Репутация — страница 24 из 68

Еще совсем недавно я почувствовала бы себя польщенной. Была бы на седьмом небе. Но я помотала головой.

– Мы выше этого, – тихо сказала я. – Мы же с тобой оба хорошие люди.

Грег отшатнулся, будто я дала ему оплеуху.

– Вот как, – он скрестил на груди руки, – значит, я получил от ворот поворот.

И он велел мне уйти.

У меня вот-вот должны были начаться месячные – единственное по-настоящему регулярное событие в моей жизни, единственное, на что я могла реально опереться. Но дни шли, а они не начинались. Я поглядывала в календарь, сначала удивленно, потом беспокойно. Минули две недели. К этому времени меня начало подташнивать, грудь стала мягкой, появились странные тянущие ощущения внизу живота. Купив тест на беременность, я тут же, прямо в аптеке, зашла в туалет и ничуть не удивилась, увидев две яркие линии. Я смотрела на пластиковую полоску, не ощущая ничего – ни надежды, ни обреченности. Все это было чертовски нелепо, вот такая ирония судьбы.

Было и еще одно: да, я согрешила с Грегом, и мы не предохранялись. Но и с Олли мы за этот месяц предпринимали массу попыток. Я не могла исключить, что отец этого ребенка – Олли. Вдруг мы смогли, наконец, зачать? Может, наша короткая интрижка с Грегом здесь вообще ни при чем?

Я убрала в карман тест на беременность. Постаралась настроиться на что-то легкое, радостное и светлое. Почувствовать восторг оказалось нетрудно – и это был настоящий восторг. Я беременна, я же столько об этом мечтала. Мы с Олли получили наконец то, что заслуживаем. Я сообщила ему в тот же вечер, небрежным жестом положив тест рядом с его тарелкой за ужином. Он долго напряженно на него смотрел, потом взглянул на меня вопросительно, почти испуганно – словно боялся, что он спит и скоро проснется. Но я широко заулыбалась.

– Это случилось! На самом деле!

Из его горла вырвался странный звук, он вскочил и обнял меня крепко-крепко. Его плечи затряслись от рыданий. Я тоже плакала, хотя мои слезы объяснялись не только радостью. Непросто было вычеркнуть из мыслей Грега как возможного отца. За годы до этого я слышала, как женщина, которой сделали операцию по пересадке сердца, рассказывала, какой это был опыт: трудный, жестокий даже, но потрясающий, и что она думает о нем со смесью ужаса, радости и благодарности. Вот это я и ощущала: смесь ужаса и радости. Воодушевление и опустошенность в одно и то же время.

Беременность развивалась. Первый триместр прошел без осложнений. В какой-то момент я была вынуждена сообщить новость Грегу. Меня трясло. После того, как я отказала Грегу в его кабинете, мы друг друга избегали. Если случалось работать вместе на операциях, держались приветливо, но прежней легкости, добродушного подтрунивания, как прежде, уже не было. Иногда я видела, как он, выйдя в коридор, с улыбкой строчит сообщения в телефоне. Новой пассии? Или жене? Сейчас, задним числом, я думаю, что он мог писать этой Лолите.

Я зашла к нему в кабинет и уставилась на хрустальное пресс-папье на книжной полке. Потому что посмотреть ему в глаза я не могла.

– В общем, я беременна, – выпалила я. – Рожать примерно третьего октября.

– Третьего октября, – повторил Грег странным голосом, и мне показалось, что он погрузился в вычисления. В памяти, болью отозвавшись в сердце, пронеслось воспоминание о словах Грега, сказанных им тогда, в баре: Я жалею, что у меня нет родных детей. С какой грустью он произнес это тогда. С какой щемящей тоской.

– Мы с Олли вне себя от счастья, – сказала я. Потому что обязана была это сказать. Мне необходимо было оградить этого ребенка. Показать, чей он.

– Даже не сомневаюсь, – ответил он. А в следующий миг он приветливо прищурил глаза и раскрыл руки. Я подошла и осторожно, неловко обняла его. Ну вот, все хорошо, что хорошо кончается.

Но только это был не конец.

К осени, ко времени родов я уже и думать забыла о Греге и своих переживаниях. Но когда Фредди родился и акушерки положили его мне на живот – мокрого, с крепко зажмуренными глазами и широко открытым ртом, – я бросила на него только один взгляд и тут же все вспомнила. Слава богу, Олли как раз стоял ко мне спиной и мыл руки – потому что я не смогла бы скрыть своих эмоций. Я слышала, что младенцы, когда только появляются на свет, очень напоминают отцов и что в этом есть важный биологический смысл: якобы отцы, узнавая себя самих в этих сморщенных личиках, чувствуют потребность защитить их. Единственным лицом, которое я различала в красной, будто сплющенной мордочке Фредди, было лицо доктора, которому я ассистировала на операциях, а не мужа, рядом с которым спала каждую ночь. Не того мужчины, который ждал этого ребенка так же страстно, как и я сама.

Когда Олли, повернувшись, увидел меня в слезах, он решил, что я плачу от радости – наш малыш наконец с нами, здоровый и крепкий. Это я тоже чувствовала. Но с радостью соседствовали горечь и злоба – да еще страх, что Олли что-то заподозрит. Но Олли неловко держал Фредди на отлете и восхищенно всматривался в него. Когда приехала свекровь и объявила, что младенец как две капли воды похож на покойного отца Олли, я начала успокаиваться.

