Репутация — страница 61 из 68

А значит, меня еще могут привлечь к ответственности. Каким будет мое наказание? Уволят ли меня из «Источника»? И смогу ли я вообще когда-нибудь снова начать работать по специальности? Эти вопросы сверлят мне мозг уже давно, с того самого дня, как стало известно о хакерской атаке. Честно говоря, я не без удовольствия задвинула их подальше на то время, пока мы разбирались с убийством Грега. Но теперь Олли снова вытащил их на поверхность. И прятаться мне больше некуда.

Кит закрывает глаза руками.

– Поразительно, что Олли знал тебя в прошлом.

– Мне самой с трудом верится. Но это правда. И он считает, что в ту ночь пострадала не я одна, были и еще девушки. И он наверняка знает имя того мерзавца, который… ну, ты понимаешь. Это сделал.

Кит смотрит на меня, удерживаясь, чтобы не задать очевидный, лежащий на поверхности вопрос. Нет, я не хочу знать имя этого типа. Не потому, что имя сделает все более реальным – для меня это и так реально. Дело в другом, я больше не хочу придавать тому происшествию значения. Узнав имя, я неизбежно заинтересуюсь другими подробностями – где он работает, обзавелся ли семьей, как выглядит. Я залипну в этой теме. Не сумею ее отпустить. Пусть уж лучше он останется безымянным. Так он меньше значит.

Я слышу, как скрипнула кровать. Повернувшись на звук, обнаруживаю, что папа лежит с широко открытыми глазами. И напряженно вглядывается куда-то, в пространство перед собой.

– Папочка. – Кит, вскочив, вмиг оказывается рядом с ним. – Папочка, это Кит. И Уилла тоже здесь. Ты в больнице. Помнишь?

Взгляд отца фокусируется сначала на Кит, потом на Авроре и Сиенне, потом на мне. При виде меня он щурится, и у меня сжимается сердце. Он помнит, что я сказала. Он в ярости.

– Папа? – Я подхожу ближе, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – Я…

Он качает головой, останавливая меня.

– Я не знал, Уилла.

– О чем ты?

Голос у него слабый, шелестит, как сухой песок, это голос столетнего старца.

– Я ничего не знал об изнасилованиях. Верь мне.

Глаза у Кит лезут на лоб. Сиенна застывает с открытым ртом.

– Мне никто и никогда об этом не сообщал. Понимаю, что это не оправдание. Незнание не может служить оправданием. Я должен был бы знать обо всем, что происходит в университете, о хорошем и плохом. Но я не… Ты должна верить. Я никогда не допустил бы такого.

Меня прошибает жаром от стыда. Я так низко опускаю голову, что она почти лежит на кровати, рядом с его ногой.

– Ясно. – У меня в горле комок. Как я могла его подозревать? Почему я усомнилась в родном отце? И вдруг прорываются слезы, которые я долго сдерживала, и щеки моментально становятся мокрыми. – Прости меня, пап, – всхлипываю я. – Прости меня, пожалуйста.

Пищит аппарат, к которому он подключен.

– Успокойся, – тихо говорит папа. – Может, и к лучшему, что все получилось так. Столько всего открылось. Столько всякого такого, от чего давным-давно нужно было избавиться.

– Не говори так, – упрямо возражаю я. Так нельзя, он не может вот так, сразу освободить меня от чувства вины. Это было бы слишком просто.

За моей спиной шаркают чьи-то шаги. В палату вошел высокий, бородатый и очень усталый врач. В руке у него записи, выражение лица встревоженное.

– Миссис Страссер? – спрашивает он, глядя на мою сестру.

– Да, – Кит распрямляет спину.

– Доктор Штейн. – Он пожимает руку Кит, которая представляет ему девочек и меня. Доктор неловко переминается с ноги на ногу. – Итак. Ваш отец. – Опустив глаза, он смотрит на папу, и что-то в выражении его лица неуловимо меняется. – Результаты только что проведенной МРТ говорят о том, что у вас, мистер Мэннинг, обширная опухоль в поджелудочной железе.

Я какое-то время бездумно исследую детали на лице врача: крупные поры на носу, тонкую золотую оправу очков. Кит разражается истерическим смехом.

– Подождите, вы о чем вообще?

– Рак? – тихо спрашиваю я.

– Да. У нас не было времени проводить какие-либо исследования – но мы связались с другими лечебными учреждениями. Оказалось, что с января мистер Мэннинг проходит курс лечения рака поджелудочной железы в центральной больнице Аллегейни. Его лечащий онколог сообщил, что несколько дней назад амбулаторно сделал ему очередную инъекцию – этот препарат помогает поднять число лейкоцитов после химиотерапии и снижает риск инфекции, так что больной может уйти домой, а не лежать на больничной койке.

Он говорит с нами буднично, считая, видимо, что нам все известно. Но мы только обмениваемся недоуменными взглядами.

Кит даже улыбается, точно услышала шутку.

– Нет. У папы была паническая атака. Последние несколько недель были для него очень трудными. Рак здесь ни при чем.

– Мы считаем, что обморок в отделении полиции был побочным эффектом сделанной недавно инъекции, – поясняет доктор Штейн. – Это может сопровождаться затрудненным дыханием, одышкой, а в сочетании со стрессом…

– Стойте, стойте, – я вдруг осознаю кое-что. – Вы сказали, что папа проходит химиотерапию и несколько дней назад получил сильную дозу? Черт, черт, как это возможно?

