Репутация — страница 33 из 68

– Я подъехала к дому Грега после бала, но я не входила в дом. И никогда не сделала бы ничего подобного. Клянусь. Вместо этого я… – Я зажмуриваю глаза, чувствуя, как снова подступают слезы. А потом показываю ему записку. – Вот, прочитай. Это все объясняет. Я давно должна была сказать тебе, но…

Я замолкаю и помахиваю листком в воздухе. Олли не протягивает за ним руку. Он медленно поднимает глаза, они встречаются с моими, и я вздрагиваю, как от электрического разряда. Никаких следов тревоги или непонимания. Его взгляд стал колючим, жестким и непроницаемым, и это заставляет меня похолодеть.

– Это насчет того, что ребенок от Грега, так? – спрашивает Олли тихим, убитым голосом, скользнув глазами по сложенному листу в моей руке.

У меня буквально отвисает челюсть. Душа уходит в пятки.

– К-как, откуда ты…

– Ты серьезно считала, что я ни о чем не догадываюсь? – у Олли вырывается короткий смешок. – Ты серьезно считала меня настолько тупым?

– Олли! – это звучит как пронзительная мольба, крик души. – Э-это была ошибка. Письмо все объясняет. И Грег мне угрожал, между прочим!

– И поэтому ты невинная овечка? – его голос срывается.

– Нет, конечно нет! Я не невинна и знаю это. Но Фредди – не сын Грега. Я хочу сказать – ты его отец, вот что важно.

– Так, значит, ты себя утешаешь? – Он надвигается на меня. Изо рта у него пахнет ментолом. – Я все понял сразу, как только он родился. И все это время пытался сдерживаться, забыть, сосредоточиться на том, чтобы наша семья не распалась, чтобы не разрушить жизнь Фредди. Я пытался убедить себя, что это неправда, но это правда, Лора. Это, черт тебя побери, настоящая правда, и она в том, что я не могу тебе верить.

Слезы текут по моему лицу в два ручья. Не может быть. Он не мог ни о чем знать.

– Прости меня, пожалуйста.

Олли переводит дыхание.

– А теперь еще и наша машина на камере у дома Страссера в ночь убийства. Сейчас, вот прямо в эту минуту копы просматривают отчет и говорят о тебе. О нас. Ты рассказала Рердону, из-за чего ты чуть не спрыгнула с моста? Он тоже в курсе, что ты трахалась со Страссером?

– Нет! – Слова, которые выбирает Олли, режут больнее ножа. – Я просто сказала, чтобы была очень взвинчена и не в себе! Я ничего ему не рассказывала! Я никогда бы так тебя не подставила!

Олли скорбно смотрит на меня. Фредди у него на руках начинает кукситься, словно чувствует неладное. Я протягиваю руки, мне отчаянно хочется прижать его к себе. Меня вдруг молнией поражает мысль, что печаль Олли может мгновенно обернуться вспышкой ярости. Ведь внутри у него бушует настоящая буря. Непрошеное, проносится воспоминание о том, как на тренировках по боксу он ломал соперникам руки. Это совсем другое, уговариваю я себя. Мне он никогда не сделает больно.

– Положи Фредди, – говорю я медленно и тихо. – Пожалуйста.

Олли обдумывает услышанное, потом сажает Фредди в кроватку, но так, что мне до него не дотянуться. Вслед за этим он делает два шага ко мне, шумно пыхтя. Сначала я слышу звук пощечины и только потом чувствую обжигающую боль. Удар так силен, что опрокидывает меня, и я со всего маху падаю на колени. Прижимаю руку к пульсирующей коже.

– Олли! – Я чувствую, как половина лица распухает. Из глаз так и брызжут слезы. Да, я заслуживаю его гнева, и все же – это не тот человек, за которого я выходила замуж. Мне неописуемо, до ужаса страшно.

Олли нависает надо мной. Кулаки все еще сжаты. Он может ударить снова, доходит до меня. То, как он дрожит, как рвется наружу переполняющая его опасная сила, внушает мне уверенность, что все может обернуться еще страшнее, намного.

Но в этот момент он отступает. Понуро втягивает голову в плечи.

– Я вправе на тебя злиться. Черт, да я вправе вообще никогда больше тебя не видеть. – Он судорожно вздыхает. – Знаешь, а я бы хотел, чтоб в тот день на мосту ты сделала, что собиралась. Чтобы ты сдохла, как этот подонок Страссер. И вы оба получили бы по заслугам. А ребенок тогда стал бы только моим и ничьим больше.

И после этого, не добавив ни слова, он разворачивается и выходит из дома.

21Линн

Понедельник, 1 мая 2017


– Мидии для месье. – Официант во фраке ставит перед Патриком окутанное паром блюдо блестящих черных ракушек. – И устрицы для мадам. Bon appétit.

Я натянуто, бесцветно улыбаюсь ему и смотрю, что принесли мне. На подложке из колотого льда лежат восемь устриц. Рядом примостились серебряные мисочки с соусами, источающие едкий запах чеснока, перцев и оливкового масла. Видно, что устрицы свежие, и пахнут они чудесно. Я игриво смотрю на мужа.

– Хочешь одну? Ты же знаешь, говорят, будто устрицы…

Патрик вскрывает мидию. В лицо ему ударяет пар, несущий с собой ароматы чеснока и белого вина.

– Спасибо, родная, но мне и так хорошо.