И тем не менее. Я знала. И старалась как можно дольше не показывать Фредди Грегу. Но недавно, с месяц назад, мне пришлось забежать в больницу за получкой. Случилось это в мой выходной день, так что Фредди был со мной. Грега не должно было там быть – я до того боялась с ним столкнуться, просто с ума сходила от страха, что изучила его расписание лучше своего собственного. Нас окружили медсестры, все, как обычно, щебетали по поводу пухлых щечек и синих глазок Фредди, называли его милашкой и расспрашивали о том, что он уже умеет.

Вдруг я почувствовала, что в дверях кто-то стоит. Кровь застыла у меня в жилах. Бросив на Фредди один-единственный взгляд, Грег вздрогнул, как от удара током.

– Ну, – медленно сказал он, – вот, наконец, мы с тобой и встретились, парень.

Я старалась держаться естественно, как ни в чем не бывало. Но внутри все сжалось в тугой ком, настолько узнаваемыми были черты лица Фредди. Та же легкая горбинка на носу, что и у Грега. Те же длинные ресницы. Та же ямочка на подбородке. И Грег моментально узнал в моем сыне себя, будто в голове у него выключатель щелкнул. Петля затянулась.

Я подхватила Фредди и буквально сбежала из больницы, не в силах вынести на себе тяжелый взгляд Грега. А уже в следующее дежурство увидела в своем шкафчике сложенный листок бумаги. Это была распечатка, напоминание, что новорожденным нужно давать витамин D в каплях. Я долго таращилась на листок, ничего не понимая. Может, это Тина мне положила? Она у нас помешана на витаминах. Но, когда я ее спросила, она посмотрела на меня как на ненормальную.

– Не буду же я указывать тебе, как растить твоего ребенка.

В тот же день, ближе к вечеру, я обнаружила вторую распечатку: исследования по поводу обрезания у мальчиков. Фредди уже сделали обрезание, и какое кому дело? Через два дня появился список лучших школ Монтессори в округе Питтсбурга. Затем – подборка жутковатых историй о случаях СВДС[9] в детских яслях.

В мозгу у меня что-то щелкнуло. Как-то давным-давно на ночном дежурстве Грег рассказывал, что он обучался в школе Монтессори. А в прошлом году, когда в местных яслях у одного из младенцев произошла внезапная остановка дыхания во сне по непонятной причине, он шепнул мне на ухо: «Лично я считаю все эти ясли злом».

Послания в шкафчике продолжали появляться, иногда по два-три за одну мою смену. О методе Фербера[10], о том, в каком возрасте лучше отлучать ребенка от груди, о преимуществах органической пищи. Каждый такой листок бумаги, каждый непрошеный совет я разворачивала обреченно, как свой приговор. Грег Страссер не привык отступать. Я поняла это на своем горьком опыте.

– Бедная, бедная моя детка, – произносит Олли, возвращая меня в настоящее. Я поднимаю голову, осматриваюсь. Мы в нашей гостиной, в луче света вспыхивают пылинки. На экране монитора виден наш малыш, он безмятежно спит. – Но тебе нечего бояться. Я защищу тебя, пока я рядом, с тобой ничего не случится.

На миг придя в замешательство, я опускаю взгляд себе на колени. Так Олли считает, что я из-за этого расстроена? Ну, правильно, так и должно быть. Он думает, будто я не в себе из-за того, что кто-то хладнокровно укокошил моего босса. Но я не убийцы боюсь. А своей радости из-за того, что Грега больше нет.

А еще того, что на мне тоже лежит часть вины за это.

16Райна

Суббота, 29 апреля 2017


Благодаря бесплатным коктейлям на поминках Грега Страссера на вечеринку к Алексис я, видимо, явлюсь навеселе. По той же причине я всю дорогу без умолку болтаю с водителем «Убера». Рассказываю о фильмах, которые недавно посмотрела, о своих любимых местах в окрестностях Питтсбурга и о том, что хочу стать писательницей, когда вырасту. – А что ты думаешь об этом безумном убийстве по соседству от Олдрича? – спрашивает таксист, когда на Лоуренсвил-стрит мы сворачиваем в переулок. – Страшновато, что убийцу никак не найдут. – А я, между прочим, была знакома с убитым, – заявляю я чуть ли не с гордостью. Водитель смотрит на меня, как на знаменитость. Спрашивает, кто, по моему мнению, мог это сделать. Но это вопрос, на который я не хочу отвечать.

Выйдя из машины, я вдруг понимаю, что выгляжу кошмарно. Нужно протрезветь. Сегодня вечером я должна быть в классной форме для Алексис и разобраться, что она вообще за штучка.

Я осматриваю свой наряд. На мне самые высокие каблуки. И все еще самое мое клевое, самое короткое черное платье – да, согласна, на похоронах оно выглядело не очень уместно, но что-то мне подсказывает, что Грег, где бы он сейчас ни был, его бы оценил. Вечер полон больших ожиданий и надежд. Сообщения, приходившие от Алексис в течение суток, становились все более игривыми и полными намеков. Она из тех девчонок, которые перемежают тексты сердечками и дают людям кокетливые прозвища – «очаровашка», «сексапильная девчонка», «красотка». Я знала старшеклассниц, которые так обращались к своим подружкам. Они пронзительно визжали, обращаясь к друзьям: «Я тебя люблю!» и исписывали друг другу ежегодные альбомы бесконечными восхвалениями и комплиментами. Но в случае с Алексис прозвища приобретают иную окраску. Я чувствую, что она называет меня сексапильной, потому что хочет заняться со мной сексом.