– Верно, – подхватывает Кит. – Он все время был в университете, в Олдриче. Разбирался с хакерской атакой. – Она с сомнением поворачивается ко мне. – Или нет?

Но мне-то откуда знать?

Доктор Штейн, опустив свои записи, сочувственно смотрит на нас.

– Случается, что больные как можно дольше скрывают свой диагноз и лечение. Не хотят, чтобы их жалели, или опасаются, что на работе перестанут воспринимать их всерьез. Многим кажется, что пострадает их репутация, если люди узнают об их изнурительной болезни, – он косится на тихо лежащего папу. – У мистера Мэннинга не выпадают волосы. Он похудел, но не так уж сильно. Вероятно, ему удавалось все скрыть. В последнее время он не страдал провалами в памяти? Резкими сменами настроения?

Я стою молча, уставившись на него.

– Понимаю, какой это шок для вас, – вздыхает доктор Штейн. – Хорошо, что мы связались с его лечащими врачами из Аллегейни, так что мы знаем, с чем имеем дело. Утром мы продолжим обследование, чтобы понять, что произошло. Мне сказали, что прошлая инъекция должна была быть последней. Я не уверен, что лечение оказалось достаточно эффективным.

Еще раз одарив нас долгим, проникновенным взглядом, он выходит из палаты и бесшумно прикрывает за собой дверь.

Мне кажется, что в палате стало темнее. Мы молча смотрим друг на друга. В глазах у Кит слезы, но я слишком оглушена и пока ничего не чувствую.

Кит подходит к папе.

– Это рак, папочка? Но почему Аллегейни? Почему не какая-то хорошая больница?

– Все в порядке, – хрипит он в ответ. – Они там прекрасно ко мне относятся.

Мы отшатываемся, как от револьверного выстрела.

– Так это правда? – вскрикивает Кит. – Ты проходишь лечение? А нам, значит, ни слова?

– Мне так было проще.

– Ты это серьезно?

– Я не хотел вас волновать. Не хотел стать обузой.

– Какого черта, папа, что за бред?

Желая остановить Кит, я кладу руку ей на плечо. Сама я прекрасно понимаю, почему отец так поступил, промолчав и не сказав нам о болезни. Причина та же самая, по которой я много лет назад не рассказала о том, что случилось со мной. Лучше не быть обузой, так ведь проще для всех – ни о чем не знать. Однако пришло время, и теперь все обо всем узнали.

Кит прижимает ладони к вискам.

– Все это у меня в голове не укладывается. – Она с фанатично горящими глазами оглядывается на нас. – Может, у кого-то еще есть тайны, которые от меня скрывают? Давайте, не стесняйтесь! Лучше уж выкладывайте сейчас. А то я не знаю, что сделаю.

В палате воцаряется молчание. Даже какой-то тикающий прибор смолкает. В повисшей тишине вдруг становится слышен тихий, подавляемый плач. Все мы поворачиваем головы к Авроре. Она снова сидит на стуле, подтянув колени к груди. С ее лица ушли все краски.

– Что такое? – спрашивает Кит, высоко вскидывая брови.

Аврора беспомощно глядит на Сиенну. Между ними происходит странный безмолвный диалог, и у меня по спине бегут мурашки.

– Скажи ей, – скулит Аврора.

У Сиенны на лице страх, тревога. Она едва заметно отрицательно качает головой.

– Что мне надо сказать? – Кит выпрямляется, голос у нее звенит, она на грани паники.

Девочки снова смотрят друг на друга. Довольно долго они молчат – вообще-то, не слышно даже вздохов. Наконец, Аврора низко опускает голову и начинает шумно, прерывисто дышать.

– Это была я, – тихо мямлит она, тыкаясь подбородком в свою блузку.

– Что? – недоумевает Кит.

– Я, – повторяет девочка. – Это я сделала.

– Аврора, прекрати, – рявкает Сиенна. – Не говори ничего.

Медленно, как во сне, Кит поворачивается так, чтобы видеть лица обеих дочерей.

– О чем вы говорите? – Она бросается к Авроре. – Что ты натворила? – Она хватает девочку на плечи. – Что ты сделала?

Аврора выставляет вперед ладони, загораживается ими, как щитом. Она рыдает уже во весь голос.

– Я не нарочно! Я прочитала письма, и мне стало так мерзко, я просто хотела ее защитить!

У Кит отвисает челюсть. Я так поражена, что вынуждена сесть. О чем говорит Аврора?

– Кого защитить? – спрашивает Кит. Она бросает взгляд на Сиенну, потом снова возвращается к Авроре и обратно. – Аврора знала, что всю переписку Лолиты написала ты? – Обе девочки молчат и никак не реагируют. Кит продолжает: – Но в таком случае почему ты вдруг почувствовала желание защитить Сиенну? Ты не хотела, чтобы кто-то узнал? Или думала, что Грег собирается ее обидеть?

Все, что я могу разглядеть, – это пышные волосы на опущенной голове Авроры. Девочку бьет дрожь.

– Нет.

– Что – нет? – раздраженно уже не кричит, а визжит Кит. Ничего не понимая, она обращается к Сиенне. – О чем она говорит?

Но Сиенна неподвижно замерла в своем кресле.

– Сиенна не писала все те имейлы, – лепечет Аврора, уткнувшись себе в грудь. Ее голос звучит одновременно зло и безгранично устало.