Он машет рукой, мол, ерунда, зачем это, но я-то знаю, что нужно. Открываю рот, чтобы все-все ему рассказать – почему я стояла в ту ночь на берегу, как мне было тяжело и стыдно и не было даже проблеска надежды. Но, постояв молча, закрываю рот. История моих страданий – всего лишь одна в целом море других, похожих. Да и не стоит, наверное, лишний раз ворошить прошлое.
– Да ладно, не за что, – нарушает Гриффин неловкую паузу. И вдруг спрашивает: – Ну, и как оно все?
В последующие годы я и сама не раз буду задавать себе этот вопрос. Порой все будет складываться не лучшим образом. Иногда я буду чувствовать то же отчаяние, что тогда на мосту, когда казалось, что самое простое – покончить со всем этим раз и навсегда. Эти ощущения будут преследовать меня, они никогда не исчезнут до конца, так и останутся тоненькой пленкой на коже. Но я с этим справлюсь. Должна справиться. Крепче обняв Фредди, я прижимаюсь к нему щекой.
– Стараюсь, – отвечаю я Гриффину.
48Райна
14 августа 2017
С тех пор, как я съехала из кампуса и перебралась в унылую квартирку, в которой кроме меня живут еще четверо, я зарабатываю на жизнь тем, что готовлю кофе в кофейне. Живу в пригороде, так что добираться до любого места стало дольше. Оставив, наконец, позади туннель и мост, мы проезжаем мимо исторического музея, арт-центра и колоссальный библиотеки Олдричского университета (в которой за мной до сих пор числятся несданные книги). Перед своей остановкой я нажимаю на кнопку, чтобы выйти. Автобус, пыхтя, останавливается, и я сбегаю по ступенькам. Опаздываю. И вообще, я даже не уверена, что все это взаправду. Не удивлюсь, если окажется, что я притащилась сюда впустую.
Бухгалтерия нисколько не изменилась с тех пор, как я приходила сюда в последний раз. Те же олдричские флаги, красные с золотом, та же тяжелая дверь и те же самые тетки за письменными столами. Я оглядываюсь, чувствуя, как тревожно сосет в груди. Ее до сих пор нет. Значит, это розыгрыш. Конечно, розыгрыш – никаких сомнений. Надо было сразу догадаться, еще на той неделе, когда от нее пришло письмецо по электронной почте. Нужно заняться делом, начать хлопотать о стипендии или, может, подать документы в другой университет, подешевле, или еще раз поговорить с родителями – вдруг у них припрятаны еще какие-то деньжата под матрасом. Мы с ними снова общаемся, немного. История с тем типом, Патриком, меня основательно встряхнула, так что мозги встали на место. До меня дошло, что родители, хоть и невежественные провинциалы, люди, в общем, неплохие. Не такие, как семейка Алексис. И жизнь у меня не такая несчастная, как у Алексис.
Но так или иначе, надо шевелить мозгами и готовиться к следующему семестру, не оплаченному Грегом Страссером, а я занимаюсь ерундой, химерами, которые могут закончиться только унижением. Взяв сумку, я решительно направляюсь к двери, но тут она распахивается, и кто-то входит. Мы чуть не сталкиваемся. Я отскакиваю в сторону, у меня перехватывает дыхание.
Стоя у двери, Линнифер Годфри смотрит на меня оценивающе.
– Ты куда-то собралась, Райна?
Я прижимаю руку к горлу.
– Нет, я просто боялась, что опоздала и…
– И что я не появлюсь?
Ну, если честно, то да, вертится у меня на языке, а Линн подходит к первому свободному окошку. Только представьте, Линн впервые написала мне после того, как случилась вся эта кошмарная катастрофа. Подозреваю, что она разыскала секретный почтовый ящик своего муженька, в котором он договаривался о своих свиданиях и секс-развлечениях. Через него она вышла на Алексис, а уж та слила ей мои контакты. Уж не сомневайтесь, она долго меня допрашивала, что у нас было той ночью с Патриком, и видел ли нас кто-нибудь еще, и часто ли, по моему мнению, он проделывал такое с другими – правда, спросила и том, как я себя чувствую после того, что он со мной сделал.
Я тогда отвечала ей честно на все вопросы. Даже рассказала о нашем договоре с Грегом Страссером, и это, как ни странно, вроде как сломало лед между нами. Я призналась, что мечтаю только об одном – вернуться в универ и продолжать учебу. Просто так сказала, без всякой задней мысли. На этом месте Линн просто бросила трубку, не попрощавшись. Я уже решила, что с этим все и я никогда больше о ней не услышу. Но спустя несколько месяцев она вдруг снова позвонила. Сказала, что много думала и приняла решение оплачивать мое обучение. Услышав такое, я чуть не упала с дивана.
– Чем я могу вам помочь? – спрашивает усталая женщина за стеклом, глядя на нас с Линн.
Линн присаживается к столу и объясняет, что намерена открыть счет, с которого бы снимались средства до конца моего обучения. Женщина протягивает ей нужный бланк, и Линн вооружается ручкой. Она поднимает на меня глаза.
– Напомни, как твоя фамилия?
– Х-Хэммонд, – заикаясь, подсказываю я.
– Дата рождения? – Но тут же закатывает глаза. – Вот здесь. Заполняй сама.
Линн выпрямляет спину. Смотрит перед собой. Я вписываю в бланк все личные данные: номер студенческого билета и социального страхования, адрес, по которому я сейчас проживаю, и так далее. Внизу Линн проставляет код маршрутизации и номер счета стипендиата для автоматических отчислений.
