– Кит?
Я поворачиваюсь, и сердце начинает бешено стучать.
А вот и Уилла, легка на помине. На ней та же синяя кофта и спортивные штаны, как в ночь, когда она спасла меня от Патрика. Ее глаза покраснели. Кошмарный шрам на щеке от удара Олли напоминает разряд молнии. Без наручников, она смотрит на нас с сожалением и состраданием.
– Привет, – неуверенно говорит Уилла. – Можно войти?
45Уилла
Суббота, 6 мая 2017
Вокруг папы столько оборудования – мониторы, аппараты, они шипят, как змеи. А матрас, кажется, пытается его проглотить. Веки у него голубые и почти прозрачные. При взгляде на него меня начинает ощутимо подташнивать. В больницах у меня всегда так. Последний раз я была в больнице после маминой аварии, когда нам сообщили о ее смерти.
Я смотрю на Кит.
– Как он?
Кит не отрывает глаз от мониторов, на которых прыгают и вспыхивают непонятные цифры.
– Ну, дело не в его сердце. И, в общем-то, это все, что мне известно. До сих пор ни один врач не заходил, чтобы сообщить новости о папином состоянии.
Я киваю, сразу насторожившись из-за отчужденности в ее голосе. Она обижена. Возможно, я этого заслуживаю. Как ни крути, но, пусть косвенно, я замешана в хакерском деле. Сама того не желая, я заварила эту кашу. Никогда, конечно, я не попросила бы Блу копаться в документации частного университета. Я хотела получить информацию. Может, даже отомстить. Но я не хотела разрушать ничьи жизни.
Грега. Кит. Возможно, даже жизнь нашего отца.
Я сажусь на пластиковое оранжевое кресло за два сиденья от Кит. Над нами жужжит и мигает флуоресцентный светильник.
– Послушай, – начинаю я дрожащим голосом.
– Уилла, – произносит Кит одновременно. Я жестом предлагаю ей продолжать. Кит смотрит на меня, и у нее вырывается вздох. – Вот, значит, как. Тебя не посадили.
Я киваю.
– Отпустили, не предъявив обвинения. Это не значит, что его не предъявят, – я уже позвонила адвокату, – но не сейчас. – Я разглядываю свои руки, линии на ладонях, как будто надеюсь прочитать на них пророчество. Но там ничего нет. – Я кое-что сделала, Кит. Но не то, в чем обвинил меня Олли.
Кит с брезгливым видом рассматривает бурые квадратики на линолеумном полу. Внутренне я ощетиниваюсь. Между прочим, я тоже пострадала, хочу я крикнуть.
Будто почувствовав мое настроение, Кит прочищает горло.
– Почему же ты ничего не сказала. Про… ты знаешь про что. О том, что с тобой случилось. Это, пожалуй, больнее всего. – Кит, спохватившись, стреляет глазами в сторону дочерей (что она уже успела им рассказать? – думаю я). – Ты решила, что не можешь прийти с этим ко мне? – у нее срывается голос.
– Я ни с кем не могла говорить об этом.
– Почему?
Я втягиваю голову в плечи.
– Потому что это не очень приятно.
Она устремляет на меня непонимающий, удивленный взгляд.
– Да при чем здесь это? Это же не твоя вина! Ты могла бы заявить на них! Это не должно было сойти им с рук!
– Но я не видела их лиц. Не могла же я обвинять всю ассоциацию.
Кит что-то бормочет, так тихо, что я не разбираю слов. Рядом с ней неловко топчутся подошедшие Аврора и Сиенна. Я не могу даже поднять на них глаза. Всю жизнь я хотела, чтобы они мной восхищались, а оказалась неудачницей. И уж никак не примером для подражания. Мне противно от сознания, что и они растут в таком вот мире.
За окном все гуще синеет вечернее небо. Я задерживаю на нем взгляд в надежде перенестись в другое место, в другое время. Но с другой стороны– это важно, что я здесь, что наконец-то все объяснила. Наверное, хорошо даже то, что девочки Кит тоже здесь. Может, хотя бы не наделают тех же ошибок, что я в свое время.
Я делаю вдох.
– Я никому ничего не рассказывала, потому что очень долго винила во всем себя. Я чувствовала себя такой дурой. Ну, знаете: как я могла вляпаться в такую гадость? И что-то типа: это все по моей вине.
– Господи, – шепчет Кит. – Нет!
– Но с тех пор я пришла в себя и посмотрела на все по-другому. И знаю, что я ни в чем не виновата и не заслужила того, что произошло. Мне приходилось разговаривать со многими женщинами, прошедшими через это. Каких только историй я не наслушалась. Большинство девушек были из других университетов. Но пару раз мне встречались и студентки Олдрича. Из той же самой ассоциации, где это случилось со мной.
У Кит глаза лезут на лоб.
– Ты шутишь?
– Хотела бы я, чтобы это оказалось шуткой. – Я опускаю голову. Я чувствую запах своего немытого тела и сальных волос. Чувствую, что под глазами лежит осыпавшаяся тушь, а на скуле багровеет синяк. И почти физически я ощущаю на себе руки того юнца, вес его тела, когда он придавил меня, будто принадлежащую ему вещь. Поразительно, что с годами это воспоминание не притупилось, несмотря на все мои усилия.
