Обхватив обеими руками ее талию, я утыкаюсь носом ей в шею и говорю идеальным голосом Купера:
– Эй, детка, твоя задница в этих шортиках выглядит так аппетитно, что ее можно съесть.
Кухню наполняет возмущенный крик, Маккензи разворачивается и пытается ударить меня коленом в пах.
– Какого дьявола, Эван! Ты спятил?
К счастью, я хватаю ее за колено обеими руками, прежде чем оно соприкасается с моими драгоценными яичками, а потом отскакиваю назад и поднимаю руки, сдаваясь. С крыльца до моих ушей доносится громкий смех.
– Я же говорил! – кричит Купер.
– Да что с тобой не так?! – фыркает Мак.
– Это был всего лишь эксперимент, – оправдываюсь я, сохраняя дистанцию. – Однако у меня вопрос. Как ты поняла, что это был я?
– Твои шаги, – рычит она. – Ты ходишь так, словно это игра.
– Что это вообще значит?
– Эван, пожалуйста, убирайся с глаз моих, пока я не набила тебе морду.
Я выхожу обратно на улицу с обреченно поникшими плечами.
– Она сказала, что я хожу так, будто это игра, – сообщаю своему близнецу, который кивает, словно в этом есть какой-то чертов смысл.
Райли, как обычно, бьется в истерике. Кажется, все, что я делаю, – это заставляю этого парня неудержимо хохотать.
Но, может быть, это и хорошо.
В итоге это оказался хороший день. Хорошая еда, хорошая компания, все хорошее. Даже Купер в приподнятом настроении. Он не вмешивается в мои дела, касающиеся Джен или чего-то еще, ни разу не упоминает, что разочарован во мне. Куп, осмелюсь сказать, прямо-таки бодрый. Они с Мак меряются силами со мной и Райли в пляжном волейболе, и, когда Лиз приходит за Райли около четырех часов, тот выглядит расстроенным из-за ухода.
Но в моей жизни «хорошо» – понятие мимолетное. Вот почему я не удивляюсь, когда позже, пока мы с Мак и Купером наблюдаем, как Дейзи гоняется по пляжу за чайками, я сталкиваюсь с новой проблемой.
Шелли обрывает мой телефон из-за всякой ерунды в перерывах между попытками назначить другую встречу. Обычно я не провожу много времени за своим телефоном, поэтому, когда отвечаю на шквал сообщений, Купер начинает смотреть на меня с подозрением. В любое другое время я бы просто выключил его и проигнорировал сообщения, оставив их на потом, но понимаю, что Шелли становится нетерпеливой. Если не отвечу, она впадет в панику, подумает, будто я ее динамлю. Меня беспокоит, что она может импульсивно приехать сюда, а этого допустить я не могу.
Все равно странно проводить с ней время как мама и сын. Говорить о прошедшем дне и поп-культуре. Все это время я деликатно старался избегать упоминаний о Купере, чтобы обойти неизбежный вопрос о том, когда он сможет присоединиться к нам на одной из этих встреч. Я ненавижу врать своему брату, но Куперу пока не стоит об этом знать.
Играя с Дейзи, он кричит мне что-то насчет пиццы на ужин. Я рассеянно киваю, в то время как Шелли рассказывает, мол, возле ее работы ошивается бездомный кот, и она вбила себе в голову, будто хочет забрать его домой. Что заставляет меня подумать, что ей, вероятно, следовало попрактиковаться с домашним животным, прежде чем рожать близнецов, но что я, черт возьми, смыслю в этом?
Изжеванный, испачканный песком теннисный мячик внезапно приземляется мне на колени. Затем мне в лицо летит клочок золотистого меха. Дейзи бросается ко мне, чтобы выхватить мяч, а после снова уносится прочь.
– Эй! Что за черт? – выплевываю я.
Купер стоит надо мной, весь такой надутый и встревоженный.
– Ты переписываешься с Джен?
Только не это. Снова.
– Нет. Отвали.
– Ты вцепился в телефон с тех пор, как ушел Райли. С кем переписываешься?
– С каких пор тебя это волнует?
– Оставь его в покое, – кричит Мак, все еще перебрасываясь мячиком с Дейзи у линии прилива.
Купер поступает ровно наоборот – вырывает телефон у меня из рук. Я мгновенно вскакиваю на ноги и тянусь за мобильником.
– Чего ты так драматизируешь? – Я хватаюсь одной рукой за телефон, прежде чем он дергает меня за ногу, и в итоге мы катимся по песку.
– Повзрослей, – бурчит в ответ Купер. Он тычет локтем мне в бок, пытаясь забрать телефон. – Что ты скрываешь?
– Ладно вам, прекратите уже.
Мак теперь стоит над нами, а Дейзи лает так, словно ждет, когда ее заметят.
Устав бороться, я швыряю песок ему в лицо и поднимаюсь на ноги, отряхиваясь. Пожимаю плечами в ответ на раздраженный взгляд Мак.
– Он первый начал.
Она закатывает глаза.
– Ты что-то скрываешь. – Купер встает и рычит на меня, вытряхивая песок из волос. Он будто готов ко второму раунду. – Что именно?
– Пошел ты.
– Может, уже перестанете? – Мак, вечный миротворец, совершенно не в состоянии достучаться до него. – Вы оба ведете себя нелепо.
