А день спустя после партийной конференции, меня в числе других командиров и политработников, на первое июня 1937 г. вызвали в Москву.
В машине, между Белорусским вокзалом и Кремлем, куда нас пригласили, в хронике газеты «Правда» я прочитал, что «…сегодня ночью покончил жизнь самоубийством Я.Б. Гамарник, начальник Политуправления РККА».
К тому, что мы уже знали об аресте И.П. Уборевича и то, что прочитал в газете о Гамарнике, наш вызов в Кремль мне показался зловещим». [1]
«…Меня назначают заместителем начальника политуправления белорусского военного округа, я оставляю работу комиссара 1-й танковой бригады. Вместо И.П. Уборевича назначен командующим Иван Панфилович Белов (командарм 1-го ранга. – Н.Ч.). Членом Военного совета назначен Август Иванович Мезис, начальником политуправления назначен Писманик Григорий Ефимович (дивизионный комиссар. – Н.Ч.)… Это было полное обновление после арестов в первом туре. Новое командование готовит осенние маневры и обсуждение кандидатов, выбор доверенных (лиц), встречи избирателей с кандидатами в депутаты Верховного Совета. Работы столько, что домой пришлось появляться в три-четыре часа ночи. Выдвигаемые кандидатуры часто снимались, приходилось выдвигать или просить новых, но и новые почему-то тоже были связаны с врагами. По избирательному округу в Орше вначале был выдвинут Алкснис – начальник ВВС РККА, но был снят, как враг народа. Тогда вместо него выдвинули Бокиса – начальника автобронетанковых войск армии не прошло и двух недель, как эта кандидатура опять снимается по тем же мотивам…
Аресты продолжаются. Я лично не сомневался, что органы будто бы нарушают законность: раз арестовали, значит не зря. И вот однажды на партсобрании разбирают мое персональное дело о связи с врагами народа Червяковым (председателем ЦИК БССР. – Н.Ч.) и Голодедом (председателем СНК БССР. – Н.Ч.). В мою бытность начальником политотдела 33-й стрелковой дивизии Совнарком Белоруссии за большую работу и участие частей (дивизии) в хозяйственно-политической жизни Белоруссии по коллективизации, по подготовке первых колхозных счетоводов, трактористов, шоферов, для политотдела выделили легковую машину. Кроме этого А.Г. Червяков посещал лагерь «Друть», сопровождался мною по полкам и, наконец, я был награжден ЦИК БССР.
Комиссия проверила и доложила, что это были служебные связи. Партсобрание приняло заявление Скряго Афанасия Григорьевича к сведению. После этого я еще раз убеждаюсь, что аресты вполне законны. Но однажды я задал себе вопрос – а почему все-таки органы не говорят даже командующему об аресте крупных командиров.
Как-то я оказался в кабинете И.П. Белова. В это время звонок телефона. Это был вызов из Москвы. Я сразу (это) понял, когда тов. Белов сказал:
– Здравия желаю, Семен Михайлович!
Значит, это звонил Буденный.
Из разговора с Буденным:
– Семен Михайлович, – говорит Белов, – что я могу сделать? Ведь о Сердиче (комдиве Д.Ф. Сердиче, командире 3-го кавалерийского корпуса. – Н.Ч.) мне ничего не говорят в особом отделе.
Но, подумал я, в порядке разработки, видимо, нельзя до поры, до времени говорить или информировать командующего.
В ноябре арестовали Писманика, А.И. Мезиса. Вместо них назначили Ивана Ивановича Сычева – начальника политического управления. Вскоре меня вызвали в ЦК ВКП(б), где предупредили, чтобы я готовился переехать в Харьков начпуокром. Прошел месяц, меня никто не вызывает. Числа 12 января 1938 г. инструктор политуправления Скряго А.Г. опять ставит вопрос о моей связи с врагами народа Мезисом, Булиным, Писмаником, с Архиповым (секретарь Смоленского горкома). Парторганизация объявила строгий выговор за выпивку с врагами народа. Окружная комиссия подтвердила. Я подал апелляцию в Парткомиссию ПУ РККА. Там тщательно разобрались и выговор сняли. Я продолжал работать. В 20-ю годовщину РККА я был награжден правительством медалью «ХХ лет РККА». Пошли аресты командно-политического состава среднего звена. Зная некоторых, как отличников, замечательных комсомольцев, я стал сомневаться и подумал о перегибах. В одном из занятий по марксистско-ленинской учебе инструктор Скряго вновь травит меня связями с врагами народа.
Я обратился к новому члену Военного совета Голикову (впоследствии Маршал Советского Союза, начальник Главного политического управления СА и ВМФ. – Н.Ч.):
– Товарищ член Военного совета, Вы знаете меня по гражданской войне, по Особой бригаде. Меня больше чем полгода травит инструктор Скряго. Неужели нельзя найти на него управы и создать нормальные условия работы?
– Видимо, он имеет основание, – процедил сквозь зубы Голиков» [2].
«Спустя три дня после разговора с Голиковым случилось то, что постигло раньше многих замечательных товарищей и виднейших руководителей армии, партии и советских органов.
