пустым открытым домам.
– Это было хорошее лето, – признаю я. Одно из наших самых теплых воспоминаний.
– Вечеринка у пустого бассейна.
– О черт, да! Где-то пятьдесят человек втиснулись в огромную бетонную яму.
– Потом подбежал Билли и заорал, что сейчас нагрянут копы.
Ночь, о которой идет речь, проносится у меня в голове. Я помню, с какими безумными глазами примчался мой брат, как мы выключили музыку и фонарики. Все мы, задержав дыхание, притаились в темноте.
– И ты решил стать героем, – говорю я, скорее забавляясь, чем обвиняя. – Вылез из бассейна и перебежал улицу.
– Тебе необязательно было следовать за мной.
– Ну да. – Я покачиваюсь вместе с течением, от чего пальцы ног скользят по песку, пока сила прилива толкает и тянет меня за собой. – Я ведь не могла позволить тебе одному сесть за решетку.
Воспоминания одно за другим продолжают мелькать перед моим мысленным взором. Мы с Эваном забрались на крышу дома через дорогу, наблюдая за приближением машин, как их красные и синие огни становятся ярче на фоне стен недостроенных домов. Их было по меньшей мере полдюжины. Затем, надеясь отвлечь копов от наших друзей, мы начали размахивать фонариками и кричать на полицейских, чтобы обратить их внимание на себя. Мы прыгали с крыши, стучали по тротуару и носились по домам, убегая от копов, и в конце концов сумели улизнуть от них в лесу.
Боже, вместе мы были непобедимы. Неприкасаемы. С Эваном мне ни минуты в жизни не было скучно. Мы оба постоянно подпитывались кайфом, ожидали следующей порции адреналина, когда переступали границы собственных возможностей, навлекая на себя кучу неприятностей.
– У тебя там был парень? – внезапно спрашивает он. – В Чарльстоне?
– А что, если и так?
На самом деле не было. Просто череда невпечатляющих свиданий и недолгих отношений, которые в основном помогали скоротать время. Тяжело сравнивать каждого парня с тем, от которого сбежала.
– Ничего, – он пожимает плечами.
– Просто поболтал бы с ним, да? Обычный разговор.
Эван ухмыляется.
– Что-то типа того.
Я ничего не могу поделать с тем, как его ревность возбуждает меня. Знаю, это глупо и мелочно, но так мы в своем фирменном безумном стиле показываем, что нам не все равно.
– А как насчет тебя? Были девушки?
– Парочка.
Я хмурюсь из-за его неопределенного тона. Чувствую, как когти пытаются вырваться наружу, поэтому заставляю себя убрать их. Заставляю себя не представлять Эвана с другой женщиной. Как его губы целуют не мои губы, а руки исследуют чужое тело.
Однако терплю неудачу. Голову заполняют непрошеные образы, из горла рвется низкое рычание.
Эван издевательски смеется.
– Просто хочешь поболтать с ними, да? – повторяет он за мной. – Обычный разговор.
– Нет. Хочу сжечь к чертям собачьим их дома за то, что трогали тебя.
– Проклятье, Фред, вечно ты стремишься к поджогам.
Я издаю смешок.
– Что тут скажешь? Горяча, как костер.
– Что верно, то верно. – Его руки скользят вверх по моему животу, чтобы обхватить обнаженную грудь. Он сжимает ее, подмигивая мне.
Я вздрагиваю, когда кончики его пальцев начинают медленно обводить мои набухающие соски. Эван замечает реакцию, и его губы трогает слабая улыбка. Он так чертовски сексуален, что это почти несправедливо. Мой взгляд скользит от его точеного подбородка к рельефным мышцам обнаженной груди. По его мускулистым рукам. Плоскому животу. Этим большим мозолистым ладоням, которые только что прижимали меня к земле, в то время как его голодный рот пировал у меня между ног.
– Ты меня убиваешь, Джен, – рычит Эван, видя выражение на моем лице. Его пальцы впиваются в мою плоть. – Не делай этого, если не планируешь продолжать.
– Не делать чего?
– Ты знаешь. – Держа меня за талию, он ведет нас назад к берегу. – У тебя такой взгляд, словно ты мечтаешь трахнуть меня. Я почти готов, если хочешь пойти на второй заход.
– Я этого не говорила.
Он прижимается ко мне, позволяя мне почувствовать его твердый член у моей ноги.
– А ты любишь дразнить, правда?
– Да. – Мы достигаем суши. Стоя там, мы пристально смотрим друг на друга, пока на моих губах не появляется легкая улыбка. – И тебе это нравится.
Затем я целую его в шею. В плечо. Продвигаюсь вниз по груди, пока не оказываюсь на коленях, обхватывая его член руками и поглаживая. Эван запускает обе руки себе в волосы и откидывает голову назад, тяжело дыша.
Когда я ничего не предпринимаю, он смотрит на меня сверху вниз, его темные глаза полыхают желанием.
– Ты просто собираешься сидеть там или отсосешь мне?
– Еще не решила.
Я облизываю губы, и он издает мучительный стон.
– Дразнишь, – снова говорит Эван, пытаясь податься вперед.
Я предупреждающе сжимаю его руку, но от этого его глаза только ярче блестят.
– Больше, – умоляет он.
– Чего?
