лишь бы стала фашистской!
Не случайно в нападках газеты «Народные листы» большевиками названы Лангер и Шальда и обвиняется в большевизме жюри, членами которого были деятели культуры различных политических взглядов, в том числе и католики, но как раз не коммунисты. Не приходится долго доказывать, что «борьба с большевизмом» здесь только предлог, чтобы скрыть их истинную цель: борьбу против всякой подлинной, нефашизированной культуры.
В газетах Браного, Катанка, Стоупала мы часто встречали нападки на радио, хотя не секрет, что именно группа этих господ владеет радиовещанием. Мы могли бы эти газетные атаки принять за комедию, если б не знали, что все эти статьи писались для того, чтобы скрыть внутреннее официально одобренное наступление, целью которого является полный захват радиовещания. Работники радио – деятели искусства – не являются реакционерами, как его владельцы. Реакционеры не могут заменить их собственными равноценными в художественном отношении силами, потому что вообще нет и не может быть полноценных реакционных художественных сил. Выгнать Ирака и поставить на его место Каганка – это вызвало бы слишком много шума. А вот изолировать работников культуры на радио и в изоляции сломить их административным давлением – это как раз то, чего сейчас добивается реакция.
Поэтому реакция использует каждый удобный случай. По радио в сообщении о советском вечере было прочитано стихотворение советского поэта Светлова «Гренада». И внутренняя реакция на радио уже идет в наступление – распространяет слух, будто это было стихотворение во славу мадридского правительства. Мы могли бы с возмущением сказать, что вовсе не грех проявлять свои симпатии к легальному правительству дружеской демократической республики. Могли бы также уличить реакцию в скандальном невежестве, так как «Гренада» Светлова была написана десять лет назад, и поэтому не может иметь прямого отношения к нынешним испанским событиям. Но к чему задерживаться на подобных доказательствах. Реакции нет дела до этого произведения, ей важно нападать и запугивать и каждой выигранной уступкой усиливать свое наступление до тех пор, пока радио и работающие на нем деятели искусств не войдут окончательно в нужную «колею».
Так же поступает реакция и с радиовещанием для рабочих. Мы все знаем, насколько убоги, как возмутительно подстрижены все передачи для рабочих. Но реакция усиливает и здесь цензуру, ибо ее целью является полная отмена, полное изъятие рабочего вещания из программы радио.
Это делается в Праге и у всех на глазах. В провинции, конечно, реакция позволяет себе гораздо больше. Теперь уже известно много примеров, свидетельствующих о том, что из органов просвещения вытесняются все прогрессивные работники культуры. Не случайно, что все чаще и чаще поступают сведения о подобных случаях. Это проводится план д-ра Каганка, который хочет быть не только компаньоном, но и соратником: выполнять те же функции, что и Геббельс. План, по которому за год должны быть вытеснены из просветительных учреждений все социалисты и люди, «имеющие склонность к излишней прогрессивности».
Обратите внимание на деятельность министра Махника, который приказал из воинских библиотек изъять книги всех прогрессивных авторов, [а в воинских казармах постепенно запрещает и все газеты, кроме таких органов, как «Венков», «Последний лист» и «Народные листы»] – и вы увидите другой пример сосредоточенного правительственного наступления реакции на культурном фронте.
Подобное же наступление было начато и на Национальный театр. Но оно было остановлено. Было остановлено большим совместным выступлением чешских и немецких работников театра. Этой организованности, этого единства реакция испугалась. Она не отваживается идти в наступление, когда ей противостоит сила всех подлинных деятелей театра.
Поэтому-то ночь на пятницу в Свободном театре, когда артисты энергично откликнулись на события, стала памятной ночью. Артисты в ту ночь остановили наступление реакции на своем участке, и реакция должна была довольствоваться только артиллерийской подготовкой на страницах газет.
На время. Так как и для театра угроза не совсем исчезла и не исчезнет совсем, пока реакция сможет на-ступать на культуру на всех остальных фронтах и пока перед ней будут отступать. Есть тысячи деятелей культуры, художников, писателей, работников кино, а решать вопрос об их судьбе и их творчестве хотят несколько предпринимателей, стремящихся к монополии и потому уничтожающих ту культуру, которая им не хочет и не может служить. Эти тысячи деятелей культуры не имеют права молчать. Они обязаны откликнуться, – откликнуться так, как это делали артисты; и если они выступят все вместе, то их голоса зазвучат намного сильнее.
Хватит отступать и выражать свое возмущение, стоя в сторонке. Если так будет продолжаться и впредь, то скоро мы не отличим чешскую культуру от «культуры» Третьей империи.
Оптимистический рассказ[87]
«Руде право», 1 мая 1937 г.
Снег падал густыми хлопьями, но снегоочистители быстро убирали его с мостовых.
Тонда условился встретиться с Мартой в Новом Национальном театре. Там сегодня уже в семидесятый раз давали пьесу «Шаги времени». Он давно закончил работу. Было семь минут седьмого, когда он, наскоро умывшись, вышел за ворота своего Карлинского тракторного завода. Времени оставалось в обрез, а ему нужно было еще забежать домой, чтобы побриться и надеть выходной костюм. И вся эта спешка только из-за того, что по оплошности он забыл заранее позаботиться о билетах. Теперь Тонда боялся, что все места в театре будут распроданы. Он торопливо направился к станции метро. Вскоре подошел поезд «Б», который доставил его в Дейвицы. Тонда жил в Под-бабе, в одном из тех больших многоэтажных зданий, окна которых светятся на головокружительной высоте. Он вошел в лифт и нажал кнопку шестнадцатого этажа.
Не будь этой истории с билетами, можно бы вполне успеть спокойно переодеться. И как это он о них забыл! Впрочем, разве нет у него других забот? Например, вопрос о заводском кинотеатре. С тех пор как завком принял решение его строить, у Тонды по три совещания на неделе: одно с профсоюзной организацией, другое – с культкомиссией, третье – с архитекторами. «Смотри, Тонда, не подкачай. Дело идет о нашей чести», – говорили ему товарищи.
В метро Тонда встретил своего старого приятеля Пепика. Когда тот заметил Тонду, его круглое лицо просияло. Они крепко пожали друг другу руки. Пепик работал литейщиком на заводе, ранее принадлежавшем Рингоферу. Он был там председателем заводского авиакружка, летал, как бог, и уже завоевал несколько рекордов.