Тем не менее мы принимаем приглашение, хотя бы потому, что это ближайший туалет, в который можно попасть, заранее ничего не покупая. Мы с Триной вместе стоим в очереди в темном коридоре, увешанном концертными фотографиями в рамках и граффити. Здесь пахнет дешевым ликером, плесенью и потом, смешанным с духами.
– Ты ведь понимаешь, что, вероятно, сглазила этого беднягу, верно? – спрашиваю я.
– Ой, прошу тебя.
– Серьезно. Ты только что навлекла на него на десять лет вперед проклятье неудачника. А вдруг предполагалось, что он станет следующим величайшим американским басистом? Теперь он закончит тем, что будет пылесосить плинтуса на автомойке.
– Миру нужны басисты, – возражает Трина. – Но я не могу нести ответственность за их неуместные представления о сексуальности.
– Пол Маккартни играл на басу.
– Это все равно что сказать, что Санту можно трахнуть. Это гадко, Джен.
Несколько потрепанных и хохочущих женщин, спотыкаясь, выходят из одиночного туалета. Наша с Триной очередь. Она брызгает водой себе на лицо, пока я справляю нужду.
После того как мы обе заканчиваем и моем руки, Трина достает из своей сумочки маленькую пудреницу. В ней небольшой пакетик с белым порошком.
– Хочешь? – она протягивает мне пудреницу.
– Нет, спасибо.
Я много курила и пила. Время от времени баловалась кислотой. Но меня никогда не прельщали более тяжелые вещи.
– Ой, да ладно. – Трина пытается всучить ее мне. – Я ничего не говорила весь вечер, но твоя трезвость начинает раздражать.
Я пожимаю плечами.
– Кажется, тебе хватает за нас обеих.
Большие глаза с увеличившимися зрачками умоляюще смотрят на меня.
– Всего один разочек. Тогда я заткнусь.
– Но кто тогда помешает тебе пойти домой с каким-нибудь продавцом автомобилей средних лет?
– Ты верно подметила, Уэст.
Отступив, она захлопывает пудреницу и кладет ее в сумочку.
Каждому свое. У всех нас есть свои способы преодоления трудностей, и я не в том положении, чтобы винить кого-либо за их недостатки. Просто это не в моем стиле.
– Итак, твоя тема с трезвостью, – размышляет она, когда мы выходим из туалета и ищем подходящий столик для просмотра шоу. – Ты это серьезно?
Мы замечаем двухместный диван с высокой спинкой рядом со сценой и направляемся прямиком к нему.
Я медленно киваю.
– Да.
Вообще-то, меня переполняет гордость. Целая ночь с Триной, а я еще ни разу не запрыгнула на столик или не угнала велотренажер. Я по-прежнему хорошо провожу время, ни разу не выпив. Это прогресс.
Достав из сумочки фляжку, Трина кивает.
– Тогда выпьем за это. Пусть твоя печень принесет тебе долгие годы здоровья и процветания.
Черт, если Трина сможет принять мою новую жизнь, наверное, еще есть надежда. Вдруг у меня действительно получится измениться, а не просто обмануть себя.
Наша вечеринка набирает обороты во время концерта. Группа друзей, с которыми мы учились в средней школе, подходит к нашему столу и пододвигает несколько стульев. Некоторых, например Колби и Дебру, я не видела годами. Когда во второй половине вечера появляется кавер-группа 90-х и исполняет знаменитые хиты, все сходят с ума, во всю глотку поют невнятные, слегка переделанные тексты. К тому моменту, как Трина и остальные выходят во внутренний дворик покурить, мы все уже запыхались и охрипли. Пока Трины нет, я сторожу ее сумочку, сидя за барной стойкой, и заказываю очень большой стакан воды со льдом. Затем достаю телефон и вижу пропущенное сообщение от Эвана, пришедшее чуть раньше.
Эван: Ты до сих пор не попросила внести за тебя залог. Это хороший знак?
Признаю, он был прав. Встреча с Триной оказалась именно тем, что вселило в меня надежду. Никакой катастрофы, которую я уже вообразила в своей голове. Но я определенно не собираюсь говорить ему этого. Не стоит потакать его самолюбию.
Я: Мы на 95-й улице, за нами следует одноглазый охотник за головами и его ручная росомаха. Присылай закуски.
Когда я чувствую, как чья-то рука похлопывает меня по плечу, то пребываю в шоке от того, что Эвану удалось нас выследить. Но потом я оборачиваюсь, и меня встречает темная полиэстеровая форма помощника шерифа и пузо Расти Рэндалла.
– Женевьева Уэст. – Он хватает меня за запястье и грубо заламывает его мне за спину. – Вы арестованы.
У меня отвисает челюсть.
– Серьезно? За что?
Меня стаскивают со стула, я пытаюсь встать на ноги. Люди вокруг нас отступают, некоторые достают свои телефоны, чтобы записать видео. Вспышки фотокамер ослепляют меня, тогда как мой мозг пытается понять, что происходит.
– Хранение запрещенного вещества.
Он заламывает мне другую руку за спину, а затем металлические наручники впиваются в кожу. Помощник шерифа Рэндалл хватает сумочку Трины, роется в ней, пока не достает пудреницу и не открывает ее, показывая пакетик.
– Это даже не моя сумочка! – кричу я. Голова кружится от инстинктивного желания бежать, или драться, или… что-нибудь в этом роде. Я в отчаянии смотрю на дверь, ведущую во внутренний дворик.
Обхватив рукой мои бицепсы, он близко наклоняется к моему уху и шепчет:
– Стоило уехать из города, пока у тебя был шанс.