Я использую указательный палец, рисуя крошечные круги вокруг кончика его члена, продлевая его пытку.
– Всего, – выдыхает Эван.
Его бедра снова двигаются вперед в поисках контакта, облегчения. Смеясь над его отчаянием, я провожу языком по члену, а затем беру его в рот.
Эван стонет так громко, что мог бы разбудить мертвого.
Есть в Эване то, по чему я скучала больше всего остального. Алкоголь, потеря сознания, пробуждение в чужом шкафу какого-нибудь склада в одежде, которая мне не принадлежала, – я запросто прожила бы без этих воспоминаний. Но, когда мы одни, он полностью отдает мне себя, абсолютно доверяет мне – это так трогательно. Вот наша сильная сторона.
Я наслаждаюсь тихими стонами, вибрирующими в его груди, и напряжением, сжимающим мышцы. То, как его руки опускаются к бедрам, затем – к моим волосам, пока он сопротивляется желанию глубоко и быстро вонзиться в мой рот, ведь однажды я легонько укусила его в знак предупреждения, и теперь он живет в страхе передо мной – совсем немного. Это наша игра. Я стою на коленях, но он в моей власти. Я заставляю его чувствовать только то, что даю ему. Удовольствие и предвкушение. Замедляюсь, чтобы продлить мучения, тороплюсь подвести его к краю разочарования. Пока наконец он не сдается.
– Джен, пожалуйста.
И я позволяю ему кончить, водя по члену рукой до тех пор, пока Эван не достигает оргазма. После, совершенно измученный, он сползает на землю и тянет меня лечь рядом с ним на одеяло.
Некоторое время мы молчим. Окруженные успокаивающей темнотой, негромким завыванием ветра, тревожащего пальмы, и шумом волн, набегающих на песок.
– Я говорил тебе, что мама написала мне? – внезапно спрашивает Эван.
Это совсем не то, что я ожидаю от него услышать: никогда не обсуждаю с ним эту тему. Не потому, что это как-то беспокоит меня, просто я знаю – это расстраивает Эвана.
– Она хочет, чтобы я встретился с ней в Чарльстоне. Надеется загладить свою вину.
– А Купер знает? – интересуюсь я.
– Нет. – Эван потягивается и кладет руки за голову. Мы лежим на спине, любуясь звездами. Его красивые черты лица напряжены. Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него. – В последний свой приезд она украла его сбережения.
– Господи, это жестко.
– Куп почти все вернул, но… м-да. Излишне говорить, что в ближайшее время он не станет принимать ее с распростертыми объятиями.
– А ты хочешь с ней увидеться? – осторожно задаю вопрос.
Шелли – больное место для Эвана и его брата, всегда им была. В то время как я испытала облегчение, наконец-то освободившись от неудачных отношений с мамой, Эван уже много лет лелеет надежды на то, что однажды мать образумится и полюбит его. Но после встречи с ней они с братом всякий раз остаются совершенно опустошенными. Я не разделяю его веру в лучшее.
– Я не хочу, чтобы меня снова выставляли дураком. – Его голос звучит мрачно, измученно. – Знаю, как это выглядит. Купер думает, я идиот и ни черта не смыслю. Но это не так. Я понимаю, о чем он, но ничего не могу с собой поделать. А вдруг в этот единственный раз она говорит серьезно? Наверное, это глупо с моей стороны.
– Нет, – уверяю я его. Может, наивно, будто он выдает желаемое за действительное. Ни тому, ни другому я никогда особо не придавала значения. Но это не глупо.
– По-моему, все сложилось бы по-другому, если бы мы с Купом не были одни. Если бы отец все еще находился рядом. – Эван смотрит на меня с грустной улыбкой. – То есть если бы он не был придурком. И если бы у нас была куча братьев и сестер.
– У моей мамы было слишком много детей, – вмешиваюсь я. – Поверь, это не сделало ее лучше. Мне кажется, присутствие братьев помогло мне не чувствовать себя одиноко, но ситуацию с мамой не исправило, потому что ей всегда было плевать на меня.
Странно, но произнесение этих слов вслух, – что моей матери было плевать на меня, – приносит скорее утешение, нежели душевную боль. Давным-давно я сказала себе, что не нуждаюсь в ее любви, одобрении или внимании. Что я не стала бы тратить свое время на того, кого это не волнует. И продолжала повторять себе это до тех пор, пока не поверила полностью и без лишних сомнений. Теперь, после ее смерти, я не скучаю по потраченным впустую годам и не сожалею обо всех тех случаях, когда уберегала себя от попыток наладить отношения. Лучший подарок, который мы делаем сами себе, – это уважение наших потребностей, потому что никто другой этого не сделает.
– Ты бы не хотела иметь большую семью? – спрашивает Эван. – Свою, я имею в виду. Когда-нибудь в будущем.
Я задумываюсь, вспоминая все моменты, когда один из моих братьев заходил в ванную, чтобы помочиться, пока я была в душе. О том, как, вернувшись домой, заставала одного из них в моей постели с девушкой, поскольку второй запирался в комнате другого брата. Но вспоминалось и другое: все мои старшие братья набились в машину, чтобы научить меня водить, ведь отец к тому времени уже не мог выносить этого стресса. Учили меня играть в бильярд и в дартс. Как правильно пить и наносить удар. Они – кучка вонючих отвратительных животных. Но они мои родные.