Репутация — страница 28 из 68

Я включаю автоответчик. Выждав немного, нажимаю на треугольничек, чтобы прослушать сообщение, но в трубке раздается только треск. Спустя почти десять секунд кто-то вздыхает. У меня от этого вздоха мурашки по коже. Показалось или я узнала этот вздох? Это Патрик?

Забудь его, твердо говорю я себе. Он муж твоей коллеги. Прекрати о нем думать.

Телефон звонит опять. На этот раз я вижу, что звонок с папиного городского телефона. Это одна из моих дочерей, полагаю.

Я снимаю трубку.

– Сиенна? У вас все нормально?

– Вообще-то, это Уилла.

Голос сестры заставляет меня выпрямить спину.

– Ой. Привет.

– Как успехи на работе?

– Я только вошла, – напоминаю я. – Еще даже не начала ничего делать. – Попутно я рассеянно блуждаю по «Фейсбуку», но делать этого не следовало. В моей ленте полно траурных постов в память о муже, а еще сотни перепечаток писем Грега Лолите. – Как там девочки?

– Они еще не спускались, хотя я к ним стучалась. – Уилла прочищает горло. – По-моему, им лучше больше не пропускать учебу.

– Но они еще не оправились от потрясения.

– Думаю, там им будет легче, в окружении друзей. Да и занятия помогут отвлечься, переключиться.

За окном вдруг начинает выть сирена. Я поворачиваюсь на шум.

– То, что ты уговорила меня вернуться на работу, еще не значит, что и им нужен такой же подход.

– Я нисколько не шутила, сказав, что они не в себе с того самого дня, как все случилось.

В раздражении я сжимаю кулак.

– В каком смысле – не в себе?

– Тебе не кажется, что они странно себя ведут? Что они какие-то отстраненные? Ну… холодные, что ли?

– У них дома убили их отчима – и мы, между прочим, до сих пор даже не можем вернуться к себе домой. Мне кажется, этого более чем достаточно, чтобы вести себя не как обычно.

– Я вот думаю, не нужно ли им с кем-нибудь побеседовать.

– С психологом? – Я достаю бумажный пакетик с кексом, который купила себе на завтрак, но, передумав, снова убираю. Что-то аппетита нет.

– Для начала хотя бы со мной. Возможно, говорить с тобой они боятся.

Я ощетиниваюсь.

– С чего это им бояться меня?

– Случилось так много всего. Возможно, им было бы проще пообщаться с кем-то, кто не втянут в эту ситуацию.

Я и сама в последние дни пыталась понять, что с моими девочками. Пробовала до них достучаться. Утром после того, как я обнаружила Грега, я сидела с ними на диване, обняв и прижимая к себе. Я пыталась рассказать обо всем так, чтобы это выглядело менее ужасно. Но ведь я и сама тоже была в шоке. Ужас и негодование, смешанные с чувством утраты, переполняли меня, бурлили, чуть не выплескиваясь наружу. Наверное, я больше думала о том, чтобы выставить себя в выгодном свете, но кто меня в этом упрекнет? Я, между прочим, только что чуть не искупалась в крови собственного мужа. А всего за пару часов до того, как его зарезали, меня мучили ужасные, злобные мысли о нем.

Я решила, что надо просто дать девочкам время погоревать, а разговор отложила на потом. Мне и самой требовалось время, чтобы выбросить из головы всю эту мешанину, чтобы не бросить тень на память Грега.

В голове проносится непрошеное воспоминание – Сиенна и Грег оживленно болтают, сидя за старым кухонным столом в Шейдисайд. Какими счастливыми они были. Как поразило меня это зрелище – Сиенна, кажется, смеялась впервые с того времени, как умер Мартин. Следом возникает и другая картинка: Аврора (ей было четырнадцать) спешила домой, чтобы ровно в три часа дня подключиться к сайту и успеть купить билет со скидкой на Бейонсе. Но автобус опоздал, а когда дома она зашла на сайт, оказалось, что все билеты уже проданы. Мы с Грегом видели, как она тихонько глотала слезы. И вот на следующий вечер за ужином Грег, хитро улыбаясь, извлек конверт и запустил его по столу к тарелке Авроры. Она открыла – и глаза у нее полезли на лоб. «Где ты их нашел?» – она завизжала, потом подбежала к Грегу и обняла… как отца.

Уилла покашливает.

– Есть еще несколько вопросов, которые я хочу тебе задать. Хотела спросить еще вчера… но в этом бедламе…

На компьютерном стуле я выкатываюсь из-за стола и подъезжаю к окну. Внизу по улице проезжает, выпустив черное облако выхлопных газов, университетский автобус, развозящий студентов по общежитиям.

Долгая пауза.

– Что был за мужчина? С кем ты разговаривала после отпевания?

Я шевелю пальцами ног. Так и знала, что Уилла спросит.

– Просто знакомый.

– Мне показалось, что тебе было… не по себе.

Я нервно выглядываю в коридор, опасаясь, что откуда-то из-за угла выскочит Линн Годфри и услышит.

– Я не очень умею принимать соболезнования, вот и все. Не успела осознать, что Грега больше нет.

– Ясно, – откликается Уилла. Но, помолчав, снова заговаривает: – И еще одно. Возможно, это неверная информация, но… Мартина оперировал Грег?

Я отъезжаю на несколько дюймов назад, задев стулом батарею. Меня бросает в жар, спина моментально становится мокрой.

