Оказывается, я была права: Грег и Лора довольно активно переписывались по электронной почте, но в основном о работе – расписание, переносы дежурств, время от времени – забавные картинки.
Посланий, подобных письмам Лолиты, в их переписке нет. Но я замечаю кое-что странное: за несколько дней до смерти Грега Лора написала ему нечто загадочное. «Получила ваше письмо. Обязательно приму это во внимание. Но пока мне не нужно. Благодарю».
Заинтригованная, отматываю список сообщений назад на год и несколько месяцев, когда случилась та снежная буря. В тот день Лора прислала Грегу не связанную с работой записку: «Спасибо, что поддержал меня».
Тремя минутами позже пришел ответ от Грега: «Всегда пожалуйста».
Меня охватывает нервная дрожь.
– Что там? – Видимо, Сиенна заметила, как у меня изменилось лицо. – Что ты нашла?
– Сейчас, подожди минутку, – шепчу я, не отрывая глаз от экрана.
Я сверлю глазами записку от Лоры. «Спасибо, что поддержал меня». О чем речь? О дружеском доверительном разговоре в комнате отдыха… или Грег был с Лорой в ту вьюжную ночь? Они были просто коллегами и приятелями… или между ними что-то большее?
Насколько бы все упростилось, черкни Лора в своем календаре одну строчку: «10 января – выпиваем с Грегом». Пролистывая электронную почту Лоры дальше, за февраль, потом март, я не вижу больше никаких писем, адресованных ему, не считая безликих служебных сообщений. Лора вообще сохранила довольно мало писем за этот период – несколько от ее мамы и несколько от мужа, Олли (в которых он упоминает об отделении полиции, что подтверждает – да, на похоронах была именно она), и множество сообщений с сайта под выразительным названием «Бэбицентр». «Поздравляем, вы беременны!» – гласит первое из них.
Я щелкаю по следующим и обнаруживаю кучу всякой чепухи на тему «Чего ожидать, если вы ждете ребенка». «Бэбицентр» присылал ей письмо раз в неделю, сообщая о развитии плода. Каждую неделю эмбрион сравнивался с новым фруктом: «Сегодня ваш малыш с ягоду черники!» «Ваш малютка уже как небольшая дынька!» Я прокручиваю все это до конца сентября, когда ребенок достиг размера арбуза. «Счастливая дата скоро! – пишут ей 3 октября. – Согласно расчетам сегодня сорок недель, как вы беременны!»
Я потираю лоб. Расчеты? Но ведь женщины, как правило, не знают точной даты зачатия! Кит ее не знала. Хотя, честно говоря, тогда я не особо на этом и сосредотачивалась.
Я открываю новое окно в интернет-браузере и набираю: «Расчет ожидаемой даты родов». Открывается сайт, помогающий женщине определить, когда ей предстоит рожать. Получается, что дату можно рассчитать по последнему менструальному циклу, дате проведенного ЭКО или по точной дате зачатия. Вбиваю в строке поиска: «10 января». Ночь снегопада.
И вот появляются результаты. Даже не могу сказать, что удивлена, увидев, что предполагаемая дата рождения – третье октября. Но что это значит? Лора замужем. Вполне возможно, что в ночь снегопада она никуда не ходила с Грегом, а отправилась домой к мужу, зажгла свечи и сделала все, что положено для того, чтобы зачать ребенка. Возможно, я все не так поняла.
Но мне кажется, что я все поняла правильно. Почему – не могу сказать. Что-то царапает, не дает покоя – что-то на краю сознания.
Я возвращаюсь к письмам Лоры, ищу в октябре прошлого года. Есть, вот оно: вскоре после рождения ребенка Лора отправила письмо друзьям: «Фредерик Томас Апатреа, восемь фунтов шесть унций, двадцать дюймов». И фотография. На экране появляется сморщенный, с прищуренными глазками младенец. Я вглядываюсь в его черты и вдруг понимаю, что не давало мне покоя. У этого малыша глаза Грега – размер, цвет, форма.
Но как это доказать? Как получить больше информации? Позвонить Лоре? В конце концов, я журналистка. А значит, могу соврать насчет причин звонка. И способна так повести разговор, чтобы что-то вызнать, не выдав себя.
Я в очередной раз возвращаюсь к ее электронной почте. Сделанные ей на «Амазоне» покупки помогают мне узнать, что живет она на Армандейл-стрит, что не так уж далеко отсюда. Не представляет сложности узнать и номер ее телефона. Я набираю его и подношу трубку к уху.
– Алло? – раздается грубый, недовольный голос. Должно быть, ее муж.
Я сажусь ровнее.
– Могу ли я поговорить с Лорой?
Долгая пауза, потрескивание на линии.
– Ее нет.
– Не подскажете, когда она вернется? – я стараюсь говорить любезно.
– Кто это?
Я хмурюсь, неприятно удивленная его грубым тоном.
– Это Уилла Мэннинг. Я…
– Я знаю, кто вы, – в трубке слышится тихое, невнятное бормотание.
В следующий момент я слышу гудки.
Я звоню снова, в надежде, что нас разъединили случайно. Услыхав то же ворчливое «алло», я торопливо произношу:
– Сэр, я могу связаться с вашей супругой по другому номеру?
– Нет! – рявкает он. В отдалении слышится слабый звук льющейся воды, возможно, телевизора, а потом детский плач. – И не звоните сюда больше, никогда. Понятно?
