рвется из тещиного ада! Но Н. не стал вырываться. Он, не мешкая, обменял две небольшие квартиры на одну большую и сразу же прекратил разговоры о «невыносимом» характере стариков. А покончив с обменом, потребовал расчета.
— Как же так, ведь мы к тебе всей душой, других обделили, а тебе дали, — пробовали было усовестить Н. товарищи по работе.
— Зарплата здесь у меня не та.
— Куда же теперь? — осведомились месткомовцы.
— Туда, где будут больше платить. Заводов, слава богу, хватает.
Н. мог бы ответить и точнее: место с более высоким окладом подыскал заранее.
Надо ли говорить, как возмутились сотрудники, хлопотавшие о квартире для своего товарища! Один из них и принес в редакцию гневное письмо о поступке Н.
Проверка письма началась с приглашения Н. в редакцию. Пригласил его Иван Дмитриевич Диденко, заведующий идеологическим отделом. Ознакомив инженера с содержанием письма, попросил высказать свое отношение к написанному.
— Да, я поступил нечестно, — признался Н. — Но до каких же пор мне получать сто двадцать рублей? Жена зарабатывает всего семьдесят. Не густо!
Разговор длился долго, но не привел ни к чему. Не отрицая нечестного поступка, молодой специалист настаивал на своем «праве» занять более теплое местечко и хлопнуть дверью в коллективе, который помог Н. в трудный час. Из коллектива он уже ушел.
Мы решили опубликовать письмо. Ведь мириться с такой «моралью» — значит поощрять ее носителей.
— Может, все-таки, потолкуете с ним, прежде чем поместим письмо? — посоветовал Иван Дмитриевич.
На следующий день ко мне зашел молодой мужчина среднего роста. Привлекательное интеллигентное лицо, чисто выбритые щеки, короткие темно-русые волосы. На пиджаке сверкает голубой эмалью ромбик, свидетельствующий об окончании института.
Пригласив его сесть, я медлил с вопросами. Не хотелось верить, что этот симпатичный человек с добрыми внимательными глазами расчетливо обманул своих товарищей.
— Вы, надеюсь, уже знаете, — начал я, — редакция получила письмо, в котором вас резко критикуют.
— Знаю.
— Как же все это получилось?
Н. некоторое время молчит, смотрит мимо меня, на застекленную балконную дверь. Потом, стараясь казаться спокойным, сдавленным голосом отвечает:
— Признаю: поступил нечестно…
— А коль признаете, надо поправлять дело. Вернитесь на работу, коллектив примет Вас. Работой и загладите свой поступок.
Видимо, инженер приготовился к такому предложению. Он подробно изложил мотивы, по которым не может принять мой совет. Тут и лишние тридцать рублей на новом месте работы, и благословение тестя на переход туда, и шероховатости в отношениях с сослуживцами, появившиеся в связи с заявлением Н. о расчете…
— Ну, что ж! — резюмировал я, — тогда мы напечатаем письмо. Нет никаких оснований не помещать его. Но я бы на вашем месте поступил все же так, чтобы вмешательства газеты не потребовалось.
Н. опять помолчал.
Может быть, в эту минуту он думал о том, как будет держать себя с друзьями и знакомыми, прочитавшими в газете взволнованное письмо его бывших товарищей по работе? Или представил, как много лет спустя узнают об этом письме дети? Не знаю. После паузы мой собеседник неуверенно пробормотал, что хотел бы посоветоваться с женой. Оказывается, она сидела в редакции и ожидала конца нашего разговора.
Выйдя, молодой человек вскоре вернулся ко мне вместе с ней. Потолковали втроем. Мне отнюдь не хотелось ославить на всю область молодого специалиста. Но его упорство не оставило бы нам иного выхода. Поступиться своей совестью мы не могли.
Жена склонялась к тому, что надо вернуться на прежнее место работы. Однако он все еще не соглашался с этим. Попрощались, не придя к общему мнению.
Это было вчера. А сегодня нам позвонили из месткома. Н. подал заявление, в котором признал свою ошибку и попросил оставить его на старой работе. Необходимость публиковать письмо отпала.
Я рассказал о двух случаях, когда письма, поступившие в редакцию, не увидели света. Любая газета из месяца в месяц в силу разных причин воздерживается от публикации множества писем. Да иначе и быть не может: нельзя объять необъятное. Дело не в том, чтобы стараться все письма обнародовать. Главное — пусть каждое из них непременно сработает!
МИРОВОЙ РЕКОРД СТАЛЕВАРОВ
Мы много пишем о металле. Наверное, не меньше, чем грузинские газетчики о чае, а псковские — о льне. Оно и понятно: у нас область черной металлургии и машиностроения.
Позавчера напечатали письмо Героя Социалистического Труда С. Вавилова, которое вызвало особенный интерес у металлургов. Тему подсказал директор Магнитогорского комбината Феодосий Денисович Воронов. На днях, когда Р. Шнейвайс приехал в Магнитогорск, директор посоветовал ему:
— На тридцать четвертой печи в первом мартеновском выплавляют столько стали, сколько не выплавляют ни на одной печи в мире. Вот о чем писать надо!