В этот день я готовил докладную записку в Политуправление РККА о развертывании партийно-политической работы и её влиянии на личный состав частей округа. Поздно вечером записка была отпечатана. Я сидел в штабе и сверял напечатанное с рукописью. Примерно в час ночи в кабинет вошел бывший начальник особого отдела танковой бригады С.И. Гребенщиков, теперь работавший в особом отделе округа. Его позднее посещение меня не удивило – он и раньше не раз так поздно заходил по служебным делам.
– Степан Иванович, зашел ты кстати. Я только что отпечатал интересную докладную записку в Москву, где кое-что есть и для отдела.
Гребенщикова я знал не только по совместной службе в танковой бригаде, но и по семейным встречам то у него, то у меня за одним столом. Взаимоотношения были нормальными, а если и возникали споры, то по принципиальным вопросам, и по-партийному решались.
Не успел Гребенщиков перелистать записку, как в кабинет почти вбежал оперуполномоченный особого отдела округа. Не отдышавшись, докладывал:
– Товарищ начальник, все готово!
Я подумал – мало ли что может быть у особистов, и продолжал читать докладную записку.
А Гребенщиков открыл портфель и протянул мне бумажку. Опустивши глаза вниз, сказал:
– Прочитайте!
Читаю и не верю своим глазам: «Ордер на арест и обыск Конюхова Н.Г.».
– Степан Иванович, неужели в особом отделе есть еще время на подобные шутки!
– Это не шутки. Вам сейчас же придется поехать в управление НКВД и там разберемся. День-два и будешь свободен.
– Просто не понимаю – сначала арестовать, произвести обыск, а потом разбираться. Ведь всегда было наоборот?
Мой вопрос остался без ответа.
– На квартиру заезжать не будем, а поедем в управление, там нас ждет Кривуша (начальник особого отдела округа. – Н.Ч.). Оружие есть?
– Нет.
– Вот и отлично, – сказал Гребенщиков. Но оперуполномоченный все же ощупал карманы, сказал:
– Идите, машина стоит у подъезда.
То, что произошло в комендатуре, я понял, что это далеко не шутка, на меня обрушилось большое несчастье, что-то страшное.
Сержант изъял из кармана бумажник, партбилет, снял часы, снаряжение, срезал с петлиц ромбы, сорвал орден, медаль, отрезал все металлические пуговицы с брюк, шинели и гимнастерки. Все делалось с подчеркнутой грубостью и пренебрежением.
Потом взял бумажку со стола, подал её вахтеру и сказал:
– Отведи в эту камеру.
– Руки назад! – скомандовал вахтер» [3].
Король Михаил Давыдович
Родился в январе 1890 г. в г. Киеве в многодетной и бедной еврейской семье. Окончил начальную школу. Самообразованием прошел курс гимназии, но к экзаменам допущен не был. До военной службы работал мальчиком в магазине, затем гравером по металлу. В 1912 г. призван в армию. Служил в 4-м Несвижском пехотном полку (г. Москва). Участник Первой мировой войны. В 1915 г. в боях под Двинском был ранен, на излечении в госпитале находился в г. Москве. Награжден солдатским Георгиевским крестом. Последний чин в старой армии – рядовой. В 1915 г. вступил в Еврейскую рабочую партию (ЕРП). После Февральской революции 1917 г. был избран в батальонный комитет. Был делегатом армейского съезда 1-й армии. После Октябрьской революции 1917 г. уехал в г. Киев. При деникинцах был на подпольной работе на Правобережной Украине, по приходу красных войск – в частях охраны г. Киева, командир роты Киевского коммунистического полка, секретарь ЕРП Правобережной Украины.
В Красной Армии с 1919 г. Участник Гражданской войны. В годы войны занимал должности политсостава в подразделениях и частях. С 1920 г. – сотрудник разведорганов войск Украины и Крыма. Направлен в Польшу для организации подпольных групп и ячеек. В подполье работал семь месяцев, затем был провал и арест. Военно-полевым судом приговорен к смертной казни через повешение. После вмешательства посольства РСФСР был отправлен в концлагерь, откуда был освобожден в порядке обмена заключенными. Из Польши возвратился в 1922 г.
После Гражданской войны на ответственных должностях в Политуправлении и Разведуправлении РККА. С августа 1922 г. – слушатель Военной академии РККА, которую окончил в 1925 г. и был откомандирован в распоряжение редакции центрального органа Наркомата по военным и морским делам – газеты «Красная звезда». Там работал в должности начальника отдела. Одновременно был редактором «Военного крокодила». Затем, будучи в резерве РККА, работал заместителем директора киностудии. При его непосредственном участии был создан широко известный в стране кинофильм «Чапаев». Три года редактировал газету «Кино». В сентябре 1934 г. возвращен в кадры РККА и зачислен слушателем Школы Разведуправления РККА. В ноябре 1935 г. был направлен в загранкомандировку по линии Разведуправления РККА. Работал в системе коммерческих предприятий Разведуправления под руководством С.И. Мрочковского. Три года работал в США, а также бывал в Японии, Китае, Канаде. В СССР возвратился в 1938 г. 10 августа 1938 г. по политическому недоверию уволен в запас. После этого работал в кинематографии в должности редактора и переводчика. С началом Великой Отечественной войны просил отправить его на фронт, но ему отказали. В 1941–1942 гг. был в эвакуации в г. Кубышеве. Летом 1942 г. возвратился в Москву и до августа 1944 г. работал на студии кинохроник