Меня мало волнует, что Куп подозрителен или раздражен. Это неважно. Но в нем есть эта вечная потребность, будто он имеет право знать и составлять свое мнение обо всем, что я делаю, – и меня это достало. Я сыт по горло тем, что он проецирует на меня свои проблемы. Мой брат-близнец решил поиграть в отца, о чем я никогда не просил.
– Мы можем просто забыть об этом? – уныло спрашивает Мак, переводя взгляд с меня на него. – Пожалуйста?
Но уже слишком поздно. Я зол, и единственное, что заставит меня почувствовать себя лучше, – это ткнуть правдой в его самодовольную физиономию.
– Это Шелли.
Купер разочарован. Мгновение его лицо ничего не выражает, словно он не уверен, что правильно меня расслышал. Затем он ухмыляется, качая головой.
– Ну да.
Я бросаю в него телефон.
Брат смотрит на экран, потом на меня. Вся ирония и недоверие сменяются холодной тихой яростью.
– У тебя мозги вывалились из головы?
– Она становится лучше.
– Господи Иисусе, Эван. Ты понимаешь, как глупо это звучит?
Вместо ответа я бросаю взгляд на Мак.
– Вот почему я ему ничего не сказал.
Когда я оборачиваюсь, Купер смотрит мне прямо в лицо.
– Эта женщина была готова сбежать с нашими сбережениями, а ты просто что, приползаешь обратно к мамочке при первой же возможности?
Я стискиваю челюсть и отступаю от него.
– Я не говорю, что тебе должно это нравиться. Но она моя мать. И я не шучу – она очень старается, чувак. У нее есть постоянная работа, своя квартира. Она поступила в школу красоты, чтобы получить сертификат парикмахера. Уже несколько месяцев не пила ни глотка алкоголя.
– Месяцев? Ты делал это за моей спиной в течение нескольких месяцев? И ты правда веришь в ее бред?
Я подавляю усталый вздох.
– Она старается, Куп.
– Ты жалок. – Кажется, будто эти слова сидели у него в глотке лет двадцать. – Стоило забыть о своих проблемах с мамочкой, когда ты перестал спать с ночником.
– Куп, не я один схожу с ума при упоминании о ней.
– Посмотри, что ты творишь. – Он приближается ко мне, и я делаю еще один шаг назад, только потому, что недавно хвалился Джен своей сдержанностью. – Одна вечно пьяная бездельница бросает тебя, и ты тут же влюбляешься в другую. Чувак, ты не сможешь рассчитывать ни на одну из них, никогда не сможешь.
У меня руки чешутся врезать Куперу по физиономии. Он может говорить о нашей матери все, что хочет. Он заслуженно испытывает к ней гнев. Но никто не смеет так говорить о Джен, пока я рядом.
– Поскольку мы братья, я притворюсь, будто не слышал этого, – шиплю я, мой голос напряжен от сдержанности. – Но если ты чувствуешь, что у тебя во рту слишком много зубов, давай, попробуй, скажи это дерьмо еще раз.
– Эй, эй. – Мак вклинивается между нами и умудряется отвести Купа на пару шагов назад, хотя его взгляд все еще подсказывает мне, что он обдумывает мое предложение. – Вы оба должны сбавить обороты. – Она кладет обе руки Куперу на грудь, пока он не опускает на нее взгляд. Несколько вдохов спустя Мак завладевает его вниманием. – Я знаю, ты не хочешь этого слышать, но, может, Эван заслуживает презумпцию невиновности?
– Мы пробовали это в прошлый раз. – Он переводит взгляд на меня. – И чем это закончилось?
– Ладно, – тихо говорит Маккензи. – Но сейчас совсем другое дело. Если Эван говорит, что Шелли прилагает усилия, почему бы ему не поверить? Ты мог бы пойти и посмотреть сам, если захочешь с ней встретиться.
Куп отстраняется от Мак.
– Да пошли вы. Оба. То, что вы сговариваетесь, даже в обычной ситуации совсем не круто, но насчет этой темы… – Купер награждает Мак испепеляющим взглядом. – Не лезь не в свое дело.
С этими словами он стремительно уходит в направлении к дому.
К сожалению, это не первый раз, когда Купер теряет хладнокровие из-за Шелли, и вряд ли последний. У Мак больше опыта в его истериках, чем следовало бы. То есть ее это не смущает.
– Я поработаю над ним, – она грустно улыбается, прежде чем пойти за ним.
Что ж. Кровь никто не пролил. В данных обстоятельствах это можно назвать успехом.
Однако я не возлагаю особых надежд на обещание Мак. Купер обжигался слишком много раз, поэтому я не могу сказать, что его реакция безосновательна. В истории нашей семьи Шелли совершила больше зла, чем добра, худшее из этого выпало на долю Купа, поскольку именно он всегда пытался защитить меня от ее выходок. Он со своим самопровозглашенным комплексом старшего брата, – хотя родился всего на три минуты раньше, – всегда настаивал на том, что это его работа – ограждать меня от ужасающей правды: что наша мать в лучшем случае ненадежна, а в худшем – совершенно потеряна.
Так что я понимаю. Ведь теперь мне кажется, будто я предал его, бросил ему в лицо все наши братские чувства, лишь бы встать на ее сторону. Но дело в том, что, хотя он давным-давно исчерпал свою терпимость по отношению к ней, у меня еще кое-что осталось. И я должен верить, что люди могут измениться. Мне нужно в это верить.
Иначе какого черта я делаю со своей жизнью?