– Что за хрень? – шипит Алексис. – Нет!
– И еще ты называешь мне свое настоящее имя.
Она хмыкает. Я слышу ее дыхание. Несколько раз она вроде бы порывается что-то сказать, но передумывает.
– А это-то тебе зачем? – раздается наконец.
– Потому что я хочу знать.
Часы на башне бьют полчаса. Ветер носит листья по вымощенным кирпичом улицам, закручивает их в небольшие смерчи. Возле мусорных баков валяется брошенный плакат с акции протеста: «Нельзя больше молчать о жертвах насилия!»
Алексис пыхтит.
– Твоя взяла. Шестьдесят – сорок. И меня зовут Джейн.
– Спасибо, Джейн. До скорого.
Я заканчиваю разговор. Улыбаюсь. Умею я все-таки манипулировать. Даже лучшими из манипуляторов.
31Кит
Пятница, 5 мая 2017
Когда мы с Патриком, наконец, выдыхаемся, я переворачиваюсь на бок и вслушиваюсь в бой часов на Олдричской башне. Мы лежим на широкой двуспальной кровати в «Гербе Кингсленда», скромной, невзрачной гостинице неподалеку от кампуса. Это, конечно, не «Клуб Дьюкейна» и не «Омни Уильям Пенн» – отели, которых могла бы ожидать женщина моего социального положения (и куда меня мог бы пригласить Грег Страссер), но с некоторых пор все эти показатели престижа начали мне претить. Куда, в конечном итоге, они меня привели? Богатство точно не сделало меня счастливее.
Жалюзи на окне раздвинуты, открывая вид на реку и порт Питтсбурга. Солнце клонится к горизонту, и его лучи заливают комнату нежно-розовым светом. Патрик тянется ко мне, и я снова чувствую тепло его тела.
– Ты помнишь о своем чемодане, в котором хранится смысл жизни? – шепотом спрашивает он.
Мне требуется несколько секунд, чтобы вспомнить – тогда в Филадельфии я говорила что-то подобное, описывая себя воображаемую.
– М-м-м…
– Я думаю, что бы в нем ни оказалось, оно не могло быть лучше этого.
Одного его прикосновения достаточно, чтобы я начала таять. Я снова тянусь к нему. Хочу навсегда остаться здесь, в этой постели.
У Патрика звонит телефон. Мы продолжаем поцелуй, но все же ему приходится оторваться. Он отворачивается, садится, ищет свой мобильник. На лице появляется усталое выражение. Значит, это Линн. Наверное, желает знать, где он. Я облизываю губы. У меня есть полное право ненавидеть Линн Годфри за подсыпанное мне снотворное. И полное право чувствовать себя отомщенной теперь, когда я занимаюсь сексом с Патриком, – но я здесь совсем не поэтому.
Патрик бросает телефон на тумбочку.
– Мне надо идти.
Я киваю.
– Понятно.
– Но как же я не хочу уходить, – присев рядом со мной, он гладит меня по щеке, – лучше летать с тобой в эпицентр ураганов.
– Ураганы, – шепчу я. Точно, точно, он же был «ураганным» летчиком. – Или просто лежать здесь. До конца жизни.
– М-м-м. – Он наклоняется, коснувшись губами моего плеча. В глазах мольба о прощении и надежда. – Если бы я от нее ушел… ты бы этого хотела?
Я моргаю. Хочу ли я этого? Я едва знаю Патрика. Но ведь правда и то, что если знаешь человека, то уж знаешь? Это тот же инстинкт, который влек меня к Грегу и Мартину. Или я думала, что это так.
– Не знаю, – негромко отвечаю я. – Я должна это обдумать.
– Но ты не исключаешь такую возможность?
Я провожу языком по губам.
– Нет. Не исключаю.
Патрик кладет руки мне на плечи, нежно гладит. Мы целуемся. Я закрываю глаза и полностью подчиняюсь ему.
Спустя некоторое время, после того как он избавляется от использованного презерватива, мы, быстро приняв душ и одевшись, снова целуемся в дверях. Но когда я делаю шаг в коридор, чтобы вместе выйти из номера к лифту, Патрик останавливает меня.
– Давай сначала спущусь я. А ты пока останься здесь. На всякий случай.
Мне это не очень приятно, но возразить нечего. Выждав достаточно долго, я выскальзываю в коридор и захлопываю за собой дверь. Коридор зловеще пуст. Даже в холле никого нет, только сотрудница отеля за стойкой регистрации что-то строчит на компьютере. Услышав стук моих каблуков по мраморному полу, она поднимает глаза и приветливо мне улыбается. В следующую секунду ее взгляд меняется, становится цепким и холодным. Я опускаю голову. Могла она почувствовать, что я сделала? Или просто узнала меня по фотографиям в новостях? Я вспоминаю, как перед уходом наврала Уилле, что бегу на рабочее совещание. Представляю, что бы подумали обо мне дочери, узнай они, чем я занималась на самом деле.
Двойные двери открываются, и я выхожу в ночь. Небо напоминает цветом кровоподтек. На крышах домов мигают огоньки. Улица так же пустынна, как гостиничный холл, и у меня по спине пробегает холодок. Жалко, что Патрик не отважился проводить меня до машины.
Свернув налево, а потом направо, я вдруг теряюсь и не могу вспомнить, где парковалась. Меня пугает моя же собственная тень, падающая на мостовую. Безопасно ли в этом районе ночью? Раньше я в этом не сомневалась, но разве можно быть уверенной – ведь я не так уж часто здесь бываю.