Он снова бросает трубку. Я смотрю на телефон с ужасом, как будто он ударил меня током. Я еще могла бы понять, если бы со мной отказалась разговаривать Лора, но ее муж? Какова его роль во всем этом? Или он покрывает Лору? А потом меня как будто окатывают холодным душем. Нет, совсем не то. Возможно, он скрывает что-то про самого себя.
Мне вспоминается муж Лоры – его мощная фигура, бугристые бицепсы, огромные кулаки. Такие подчеркнуто сильные мужчины бередят мои старые раны. Подобный мачо может не сдержаться, узнав, что отцом его ребенка является другой.
Я запускаю пальцы в волосы. Не надо суеты, я не хочу делать поспешных выводов. И все же этот след представляется более вероятным, чем любой другой из известных мне. Но есть проблема. Я не представляю, как это доказать.
30Райна
Пятница, 5 мая 2017
Алексис звонит на перемене между лекциями. Точнее, между моими лекциями, она-то не учится в Олдриче, теперь я это знаю.
– Уже скоро. Сегодня был еще один манч, я подкатила к нашему чувачку и попросила дать номерок. И тут же скинула ему кое-какие наши с тобой фотки позавлекательнее. Он повелся. Хочет встретиться сегодня вечером.
Я так резко останавливаюсь посреди тротуара, что идущие следом за мной люди чуть не врезаются мне в спину.
– А где ты взяла мою прикольную фотку?
– У меня была одна, где только лицо, остальное я доделала в фотошопе. Но пропорции там приблизительно твои, так что не переживай.
Я вспоминаю, какой была Алексис, когда я впервые ее увидела: тоненькая золотая цепочка, кашемировый свитер, беленькая блузочка с круглым отложным воротничком. Теперь я даже не уверена, ее ли это были вещи – или она их позаимствовала, чтобы лучше сыграть невинную девочку?
Я снова начинаю переставлять дрожащие ноги.
– А что это будет, объясни подробнее?
– Мы с ним говорили о порнухе. Ну, не говорили – писали эсэмэски. Короче, ты поняла. Главное, наш друг сказал, что его любимый сюжет в порнофильмах – когда женщина одна в доме, типа, ей страшно, и тут вламывается грабитель. Но потом все улаживается, грабитель ее жалеет – она же так напугана, – ну, и она заводится, потому что, когда тебя чуть не убили, это возбуждает. С точки зрения мужчины.
– И он хочет притвориться, что грабит нас?
– Не совсем. Это же игра, так что и нам надо будет притворяться испуганными овечками. Но это еще полбеды. Он же мог захотеть связать нас или еще что похуже…
Меня передергивает.
– Все равно. Это как-то… унизительно.
– В порно женщин почти всегда унижают, Райна. Не будь наивной.
– А ты не думаешь, что это как-то… слишком? Грега Страссера ограбили и убили. И этот тип не может об этом не знать, если он, конечно, не живет в лесу. Это не завлекательно, это какое-то извращение. – И тут мне в голову приходит новая мысль. – А ты уверена, что это не подстава? Что он не пытается нас развести?
– Развести? На что? – Алексис презрительно фыркает. – Тут нет ничего противозаконного. Мы взрослые, и все делается по обоюдному согласию.
– Это понятно, но… – В последнее время на всеобщее обозрение было выставлено столько грязного белья, что у меня уже паранойя. Кажется, что за всем, что мы делаем, могут следить, записывать.
– В общем, слушай. Он хочет с нами встретиться в этом доме недалеко от Олдрича, в одиннадцать вечера. Сказал, что оставит дверь незапертой. Я приду пораньше и установлю камеру, – в ее голосе я слышу радость и азарт.
Я сворачиваю за угол к большой университетской лужайке. Днем на этом обширном газоне тесно, столько студентов тусуется, но вечером, особенно в пятницу, когда народ из кампуса разъезжается, тут жутковато. Фонари светят вполнакала, даже тротуары почти не освещены. А середина газона и вовсе утопает во тьме. Если кто-то подойдет и встанет на расстоянии десяти футов, я и не замечу. Я думаю об убийце Грега, который все еще бродит по улицам, и снова начинаю дрожать.
– Я не знаю, – говорю я в трубку. – Мне это не нравится, прямо мороз по коже. Может, придумаем что-то еще?
– Ты что, блин, шутишь? – голос Алексис звучит агрессивно. – Я такую работу проделала!
– Ну, тогда найди кого-нибудь еще вместо меня. Я тебе помогу со следующим клиентом. У тебя наверняка есть на примете храбрые девчонки, которым это понравится.
– Но мы же договорились! – она так вопит, что я держу трубку подальше от уха. – Смотри. Он явно запал на тебя. Аж хрюкнул, ему рыжие нравятся. Я не уверена, что он придет в восторг, если я приведу кого-то другого.
Я слушаю треск в телефоне и не отвечаю.
– Сделай это для меня, и мы в расчете, – теперь Алексис умоляет. – Один разок – и больше никаких забот. Я тебя не выдам и отстану, больше ни во что втягивать не стану.
Я прислоняюсь к прохладному кирпичу естественнонаучного корпуса, обдумывая ее слова. Но я не должна торопиться, надо действовать очень, очень обдуманно.
– Хорошо, но тогда я получаю процент побольше. Мне шестьдесят, тебе сорок.