– Значит, мне больше достанется, – весело говорю я, а потом (ничего не могу с собой поделать) добавляю: – хотя я сомневаюсь, что они здесь так же хороши, как у Лу.

Патрик виновато опускает голову, и я чувствую укол удовлетворения. Дело в том, что именно я должна была забронировать столик у Лу Пистора, в шикарном, эксклюзивном ресторане, куда чуть ли не ежедневно заглядывают любимые в городе известные спортсмены, политики, а также кинозвезды, у которых съемки в наших местах. Но я понадеялась на Патрика, решив, что он справится и сумеет договориться с Лу, ведь именно там каждый год мы отмечаем нашу годовщину. Но вчера, когда я спросила его, оказалось, что это совсем выпало у него из памяти. А когда я позвонила в ресторан и стала умолять о столике, какая-то сучка по телефону заявила, что все места зарезервированы.

За едой мы болтаем о детях – Коннор слишком увлекается видеоиграми, и меня волнует, как бы он не покатился по наклонной плоскости, а у одной девочки в классе Амелии уже начались месячные, это просто ужас какой-то, – а потом погружаемся в молчание. Кусочком хлеба Патрик подбирает с тарелки соус. Я пробую устрицу – недурно. Честно говоря, получше, чем у Лу, но я бы ни за что этого не признала.

– Кстати, – я кладу на тарелку пустую раковину, – я говорила тебе, что от двух спонсоров, с которыми я познакомилась на благотворительном балу, сегодня поступили пожертвования? Джордж в восторге.

– Отлично. – При этом он жует хлеб, даже не глядя на меня.

– Знаю, – я уверенно улыбаюсь. – Во всем отделе я единственная чего-то добилась. Этот хакерский взлом на многих очень скверно повлиял. – Я делаю глоток вина. Патрик так энергично двигает челюстями, будто пытается не прожевать корочку, а убить кого-то. – Недавно мы получили статистику по благотворительному балу – она удручает. Единственные спонсоры, которых нам удалось заполучить в результате, – те, с кем общалась я.

– Неужели? – Патрик принимается за следующую мидию.

– Тебя же там не было. Ты не видел, как ужасно все проходило.

Наконец он поднимает на меня взгляд.

– Что же там было такого ужасного?

Слева от нас за столиком сидит пожилая седовласая пара. На женщине серое платье-футляр, макияж простой, но ее жемчужные бусы выглядят дорого. Мужчина с обожанием глядит на нее, то и дело улыбаясь, так что в уголках глаз собираются морщины. Надеюсь, примерно так мы с Патриком будем выглядеть лет через тридцать. Только у меня кожа будет в лучшем состоянии.

Обнаружив на днях в багажнике Патрика подарок, я будто проснулась. Теперь, убедившись, что любовь Патрика ко мне неизменна, чувствую: я должна снять некий груз с души. Наверное, я могла бы хранить свой секрет до конца дней, но, увидев этот экстравагантный браслет в бархатной коробке, я почему-то подумала, что в ответ нужно подарить Патрику не просто вещицу, а что-то большее. Я должна поделиться с ним своей слабостью. Показать ему, что я не совсем такое совершенство, каким всегда кажусь. Трудно жить рядом с тем, кто справляется с любыми проблемами так легко, как я. Вчера я прочитала несколько статей на эту тему: как мужчины с идеальными, прекрасными женами начинают задумываться о собственном месте в их браке – дотянутся ли они когда-нибудь до супруг, да и нужны ли они вообще женам.

Я хочу удостовериться: Патрик знает, что нужен мне. И показать ему, что я тоже человек и делаю ошибки. А еще для очистки совести – мне просто нужно рассказать об этом кому-то.

Я прочищаю горло.

– В тот вечер очень многие напились. И все оттого, что из-за хакеров слишком многое оказалось на виду. И моей команде пришлось крутиться рядом со спонсорами, стараясь изо всех сил сглаживать для них ситуацию. Правда, один член нашей команды… как бы это сказать… предполагалось, что она взвалит на себя существенную часть работы, а вместо того… в общем, вместо этого ее развезло в хлам.

Взглянув на Патрика, я обнаруживаю, что он внимательно слушает, склонив набок голову.

– Я все поняла сразу же, когда она только вошла, – продолжаю я. – Она была на грани истерики. Я подслушала в начале один из ее разговоров со спонсорами – это был полный сумбур, для Олдрича такое уж точно неполезно, – я негодующе мотаю головой. – Ей не следовало там появляться.

Патрик сосредоточенно хмурится.

– Кто же это был?

– Ой, да ты ее не знаешь. – Я кладу в рот еще одну устрицу. – Так, одна коллега.

Я не могу делать более конкретные намеки. Я никогда не упоминала, что работаю с Кит, но ее имя знакомо Патрику из-за убийства Грега. А я уж точно не намерена пускаться в рассуждения о том, каким образом вся скандальная история с Грегом получила такую широкую огласку. Когда произошел хакерский взлом, я поинтересовалась Кит. Проблема заключалась в том, что насчет нее там не было ничего интересного. Вот мне и пришло в голову посмотреть, как обстоят дела у ее муженька. И – вот оно. Без преувеличения это было настоящее сокровище. Оставалось только переслать кое-что из его переписки паре-тройке самых больших известных мне сплетниц. А они, судя по всему, переслали письма еще кому-то. И пошло-поехало, пока их не увидела Кит.