е чувствую. Не уверен, что я вообще в сознании.
Когда позже я устраиваюсь на задней веранде, уже темно. Облака закрывают звезды, и небо кажется таким маленьким и слишком близким. Песни сверчков и кузнечиков отдаются в голове. У меня будто контузия. Я словно в каком-то другом, призрачном мире.
Холодное пиво приземляется мне на колени. Купер пододвигает стул.
– Ты проверял, как там Женевьева? – спрашивает он.
Открыв бутылку пива, делаю глоток. Вкус совсем не чувствуется.
– Я вроде как расстался с ней, – бубню я.
Он пристально смотрит на меня.
– Ты в порядке?
– Конечно.
Оказывается, я мог бы избавить всех от огорчений, если бы послушал их обоих. Куп не отличит свою голову от задницы, когда дело касается Джен, но как бы сильно мне ни претили его сомнения, он действительно знает меня.
– Сожалею, – говорит он.
– Она не плохая.
Люди вечно доставали Джен за то, что она пыталась наслаждаться жизнью. Может, это потому, что ее страсть вызывала зависть, яростное желание повторить за ней. Большинство людей слишком боятся по-настоящему прочувствовать жизнь. Они пассажиры или просто сторонние наблюдатели того, что происходит вокруг них. Но не Джен.
– Я знаю, – отвечает Куп.
Когда она уехала год назад, наши отношения так по-настоящему и не закончились. Слова не были сказаны. Она ушла, но «мы» будто застыли на месте. Даже по прошествии месяцев, когда все твердили, что мне уже пора понять этот намек, я не мог отпустить то, на чем мы остановились. Это было лишь вопросом времени – когда она вернется домой и мы снова заговорим. Только все произошло совсем не так. Джен изменилась. И хотя я этого не замечал, я тоже поменялся. Мы снова пытались быть вместе, исправиться, но мы уже не подходим друг другу так, как раньше.
– Ты любишь ее?
Мое сердце сжимается до такой степени, что я начинаю задыхаться.
– Больше всего на свете.
Джен – та самая. Но этого недостаточно.
Купер выдыхает.
– Мне очень жаль. Какие бы у меня ни были претензии к Джен, ты мой брат. Мне не нравится видеть, как ты страдаешь.
Мы с ним через многое прошли за этот год. Находили ту или иную причину для разногласий. Честно говоря, это очень утомительно. И одиноко. Ночи, подобные сегодняшней, напоминают мне: что бы ни случилось, всегда остаемся лишь мы двое.
– Нам нужно наладить братские отношения, – тихо говорю я. – Я знаю, эта история с мамой выводит тебя, но неужели мы должны ссориться из-за этого каждый раз, как всплывает ее имя? Чувак, я не хочу скрывать это от тебя. Мне не нравится лгать о том, где я нахожусь, или тайком отвечать на телефонные звонки, чтобы ты меня не слышал. Такое чувство, будто я хожу на цыпочках по собственному дому.
– Да, понимаю. – Куп делает еще один глоток пива, затем трет бутылку между ладонями. Поднимается бриз, приносящий соленый воздух с пляжа. – Я так долго злился на нее, что, наверное, хотел, чтобы ты злился на нее вместе со мной. Мне немного грустно быть не у дел.
– Я не пытаюсь оставить тебя не у дел. Я знал, что ты не был готов впустить ее обратно в свою жизнь. Все в порядке. И сказал Шелли, чтобы она ничего не ждала. Черт возьми, я предупреждал ее, что ты расскажешь ФБР, мол, у нее на заднем дворе похоронен Джимми Хоффа, если она сюда заявится.
Куп выдавливает из себя натянутый смешок.
– Неплохая идея. Ну, знаешь, если понадобится.
– Короче, я не просил тебя встречаться с ней, поскольку помню, как сильно она потрепала тебе нервы в прошлый раз. Мне хотелось, чтобы ты дал ей шанс, а она предала тебя. Нас обоих. Да, я боялся, что мама снова выставит меня идиотом. Все еще боюсь. Не уверен, что это чувство вообще пройдет, когда речь заходит о Шелли. Просто мне это нужно. Для себя самого.
– Я тут подумал. – Его внимание приковано к коленям, где он срывает тающую этикетку с бутылки, покрывшейся конденсатом. – Возможно, я готов рассмотреть возможность встречи с ней.
– Серьезно?
– А, да какого черта. – Купер допивает остатки своего пива. – Только если вы с Мак будете там. Что самое худшее может случиться?
Я бы не стал ставить деньги на такую резкую смену настроения. Сомневаюсь, что это из-за моих слов. Скорее всего, Мак уже обработала его. Но мне все равно. У нас почти не осталось семьи. Сегодня она стала еще меньше. Я просто пытаюсь собрать воедино все, что могу, из кусочков. Если мы перестанем ссориться хотя бы из-за мамы, то это уже будет отличным результатом.
– Я все устрою.
– Но предупреждаю, – говорит он, – если она придет за почкой, я отдам ей одну из твоих.
Глава тридцатая
Я сижу на полу на том же самом месте, куда опустилась после ухода Эвана. Уставившись на узоры на ковре, потертости на стене, пытаюсь понять, что сейчас произошло. Я заползаю обратно в постель, выключаю свет и плотнее закутываюсь в одеяло, а в голове все прокручивается та самая сцена. Его холодная отстраненность. Как Эван словно смотрел сквозь меня, когда наши взгляды пересекались. Так отчужденно.