– Когда такое случается, тебя как будто лишают лица, – шепчу я, низко опустив голову. – Ты не знаешь, кто ты теперь. Не можешь быть такой, как раньше, по-прежнему реагировать на жизнь вокруг. Это… живет с тобой. Так что на долгое время я постаралась похоронить это воспоминание. Иначе я бы не выжила, это был единственный способ прорваться. Я уехала отсюда как можно дальше и… в общем, изменила всю свою жизнь. Понимаю, что это неправильно, но вот так я сделала. – Я перевожу дух. – Но потом, спустя много лет, я разозлилась. Особенно когда поняла, что такое случилось не со мной одной, но и с другими девушками в Олдриче. И некоторые, между прочим, об этом сообщали.
Кит удивлена.
– Кому?
– Вообще-то, они обращались к Мэрилин.
У Кит в глазах испуг.
– Папиной ассистентке?
– Именно к ней. И она уверяла девушек, что передаст их жалобы выше по инстанции – папе. Но ни одному делу не был дан ход. Вместо этого она снова выходила на потерпевших. Встречалась с каждой наедине. Уговаривала. Не знаю, почему она так старалась уладить все своими силами – сочла, что папа слишком занят? Или боялась, что он примет неверное решение, раздует скандал?
– Но она же сама женщина! – возмущенно вскрикивает Кит. – Как же она могла?
– Не знаю. Но догадываюсь, что не все смотрят на это так же, как мы. И все пострадавшие, с которыми я разговаривала, называли ее страшным человеком. Как бы то ни было… – я кошусь на папу, лежащего в постели, – мне необходимо было знать наверняка, что он не имел к этому отношения. Что все это ее тайна, а не его.
Кит даже подбоченивается, готовая броситься на защиту отца. Я останавливаю ее.
– Я уверена, он ничего не знал. Если раньше и были сомнения, то теперь нет. В его имейлах по этому поводу нет ни слова, ни намека. Хотя, впрочем, в переписке Мэрилин тоже особо ничего не найдешь – все, что она говорила, она говорила с глазу на глаз, и это нигде не зафиксировано. Я обо всем знаю только из личных признаний девушек. И все они подтвердили, что папа не был в это вовлечен. Но я просто… хотела бы знать наверняка. – Я прочищаю горло. – Я не рассказала папе, что со мной случилось, поэтому не представляю, как бы он отреагировал.
– Почему же ты ему не рассказала? – строго спрашивает Кит.
– Ну… это трудно объяснить. – Я мнусь, пытаюсь подыскать правильные слова. – Маме я бы сказала. Но… сама знаешь. Ее не было.
В углу громко тикают часы. В соседней палате пищит чей-то монитор, выводя какую-то невоспроизводимую мелодию.
Кит ерзает в кресле.
– И поэтому ты решила натравить хакера на весь университет? – у нее дрожит голос. – На целых четыре университета?
– Не говори ерунды. – Я мотаю головой. – Никогда у меня такого в мыслях не было. Я хотела бы, будь у меня такая возможность, разве что посмотреть переписку Мэрилин. Но за несколько месяцев до того я делала материал о хакерах для «Источника», и среди тех, у которых я брала интервью, был один парень, Блу. У меня сохранился его телефон, и я позвонила, попросила о встрече.
Перед глазами встает сверкающая хромированным металлом закусочная, где мы встретились. Блу, худенький, невысокий парнишка лет двадцати, не больше, в куртке-бомбере, сидел передо мной с такой самодовольной, вызывающей улыбкой, что мне даже стало не по себе – я вдруг поняла, что он напоминает того насильника.
– Разговор у нас был самый общий. Я упомянула, что давно, во время учебы, со мной случилась некая неприятная история – и я подозреваю, что другие девушки тоже попадают в такие переделки. И что, возможно, этим делам не дают хода – замалчивание, круговая порука. Блу сказал, что мог бы для меня это разведать. Признался, что ненавидит заведения типа Олдрича, у него, мол, на них зуб, и потому с радостью разведает, что там за скандальчик. Он похвалялся, что ему ничего не стоит взломать защиту Олдрича – и, как видно, оказался прав.
– И ты попросила его взломать… что? – торопит Кит.
– Только переписку кое-кого из руководства. Я сказала, что если он что-то найдет, я оплачу ему время работы.
Кит удручена.
– Ох, Уилла.
– Я понимаю. Но больше Блу не объявлялся. Я уж решила, что больше никогда о нем не услышу. Так что можешь представить себе мое удивление, когда через несколько месяцев я узнала, что взломан весь Олдрич. И все выложено в общий доступ, на этом сервере, где все могли видеть всё.
У меня снова болезненно скручивает кишки, как в тот день, в день хакерской атаки. Помню, тогда я стояла в коридоре, еще не обсохшая после душа. Прочитала новость в бегущей строке на телевизионном экране, и меня вырвало прямо на ковер. Я молилась про себя, чтобы этот ужас не слишком ударил по папе, Кит, Сиенне – по всем.
Кит бездумно водит руками по своему свитеру, словно разглаживает его.
– А тогда почему ты решила, что это сделал именно Блу?
– Только сегодня, когда я забралась в кабинет Олли (идиотский поступок, знаю), он сообщил мне, что расследование привело к Блу. А иначе я бы и не догадалась связать этот ужас с его именем. – Я приглаживаю немытые волосы. – Хоть я ему и не платила и просила совсем о другом, но все же. Разговор-то у нас все равно был.