Р. Шнейвайс ухватился за предложение Феодосия Денисовича. Решили попросить рассказать об этом одного из сталеваров тридцать четвертой. Выбор пал на Сергея Николаевича Вавилова. Он плавит металл на мартенах Магнитки больше двух десятков лет. Иной раз в цехе его уже величают старичком. Но сталевар уверен: человеку столько лет, сколько сам чувствует. А Вавилов чувствует, что сил еще много.
Мартен-великан, на котором трудятся Сергей Николаевич и его товарищи Николай Немчинов, Полиен Ушнурцев и Алексей Фокин, — это целая фабрика стали. «А сталевар тут, по словам Вавилова, — вроде главного технолога».
Автор привел в своем письме такие цифры:
В 1962 году на печи № 34 выплавлено 488 883 тонны стали.
В первом квартале 1963 года выдано около 119 тысяч тонн.
Сейчас достигнут уровень производства, обеспечивающий выпуск примерно 480 тысяч тонн в год. А ведь все еще идет процесс освоения печи.
Сталевар рассказал о резервах, которые предстоит использовать. Это — постройка котла-утилизатора, применение кислорода, внедрение большегрузных сварных ковшей. Использование резервов позволит дать новую весомую прибавку металла.
«Мы выплавляем на нашем агрегате, — пишет С. Вавилов, — такое количество стали, какого еще не знала практика мировой металлургии. Уже нынче можем выйти на уровень производства в полмиллиона тонн стали в год! Уверены, что достигнем такого уровня».
В виде комментария к письму сталевара мы поместили беседу с крупным знатоком сталеварения, главным сталеплавильщиком Магнитогорского комбината Е. И. Дикштейном. Он подтверждает: то, что достигнуто на печи № 34, — явление исключительное в мировой практике металлургии. Причем, по мнению Дикштейна, даже полмиллиона тонн стали в год — не предел для гигантского агрегата.
— Слов нет, — заметил главный сталеплавильщик, — будущее за конверторным способом производства стали. — Но тут же добавил: если за 20 лет черная металлургия СССР должна сделать скачок к 250 миллионам тонн стали в год, то из этого количества около 100 миллионов тонн должно быть выплавлено в мартенах. Поэтому важно создавать сверхмощные сталеплавильные агрегаты, совершенствовать их.
Совершенствовать — значит использовать резервы. Как это делать, что мешает мартеновцам быстрее двигаться вперед — на эти вопросы и отвечал Дикштейн в беседе. И снова — о кислороде, о ковшах, о сроках плавки.
Обыденные, будничные дела. Статьи и корреспонденции о них далеко не всегда расцвечиваются яркими эпизодами. Приемы очеркиста в подобных материалах часто уступают место приемам исследователя, литературные сравнения подчас заменяются сравнениями цифровыми, в изложение органически вплетается строгий язык техники. Но тем, для кого эти статьи предназначены, они интересны и нужны. Анализ производственной ошибки, точный технический совет, основанное на опыте предложение не всегда удается изложить сочным языком. Но от этого они не теряют своей ценности.
Письмо и комментарий к нему — как раз материалы такого рода. Авторы их — бойцы переднего края советской металлургии.
Слушая вчера по радио речь Н. С. Хрущева на митинге советско-кубинской дружбы, я хорошо запомнил слова Никиты Сергеевича:
— В прошлом году мы близко подошли к Соединенным Штатам по уровню выплавки стали.
Одна фраза. А сколько за ней самозабвенного труда таких, как Вавилов! Слово их, звучащее со страниц газеты, имеет не только практическую ценность, но и большую моральную силу.
Сегодня письмо С. Вавилова напечатала и «Правда».
ВОСПОМИНАНИЕ О ШЕСТИГРАННОЙ ГАЙКЕ
В первый день каждого месяца мы подбиваем итог: как «сработали» напечатанные материалы за минувший месяц и с начала года. Сегодня подведен итог за май и за пять месяцев. С января по май включительно в газете помещено 109 сообщений о мерах, принятых по выступлениям «Челябинского рабочего».
Эти небольшие сообщения — своего рода зеркало. Они отражают очень существенную сторону деятельности редакции — ее борьбу за действенность опубликованного, результаты, достигнутые в этом первостепенном деле. Что же показывает это зеркало, хороша или плоха цифра 109?
Если учесть, что редакция еще не получает ответов на все выступления газеты, по которым ответы ожидаются, цифру нельзя назвать хорошей. И все же нынче таких сообщений получаем и публикуем значительно больше, чем в прошлые годы. Как тут не порадоваться!
Прежде всего сказывается забота Центрального Комитета партии о действенности печати, последнее постановление ЦК по этому вопросу. Но вооружившись этим постановлением, мы не ждем у моря погоды, добиваемся, чтобы нам отвечали, причем вовремя и по существу. Понятно, что не обходится без телефонных звонков и письменных напоминаний. Иной раз выступаем в газете повторно. Словом, «возни» бывает немало. Зато как отрадно сообщить читателю о том, что прочитанная им статья или заметка возымела действие, ценный опыт внедрен в производство, упущение исправлено, несправедливость устранена, виновники наказаны.