Глава двадцать восьмая
На улице Рэндалл прижимает меня к патрульной машине, лицом к окну, одновременно проводя своими толстыми потными ладонями по моим рукам, ребрам и ногам.
– Тебе это просто нравится, – говорю я сквозь стиснутые зубы. – Извращенец.
Он вытаскивает мой телефон, ключи и удостоверение личности из карманов и бросает их на крышу машины вместе с сумочкой Трины.
– Знаешь, в чем твоя проблема, Женевьева? Ты не ценишь осмотрительность.
– Что, черт возьми, это значит?
– Это был лишь вопрос времени, когда ты снова облажаешься. – Его пальцы перебирают мои волосы, будто у меня там припрятано несколько иголок или, может, охотничий нож. – Я же предупреждал тебя, у меня повсюду глаза.
– Тогда твои стукачи еще тупее, чем ты сам.
Он жестоко усмехается.
– И все же это ты в наручниках.
Пока он заканчивает обыскивать меня, я пытаюсь понять, как кто-то мог прознать о дури. Человек, у которого Трина ее купила? Или это удачная догадка? Любой из вариантов кажется одинаково маловероятным. Но тогда кто знает, в каких сомнительных сделках участвует Рэндалл? Этот человек невероятно коррумпирован.
Тогда мне приходит в голову, что в любой момент ночи, когда мы с Триной разлучались – когда одна из нас шла в бар выпить еще по рюмочке или в туалет в одиночестве, – она могла нюхать при свидетелях. Но чтобы увидеть нас вместе, нужен был только один.
Он достает пластиковый пакет из багажника своей патрульной машины и бросает внутрь мои вещи и сумочку Трины. Затем со зловещей ухмылкой Расти открывает заднюю дверь и пригибает мою голову вниз, чтобы запихнуть меня на заднее сиденье.
– Извини за запах, – щебечет он. – У меня не было возможности прибраться после того, как последнего парня, сидевшего здесь, вырвало.
В момент, когда он захлопывает дверцу машины, его губы растягивает садистская улыбка, которую я буду помнить до конца своих дней. И я сотру ее с его самодовольной рожи, даже если это станет последним, что я сделаю.
В офисе шерифа я сижу на пластиковом стуле у стены в конце узкого коридора вместе с пьяницами и нарушителями общественного порядка, проститутками и другими взбешенными жертвами сегодняшней облавы.
– Эй! – Парень из братства с окровавленным носом в конце ряда кричит на проходящего мимо помощника шерифа. – Эй! Дай позвонить отцу. Слышишь меня? Мой отец надерет тебе задницу.
– Мужик, заткнись. – Через несколько стульев от нас парень с подбитым глазом смотрит в потолок. – Никому нет дела до твоего глупого папаши.
– Ты мертвец. Вы все мертвецы, гребаные идиоты. – Парень из братства ерзает на своем стуле, и я понимаю, что они приковали его к нему наручниками. – Когда мой отец приедет сюда, вы все пожалеете!
– Чувак, – говорит мистер Подбитый Глаз. – Я уже сейчас сожалею. Если мне придется и дальше слушать это бабское нытье, кто-нибудь, просто дайте мне пистолет. Я сам себя пристрелю.
Я устала, проголодалась, и мне хотелось в туалет с той минуты, как Рэндалл забросил меня в патрульную машину. Нога дергается от беспокойного ожидания. Мысли проносятся со скоростью мили в секунду. Я представляю, как Трина заходит внутрь и обнаруживает, что ни меня, ни ее сумочки нет, и гадаю, поняла ли она, что произошло. Размышляю о шансах – связалась ли она с моим отцом или одним из моих братьев, учитывая, что ее телефон, скорее всего, сейчас находится в хранилище для улик. Потом я понимаю – если она все поняла, то не вернется за мной. Трина свалит из штата к чертовой матери, пока копы не вытащили ее водительские права из сумочки и не отправились искать и ее тоже.
– Ты славно справляешься. – Женщина в майке с блестками и мини-юбке сидит рядом со мной, такая расслабленная, будто познавшая нирвану. – Не волнуйся. Это не так страшно, как показывают по телевизору.
– Когда мы сможем кому-нибудь позвонить? Нам же позволят сделать звонок?
По иронии судьбы, сколько бы раз ни попадала в неприятности, я никогда раньше не оказывалась в этом полицейском участке. Учитывая мой предыдущий образ жизни, мне, вероятно, следовало приложить чуть больше усилий, дабы разобраться в тонкостях системы уголовного правосудия.
В ответ женщина откидывает голову и закрывает глаза.
– Устраивайся поудобнее, милая. Это может занять некоторое время.
«Некоторое время» – это мягко сказано. Только на то, чтобы снять отпечатки пальцев, уходит больше часа. Еще час – на фотосъемку. Очередной час ожидания. Такое чувство, будто каждый помощник шерифа, который присутствует в участке, подходит поглазеть на меня – у каждого на лице веселье или самодовольное удовлетворение. Я узнаю некоторых из них: они грозили мне пальцами и насмехались, пока я училась в средней школе. От этих кретинов у меня появляется внутреннее ощущение бессилия, которое бывает у заключенного, хотя я всего лишь сижу в хорошо освещенном коридоре. В этих стенах у них вся власть, а у нас ее нет. Мы виноватые отщепенцы, потому что они так говорят. Недостойные уважения или элементарной человеческой порядочности. Этого достаточно, чтобы сотворить потенциального преступника даже из самого мирного жителя пригорода.