Он и правда порвал со мной? Вчера я бы сказала, что он не способен на такой жестокий и неожиданный поступок.
Воспоминания о нашем только что состоявшемся разговоре обрывочны, будто я присутствовала при нем лишь отчасти. Я пытаюсь собрать эту мозаику и до сих пор не могу понять, как оказалась одна в темноте с разрывающей грудь болью.
Одно дело – мой отъезд в прошлом году. Эван по-прежнему оставался здесь. Так мы обычно думаем о чем-то постоянном, о родном доме. О том, что навсегда сохраняется в памяти. О чем-то неизменном.
И, вернувшись, я понадеялась, что у меня получится оставить все, как было раньше. Совершенство, замершее во времени. Этого вечного мальчика, в котором больше смелости, нежели здравого смысла. Если бы я наконец стала воспринимать его всерьез или увидела в нем сложного, разностороннего человека, мне не пришлось бы отвечать на трудные вопросы о том, что это были за чувства и что с ними делать. Что происходит, когда тусовщица и плохой мальчик вырастают?
Теперь он украл у меня эту возможность, сделал тяжелый выбор за нас обоих. Вот только я не была к этому готова. Время вышло, и я осталась одна.
Почему он так поступил со мной? Заставил снова влюбиться в него, вынудил испытывать мою силу воли и рушить стены, просто чтобы потом уйти?
Это больно, черт возьми.
Больнее, чем я думала.
И мой разум не может перестать прокручивать в голове все эти «что, если» и «если бы только». Что, если бы я не была такой упрямой с самого начала? Если бы не создавала столько препятствий для наших отношений? Если бы только я была более открытой, мы бы уже во всем разобрались.
Не знаю.
Ничто из этого не помогает мне заснуть. Я до сих пор пялюсь в потолок, на часах давно за полночь. И тут меня пугает шум снаружи.
Сначала я не совсем понимаю, что это такое. Проезжающая машина с включенным радио? Соседи? На кратчайший миг мой пульс учащается при мысли, что Эван, возможно, карабкается наверх.
Внезапно что-то разбивается об окно моей спальни.
Раздается громкий и пронзительный треск. На секунду я замираю от паники, а после включаю прикроватную лампу и подбегаю к окну. Там я вижу стекающую по нему пенящуюся жидкость и осколки темного стекла, усеивающие подоконник. Судя по всему, пивная бутылка.
– Ты гребаная поганая шлюха!
Внизу, на лужайке перед моим домом, стоит, пошатываясь, Расти Рэндалл, его очертания едва различимы в свете уличного фонаря. Его качает из стороны в сторону, он что-то бессвязно выкрикивает, и мне удается разобрать всего несколько слов.
– Эта стерва, бывшая жена… – Рэндалл рычит что-то насчет «не позволяет видеться с моими чертовыми детьми» и «не пускает в мой собственный гребаный дом».
На кровати загорается экран моего телефона, и я тут же бросаюсь к нему.
Кайла: Знаю, что поздно, но я хотела тебя предупредить. Расти был здесь. Пьяный и злой. Если увидишь его, держись подальше.
Дом Кайлы находится чуть дальше по улице. Какая короткая прогулка для его крестового похода. Еще одна остановка на полуночной аллее обид. Однако сегодня вечером – и почему он выбрал именно этот день? – я не заинтересована в том, чтобы потакать его ярости.
К счастью, мне и не нужно ничего делать.
– Что, ради всего святого, это было? – Крейг врывается в мою комнату, протирая глаза, и подходит, чтобы встать рядом со мной у окна. – Это тот коп, который тебя арестовал?
– Это ты сделала! – снова орет Расти. – Мерзкая тварь!
Мы с Крейгом оба поворачиваем головы, когда слышим скрип лестницы, за которым следует звук открывающейся входной двери. Включаются прожекторы на крыльце, освещая Рэндалла на лужайке перед домом. Секундой позже выходит папа в шортах и футболке с дробовиком в руках.
– О черт. Папа в бешенстве, – выдыхает Крейг.
И он не единственный. Раздаются еще шаги. Затем Билли, Шейн и Джей выходят на крыльцо и встают позади отца. У Джея, ростом шесть футов пять дюймов, через плечо перекинута бейсбольная бита. Я даже не знала, что они с Шейном сегодня ночуют у нас. Келлан, должно быть, снова выгнал их из-за девчонки.
В пьяном бреду Рэндалл спорит с папой. Я плохо их слышу, но по жестам улавливаю суть.
– Мне плевать на значок. – Папа повышает голос. – Убирайся к черту с моей собственности.
Когда Рэндалл не двигается с места, папа вскидывает ружье, чтобы повторить свое требование. Это заставляет придурка отступить, он идет к машине и что-то бурчит себе под нос. Мои братья во главе с отцом остаются непобежденными.
Мы с Крейгом выходим на крыльцо как раз вовремя, чтобы увидеть, как мелькают вдали огни задних фонарей тачки Рэндалла.
– Ну и чудила, – говорит Джей, расхаживая с таким видом, словно только что в одиночку прогнал британскую армию с битой наперевес.
– Надо было всадить ему пулю в задницу, – смеется Шейн, когда отец заходит домой и убирает дробовик в надежное место.