ет уличного фонаря отбрасывает на траву мою длинную тень. Я осматриваю улицу, но нет – из темноты не выскакивает Олли, готовый схватить нас. Я усаживаю малыша на детское сиденье, застегиваю пряжки ремней. Фредди чмокает губами и начинает было ворочаться, но снова засыпает. Я сажусь на водительское место и вставляю ключ в замок зажигания.
Отъезжаю от дома. Притормаживаю у знака «Движение запрещено» и осматриваюсь еще раз, хотя это полное безумие – думать, что кто-то будет разъезжать по нашей улице в такой поздний час. Я делаю еще два поворота и только тогда выезжаю на шоссе, идущее к северу. При такой скорости мы доберемся до дома родителей примерно к часу ночи.
Я выдыхаю. По щекам градом катятся слезы. Дает себя знать напряжение, в котором я находилась все эти дни, – я всхлипываю, а потом плачу навзрыд, стараясь не шуметь. Но я счастлива. Это такое облегчение. Ведь я сумела сделать это. Я убежала.
И возможно, теперь я в безопасности.
34Райна
Пятница, 5 мая 2017
Такси останавливается на Блу Хилл возле дома с вытянутым неухоженным палисадником, заросшим дикими цветами и сорняками и утыканным старыми предвыборными плакатами давно забытых кандидатов. Сквозь трещины в асфальте на подъездной дорожке растут одуванчики. На крыльце тускло светит лампочка, дом кажется нежилым и темным.
Полная нехороших предчувствий, я неуверенно стучу в дверь. Алексис – хоть это и не настоящее ее имя, но я решила мысленно называть ее так и дальше – приоткрывает моментально. Сегодня ее волосы рассыпались по плечам.
– Он здесь живет? – шиплю я. – Или это чужой дом?
Меньше всего мне хочется сесть за незаконное проникновение.
Алексис дергает плечом.
– Он сказал, что это общая собственность членов их группы любителей сексуальных забав. Чтоб в него войти, надо заплатить взнос. Считай, кооператив или что-то вроде.
– Хреноператив, – бурчу я, пока она распахивает передо мной дверь.
В коридоре пусто и воняет грязными носками. Гостиная тоже пустая, не считая жалкого продавленного дивана в середине. На кухне звонко капает подтекающий кран. Пройдя через весь дом, я выглядываю в окно на задний двор. Совсем близко отсюда, почти на соседней улице – дом Страссеров-Мэннингов… в котором произошло убийство. Мне вспоминается Сиенна. Давненько она не выходит на связь. Так решила – или просто занята? Неожиданно дружба с Сиенной представляется мне такой простой и безопасной. Мне становится жаль, что я слишком мало в нее вкладывала. Возможно, еще не поздно начать все с начала, вот только раздобуду денег и налажу свою жизнь.
– Я еще могу передумать, Алексис, – шепчу я, горло вдруг сжимается.
Алексис поджимает губы.
– Не называй меня так.
– Как же мне тебя называть – Джейн, что ли?
– Вот никак и не называй.
Отвернувшись, она вприпрыжку бежит наверх. Я стараюсь не пялиться на ее зад, но это сложно. Юбка на ней сегодня такая короткая, что сверкают ягодицы. Плечи и верх спины она тоже обнажила, я вижу, как выпирают нежные позвонки. А кожа прямо светится. Так бы и укусила.
Спальня, куда она меня приводит, самая заурядная, никакая. Кровать как кровать, с матрасом, простынями и пледом – но у меня напрашивается вопрос, когда стирали это белье. Алексис плюхается и смотрит на часы.
– Он скоро заявится. Я уже все подготовила.
Я осматриваюсь.
– А где камеры?
– Спрятаны. – Алексис гордо скрещивает на груди руки. Сегодня она густо подвела глаза, а губы накрасила ярко-розовой помадой. – И я не собираюсь рассказывать, где именно. Иначе будешь туда смотреть и все испортишь.
Я мрачно кошусь на нее.
– Я не хуже тебя в этом понимаю.
– Сказала девчонка, у которой за полгода две попытки, и обе неудачные.
У нее блестят глаза. Мне мерещится или она со мной заигрывает? Но в следующий миг вид у нее становится апатичным, почти скучающим. Типа, это обычная работа, и только.
Я вытираю ладони о плед, но вдруг осознаю, какой он, наверное, грязный, и брезгливо отдергиваю руки.
– Ну, и какой у нас план?
– Мы должны делать вид, что пришли на вечеринку с ночевкой. И тут он, видимо, «вломится», – она изображает кавычки согнутыми пальцами, – и сделает вид, что грабит нас. Мы должны притвориться, что очень испугались. Он должен поверить, что нам это тоже нравится.
Я кусаю губу. Все это очень странно.
– А дальше? – Я хочу услышать, когда мы признаемся, что шантажируем его.
– А дальше жди моего сигнала, – голос Алексис звучит деловито. – Предоставь все мне.
Я киваю, хотя совсем не в восторге от необходимости полностью довериться кому-то – я всегда предпочитала действовать в одиночку.
Мы скидываем обувь. Я хочу предложить посмотреть что-нибудь на моем мобильнике, но не уверена, разрешено ли это. Поэтому просто разглядываю собственные ногти. Алексис еще гуще подкрашивает губы и причмокивает. Потом встает и начинает ходить по комнате. О, она, похоже, тоже нервничает, как и я. Интересно, ей, как и мне, тоже пришло в голову, что отсюда рукой подать до дома Страссера?