Она проталкивает заполненную форму в окошко, и сотрудница по другую сторону стекла начинает вводить данные в компьютер. Надев темные очки, Линн поднимается, собираясь выйти на улицу.
– Линн, – окликаю я ее, внезапно охрипнув.
Линн смотрит на меня холодно. Кажется, даже неприязненно – это-то я как раз понимаю, за что ей меня любить? Я сглатываю.
– Я не могу понять, почему вы это делаете. Вы же знаете, я бы и так никому ничего не сказала.
Разоблачить Патрика Годфри означало бы разоблачить и себя. Мне казалось, Линн должна это понимать. После всего, что мне пришлось пережить, я все же не махнула на себя рукой. Нельзя этого делать.
Чопорно, с отсутствующим выражением лица, Линн захлопывает сумку.
– Я делаю это потому, что моего мужа это привело бы в ярость.
Я растерянно хлопаю глазами.
– Он не хочет вспоминать о той ночи. Это мой способ сделать ее незабываемой.
Я кладу ногу на ногу, потом снимаю. Не уверена, что мне нравится быть пешкой в чьей-то игре. Это делает мою позицию уязвимой – типа, Линн может передумать и отобрать свой подарок, когда ей надоест мучить Патрика.
Но ее лицо смягчается.
– И еще… ты напомнила мне, какой я была в этом возрасте. Я в молодости тоже делала странные вещи ради денег. А мама мне не сказать чтоб помогала. Но я не хочу, чтобы ты и дальше этим занималась. Потому что, ну слушайте, это ужас какой-то. Тебя убить могли.
Я опускаю голову все ниже. Тот дом и спальня не выходят у меня из головы. Все могло быть еще хуже, гораздо хуже. Больше никогда не ввяжусь ни во что подобное. Хотелось бы мне сказать, что мы помирились с Алексис, но это не так. С той ночи мы с ней не разговаривали. Я все равно часто ее вспоминаю. Интересно, думает ли она обо мне? И увидимся ли мы когда-нибудь? Иногда мне кажется, что она мелькает среди студентов в кампусе… Пока не вспоминаю: она же никогда здесь не училась.
В отличие от Сиенны. И я изо всех сил старалась стать хорошей жилеткой, в которую она может поплакать. Не скажу, что я спокойно отнеслась к новостям об Альфреде. Вот уж никогда, никогда бы не подумала, что старикан на такое способен. На самом деле, что-то в этой истории кажется мне немного подозрительным – чтобы человек, умирающий от рака, справился с таким живчиком, как Грег Страссер? Но кто-кто, а я не собираюсь задавать лишних вопросов. Старая Райна, возможно, сунула бы любопытный нос и попыталась раскопать, что и как, – возможно, пошантажировала бы Сиенну, – но я стала другой. Кажется, Грег был прав: я и впрямь стараюсь стать лучше.
– Все готово. – Служащая протягивает Линн квитанцию. – Хорошего дня.
Сложив квитанцию, Линн убирает ее в наружный кармашек сумки. Мы обе идем к выходу.
– Будь осторожнее, окей? – говорит мне Линн. – Ты неглупа. Я вижу. И из тебя может выйти толк. Так что, пожалуй, дело и в этом тоже. Считай, что я делаю инвестицию в будущее. Может, однажды это окупится.
Удачное вложение – до того, как ты стала известной. Как тебе такой поворот?
– К-конечно. – Значит, это не подачка из жалости. Она считает, что у меня есть будущее. Она уверена, что мое место здесь, в Олдриче. Может, она верит в меня даже больше, чем Грег.
– В общем, – Линн смотрит на запястье и вздергивает подбородок, – мне пора, опаздываю. – Она похлопывает меня по плечу, но тут же, как будто опомнившись, отдергивает свою руку. – Будь к себе добрее, Райна. И помни, я всегда наблюдаю.
И все – она открывает дверь и уходит. Я плетусь следом. Высокие каблучки Линн цокают по тротуару.
На меня обрушивается жаркое солнце августа. Мне не показалось? Все это действительно было? Лицо само собой расплывается в улыбке. И только потом я вспоминаю ее последние слова: «Я всегда наблюдаю».
Могу поспорить, это так и есть. Я уверена, что она будет проверять, какие я делаю успехи и держу ли обещание не влезать в неприятности. Но знаете, что я вам скажу? Меня не напрягает, что кто-то наблюдает за моей жизнью. Вот прямо нисколько не напрягает.
49Линн
15 августа 2017
– А вот и устрицы для мадам и месье. Bon appétit. – Официант ставит на стол перед нами блюдо великолепных американских устриц, после чего незаметно отходит. Я любуюсь красивыми раковинами, попутно незаметно окидываю взглядом зал – не поглядывает ли кто-то еще с завистью и вожделением на наш деликатес. Сама я всегда так делаю – обожаю смотреть, что едят другие. Потом подталкиваю блюдо к Патрику. – Вот, милый. Бери первый. – Я подмигиваю и озорно добавляю: – Ты же знаешь, что говорят об устрицах. Патрик сверлит блюдо глазами, выбирает устрицу и отправляет в рот. Я слежу, как он жует, глотает. Он придвигает блюдо ко мне. Движения немного скованные, он будто деревянный – если так дальше пойдет, придется дома с ним поговорить. Под столом я прижимаюсь к нему ногой. Чувствую, как он напрягается, но потом расслабляется, соглашаясь: пусть все идет, как идет.