– Да, да, оперировал.

– А почему ты никогда мне об этом не говорила?

– Я… сама не знаю. Не думала, что это так важно.

– Ты рассказывала, что Грег его обследовал и ставил диагноз. Но почему-то не упомянула, что он именно тот человек, который ковырялся у Мартина в сердце.

– Ты имеешь в виду, человек, который допустил его смерть, – ледяным тоном говорю я. – Ты имеешь в виду, человек, который умышленно убил его, чтобы мы с ним могли быть вместе.

Теперь молчит Уилла.

– Погоди, – ее голос еле слышен. – Так… это правда?

– Да нет, конечно же нет! Но я знаю, что так говорят. Разумеется, люди стали всякое придумывать, когда мы сошлись. Кстати, я именно поэтому тебе не рассказала. Не хотела, чтобы и ты тоже его осудила.

– А, – смущенно и с явным облегчением выдыхает она. – Понятно. Да мне сразу показалось, что это выдумка.

И снова повисает пауза.

Я смотрю на семейную фотографию в серебряной рамке, стоящую на моем столе. На ней мы с Грегом, Сиенной и Авророй в этой кошмарной поездке на Барбадос – но на снимке мы все весело улыбаемся в объектив.

В ящике стола у меня лежит другое семейное фото – на нем я, Сиенна, Аврора и… Мартин. Не на Барбадосе – мы никак не смогли бы себе позволить поездку на Барбадос, – а всего лишь в Оушен-сити, штат Нью-Джерси. В том, что я сохранила это фото, что иногда открываю ящик и смотрю на него, есть определенный смысл. Видимо, я действительно чувствую себя виноватой. Я была ему неверна, в каком-то смысле.

– Признаюсь тебе, – говорю я Уилле. – Грег буквально ошеломил меня при первой же встрече. Он был такой мощный. Грандиозный – доктор, спасающий жизни. И этот гигант… меня заметил.

– Как это?

– Он повторял, что я удивительно заботливая супруга. Сочувствовал, что мне трудно приходится, поражался, как я со всем справляюсь. – Я вздыхаю. – Мартин давным-давно ничего этого не замечал, принимал как должное. То есть я хочу сказать – это и понятно. Он был так болен. Напуган. Но я-то тоже человек. Сочувствие Грега мне было как бальзам на сердце. И еще… – Я смолкаю, поняв, что не хочу говорить ей об остальном.

– Еще что? – переспрашивает Уилла.

Обеими руками я вцепляюсь в свою кофейную кружку. Я готова открыться, но до определенного предела. Есть же границы. Что подумает обо мне Уилла, если я признаюсь, что при виде дорогой обуви Грега, его классных часов я испытала приступ желания, смешанного с завистью? А когда, договорившись об операции, мы с Мартином спустились к своей машине на парковку, на местах, зарезервированных «для врачей», я увидела прекрасный «порше», и во мне вспыхнула самая настоящая похоть? Богатство и вещи Грега я воспринимала как фетиш. Я превратилась в алчную материалистку.

– Грег звонил несколько раз, но мы обсуждали только Мартина, – говорю я вместо того. – Ну, хорошо, в основном Мартина.

– Что это значит?

Комок в горле мешает мне говорить. Иногда во время этих телефонных разговоров, после града вопросов о шансах Мартина на выздоровление и о том, не стоит ли все же подумать о пересадке сердца, я заговаривала о своих дочерях. Мне тогда казалось, что болезнь Мартина волнует только меня, меня одну – Сиенна с Авророй были больше заняты своими приятелями и общением в соцсетях. Помню, как-то поздно вечером я сидела на полу в кухне и рассказывала Грегу, что спросила Сиенну, хочет ли она быть в больнице, когда папе будут делать операцию. Девочка пожала плечами и равнодушно заявила: «Мам, но в школе же в этот день бал выпускников».

– Ей просто страшно, – уверял меня Грег. – Она по-детски дистанцируется от ситуации, боясь, что придется столкнуться с горем.

Было нелепо обсуждать такие вещи с лечащим врачом мужа, а не с самим мужем, но разве могла я поделиться этим с Мартином? Как? Да одна мысль о том, что он безразличен его обожаемой Сиенне, окончательно разбила бы ему сердце. Ведь между ними всегда была особо тесная связь, какие-то словечки, шутки, понятные лишь им двоим, общие увлечения и интересы. Я не удивилась бы, заяви Мартин, что больше хочет, чтобы рядом с ним в день операции были Сиенна с Авророй, чем даже я. Мы любили друг друга, безусловно, но брак сложная штука, а любовь родителей к детям чиста и безусловна.

– Было так здорово, что можно выговориться и тебя выслушают, – тихо говорю я, понимая, что мои слова ничего не способны выразить. – Мне тогда было очень страшно.

– Еще бы, – сочувственно отзывается Уилла.

Помню, как я смотрела на Грега в больнице после того, как он объявил мне, что Мартин не перенес операцию. Я будто впитывала его, незнакомого, непривычного – густую шапку волнистых волос, россыпь веснушек на щеках, черты его чисто выбритого, моложавого лица. Наши взгляды встретились, и что-то шевельнулось во мне, что-то сродни разом и влечению и стыду. Мне почти показалось, что он сейчас меня поцелует. Но ничего такого не было, разумеется. Я отвернулась и увидела, что в холле стоят мои дочери и смотрят.