– У тебя такой вид, прямо как будто у тебя это в первый раз, – замечаю я.
Она мечет в меня уничтожающий взгляд.
– Не бойся, не в первый.
– А когда было в первый? – Я опускаю ресницы. – В смысле, первая афера… ну, или первый секс. Оба варианта принимаются.
Алексис замирает, стоя ко мне спиной, лицом к окну.
– Мы здесь не ради того, чтобы поболтать. И мы не подруги.
– Окей, окей. Боже ты мой, – говорю я, скрипнув зубами, – да я просто пытаюсь изображать двух подружек на вечеринке с ночевкой. Вхожу в роль, так сказать.
Но Алексис на это не ведется.
– Ты никогда не слышала, что самый верный путь к победе – не привязываться к людям? Из-за этого мы только ошибаемся. Из-за этого нам могут причинить боль.
– В этом мы различаемся. – Я отворачиваюсь, не хочу, чтобы она увидела сейчас мое лицо. – Я не вписываюсь в такую картину мира. Я хочу иметь привязанности.
Алексис презрительно хрюкает.
Но я ей не верю. Не могу поверить. И снова поворачиваюсь так, чтобы видеть ее.
– Ты хочешь сказать, что между мной и тобой абсолютно нет связи? Когда мы встречались – когда ты думала, что я другая, а я думала, что ты другая, – ты абсолютно ничего ко мне не чувствовала?
Лампа на гибком шланге, стоящая на тумбочке, подсвечивает резкую линию ее скулы. На щеке у нее подергивается мышца. Видимо, она стиснула зубы.
– Что с тобой случилось, почему ты стала такой? – не отступаю я. – Ну, то есть, у меня это потому, что надоела вечная нужда. Родители тут, в общем-то, ни при чем – они жили, как умели. Им просто не хватало ума, чтобы выбраться из этой ситуации. Но я хотела все изменить. Я хотела лучшей жизни. И с тобой было так же?
Алексис кривит рот.
– Ты реально хочешь это знать? – с вызовом спрашивает она, обернувшись.
– Да. Реально хочу знать.
– Ну, ладно. Хорошо. – В ее глазах предостережение. – У меня нет родителей, Райна. У меня никогда не было отца. А в четырнадцать лет я нашла труп своей мамы. Самоубийство. Таблетки. Она вечно была в раздрае. После этого я жила в приемной семье – это означает, что меня оскорбляли, унижали и насиловали. И я хваталась за что угодно, лишь бы выжить. Обманывала. Воровала. Предавала и использовала людей. И научилась никому не верить. Худшее, что можно сделать, это завести друзей, потому что до тебя никому все равно нет дела.
Она бросает фразу за фразой вызывающе, понимая, как неловко мне это слышать. Но когда она поднимает голову, у нее блестят глаза – от возбуждения или от слез.
– Ну, теперь довольна? – бросает она сквозь зубы. – Мы достаточно сблизились?
У меня дрожат губы.
– Я… прости, – шепчу я. – Я же не знала.
Бум.
Дверь спальни распахивается от удара. От неожиданности я отодвигаюсь к изголовью, в ушах шумит кровь. К нам подскакивает мужчина в маске с вырезом для глаз.
– Не двигаться! – рычит он. Я вижу только его глаза, дикие, прищуренные.
– Не трогайте нас! – пищу я.
Это игра лишь наполовину. Мне и правда очень страшно.
Мужчина наставляет на нас что-то черное, массивное. Пистолет? Я задыхаюсь. Это тоже часть ролевой игры, да? Не может же он делать это всерьез. Мужчина хватает сумочку Алексис, потом мою и вытряхивает их содержимое на кровать. Во все стороны разлетаются тюбики губной помады. Телефон Алексис с глухим стуком падает на пол. Мы обе молим о пощаде, просим, чтобы он не трогал нас. Но по движениям мужика я понимаю, что он под кайфом. Он крепко хватает меня, но я чувствую, что он хочет не причинить мне боль, а напугать. Его руки шарят по всему моему телу. Рот в шерстяной маске скользить по моей шее. Это противно, но я терплю. Дело того стоит. Еще только несколько минут.
Отвернувшись к Алексис, мужчина целует и ее, но почти сразу возвращается ко мне. Он целует грубо и напористо, больно прихватывая зубами. Потом агрессивно срывает с меня топ и стягивает белье. Краем глаза я замечаю в его руках блестящую упаковку презерватива. Одно мгновение – и я лежу голая в этой грязной, пустой комнатенке, а надо мной нависает незнакомец в маске. Я кошусь на Алексис, ненавидя нас обеих за то, что она это видит. Я чувствую себя униженной. Обесчещенной.
Его брюки падают на пол бесформенной кучей. Он хватает меня за бедра, переворачивает и обрушивается на меня сверху. Зажмурившись, я пытаюсь думать о чем-нибудь приятном и невинном. Его толчки так сильны и грубы, что я несколько раз ударяюсь теменем об изголовье кровати. Случайно я прикусываю язык и чувствую вкус крови во рту. На секунду приоткрыв глаза, вижу свои ладони, упирающиеся в матрас, плюхающие туда-сюда груди, большое пятно на простыне. Меня переполняет отвращение.
– Стоп, – вдруг командует Алексис.
Он не слушает. Я снова стукаюсь головой о деревянное изголовье. На стене раскачивается единственная картинка и, сорвавшись с гвоздя, падает на пол. Она даже не была застеклена, а рамка пластиковая. Интересно, думаю я, сколько раз она уже падала вот так, по той же причине.