Наконец, я нахожу стоянку. Прямоугольный участок с несколькими платными местами обычно охранялся. Но, судя по всему, в дневное время сторожа нет. Шаря в сумке в поисках ключей, я слышу слева от себя какой-то щелчок. Резво подняв голову, я оглядываюсь. Здесь кто-то есть.
Свет от одинокого уличного фонаря лежит на краю парковки золотистым кругом. Где-то вдалеке начинает завывать автомобильная сигнализация. Я, щурясь, вглядываюсь в ряды машин, вижу какие-то тени и движение – то ли реальные, то ли воображаемые. Пальцы нащупывают ключи. Дрожащей рукой я жму на кнопку, и задние фары моего автомобиля вспыхивают. Я спешу к водительской дверце, и тут слышу это снова. Шорох. Звук шагов. Я опять оглядываюсь через плечо. Права оказалась Уилла, когда советовала мне быть осторожнее.
Я сжимаю мобильник. Надо позвонить 911. Или, лучше, позвоню Олли Апатреа – он ведь сам предложил обращаться в любое время.
Я распахиваю дверцу, падаю на сиденье и поскорее запираюсь. Дыхание у меня частое, как после бега, сердце трепыхается где-то в горле. Я осматриваю заднее сиденье, вдруг вспомнив давние жуткие байки о том, что там могут прятаться убийцы, подстерегающие одиноких женщин. Ничего. Я провожу рукой по взмокшим волосам. Наверное, я схожу с ума.
Бззз.
В сумке вспыхивает экран мобильника. Я хочу поскорее его достать и роняю на пол кошелек и ключи. На экране незнакомый номер.
– Да? – отвечаю я, молясь, чтобы это был просто репортер.
Ничего не слышно, кроме дыхания.
– Алло! – нетерпеливо говорю я. – Кто это?
– Я знаю, что это сделала ты, – медленно, с расстановкой произносит странный голос, бесполый и вкрадчивый, будт змеиный.
– Сделала… что? – переспрашиваю я. Перед глазами встает гостиничный номер. Наши с Патриком сплетенные руки и ноги. Я думаю о странном взгляде девицы в холле – знающем, видящем меня насквозь.
– Ты его убила, – говорит голос.
У меня падает сердце.
– Что?
– Ты сама знаешь, что сделала это, – повторяет он. – И я тоже это знаю.
Щелчок, короткие гудки на линии. Я не замечаю, как падает телефон, который я прижимала к уху плечом. Ты знаешь, что убила его.
Я смотрю в окно на черный квадрат асфальта. Щелчки, шаги – это был тот, кто звонил мне? За мной кто-то следит?
Жму на кнопку зажигания, и мотор оживает. Фары освещают ограду из проволочной сетки, соседний дом, ряд мусорных контейнеров. Даю задний ход, свет фар выхватывает из темноты машины, будку охранника, автомат оплаты. Никого нет. Никто там не прячется – по крайней мере, я никого не увидела.
32Линн
Пятница, 5 мая 2017
Патрик является домой в десятом часу. Я стараюсь вести себя как обычно, хотя чего уж тут обычного. Мне кажется, будто в мозгу беснуется пчелиный рой. Сердце отчаянно торопится куда-то, как обезумевший хомяк в колесе. Сегодня пятница. Вечер пятницы. Патрик ни при каких обстоятельствах не засиделся бы допоздна на работе. Он наверняка был с ней. Я уверена.
Он идет по коридору, но останавливается, заметив меня в гостиной.
– Ты здесь? – его голос звучит напряженно. Я сижу в темноте. Неподвижно. Просто смотрю.
– А-а дети где? – спрашивает Патрик.
– Спят.
– Уже?
– Я их усыпила. – Я делаю глоток вина.
– Ты их… что?
Я со стуком ставлю бокал на стол.
– Мелатонином. Это абсолютно безопасно. Я сочла, что им не нужно это слышать. И не смотри на меня так. То, что сделал ты, намного хуже.
В коридоре тикают напольные часы, подарок моих родителей на нашу первую годовщину. У соседей жужжит газонокосилка – этот придурок вечно стрижет свою лужайку в самое неподходящее время. Мне не нравится вид Патрика, пойманного с поличным. Я собираюсь сказать, что у меня разрывается сердце, но я так зла на этого болвана, что почти не чувствую ничего другого.
– Я знаю, что ты сделал с Грегом Страссером. – Я сжимаю в руке перочинный нож, который нашла в шкафу. Его я прихватила на всякий случай. – Ты мне отвратителен.
У Патрика отвисает челюсть. Из его горла вырывается сдавленный смех.
– Ну, Линн…
– Сегодня ты встречался с его женой. Даже не пытайся это отрицать. И тебя не было дома, когда я вернулась домой со спонсорского бала. Куда ты ездил?
– Я… я же говорил тебе. – Он всматривается в мое лицо. Вид у него загнанный. – Я заезжал за пептобисмолом. Для желудка.
Я скрещиваю руки. Лжец из него никудышный.
– Я могла бы сообщить полиции, что у тебя имеется мотив. Рассказать, что тебя не было, когда я вернулась домой. Я могу упечь тебя до конца жизни.
– Что за черт, Линн? – голос Патрика звенит, как натянутая струна. – Зачем ты это делаешь?
– А могу и промолчать. Но только если ты перестанешь с ней встречаться. Она нехороший человек, Патрик. Они с Грегом сговорились, и он убил ее первого мужа на операционном столе. Ты знал об этом?
Патрик так закатывает глаза, что снизу видна блестящая белая полоса. А потом бросается ко мне, раздувая ноздри. Я пячусь, удивленная этой мгновенной реакцией. Пальцы нашаривают рукоять ножа.