— Может, и немного. Но достаточно, чтобы выйти и угнать машину!
— Мы ее не угнали. Мы просто доехали до метро.
— О, господи! Да от «Асцеллы» пять минут пешком до «Спортивной»!
— Вчера «Зенит» играл и «Спортивную» на вход закрыли. Вот мы и прокатились. На Ваську.
— А магнитола? — напомнила Маша.
И это напоминание заставило молодого человека слегка смутиться:
— Мне… Я… В этом месяце моя очередь за общагу платить. А у меня с баблосами сейчас — полный «аут».
— Попросил бы у меня.
— Я тебе еще прошлые две штуки не отдал. И вообще, брать деньги у женщины — это пошло.
— А воровать, получается, не пошло?
— Да какое воровство? — оскорбился Пронин. — Если хочешь знать, этой магнитоле цена — две копейки! Китайское дерьмо, да еще и убитое почти!
— Да, но за эти «две копейки» Гаврика арестовали. Кстати, а откуда ты узнал?
— Мне его мамаша позвонила. Сразу после того, как его менты из дома забрали. В полном неадеквате.
— О, господи! Ну вот, а теперь дойдет очередь и до Пегова, и до тебя.
— Не дойдет. Гаврик нас не заложит, — не вполне уверенно мотнул головой молодой человек и страдальчески протянул: — Вот ведь уроды, а!
— Кто?
— Да менты, козлы эти! Они бы с таким усердием убийц искали, педофилов всяких!
— А ничего, что мой папа — полицейский? — ревниво напомнила Маша.
— Прости, к твоему батюшке это, безусловно, не относится. Кстати, о батюшке… Слу-ушай, у твоих предков, кажется, дача есть?
— Есть. В Ново-Лисино.
— А у тебя свои ключи имеются?
— Должны быть где-то. А что?
— Можно я какое-то время на ней перекантуюсь? Хотя бы пару дней? А там будет понятно — что да как? Заложил нас Гаврик или…
— Даже не знаю, — заколебалась Маша. — А вдруг Лагацкие заметят?
— Кто заметит?
— Лагацкие. Это наши соседи по участку. Они там постоянно живут. Если увидят тебя — сразу родителям позвонят.
— Не заметят! Я даже из дома выходить не буду. Даже свет зажигать не стану. А? Машута?.. Да будь ты человеком!.. Иначе мне всё — край!
— Ну хорошо… — сдалась девушка. — Я… я поищу. Ключи.
— Машка — ты прелесть! — Мыльной правой рукой Пронин неожиданно схватил ее за талию и притянул к себе. — Иди ко мне!
— Женька! Перестань! Ну не балуйся, слышишь?! — засопротивлялась Маша.
— Знаешь как я тебя сейчас хочу?
— Не знаю. Всё, отстань! Грейся!
— Вот смотри, — Пронин слегка приподнялся и продемонстрировал: «как именно». Хочет.
Сугубо внешне «желание» смотрелось достаточно убедительно.
— Ффу, пошляк! — как бы смутилась Маша, снова делая попытку вырваться.
Но свободная левая рука молодого человека уже по-хозяйски шарила под полами ее халатика. За коими, полами, как еще на лестничной площадке успел отметить и оценить Пронин, ничего, кроме трусиков и наливного крепкого девичьего тела, не было…
Затрещала хрупкая ткань, посыпались на кафельный пол пуговицы…
Согласно закону Архимеда выплеснулась через борт вытесненная погруженным в чешскую сантехнику вторым телом пенная вода. И…
И девушка, как некогда изящно высказался позабытый графоман-романтик, он же — мастер тончайшей Еротической прозы: «…доверчиво положила ноги ему на плечи».
Ну а далее пошёл уже чистый Аверченко:
«…и всё заверте…»[16]
Санкт-Петербург, 1 октября, сб.
Яна проснулась внезапно, будучи вырвана из тревожного сна слаженно-хоровым бабьим возгласом «ОЙ!». Именно такой эмоцией соседки, они же — подруги по травматологическому несчастью, отреагировали на внезапное появление в палате Купцова.
Обыкновенно деликатный до неприличия Леонид прорвался в больничные покои в столь растрепанных чувствах, что умудрился появиться на «дамской половине» без предварительного стука вежливости. Застигнув тем самым болезных дам врасплох.
— ОЙ! — эхом отозвался хору Купцов. — Ради бога, извините!
Он смущенно отвел глаза, давая возможность теткам-старожилам натянуть казенные одеяла на разной степени загипсованности телеса, и, выждав пару секунд, взволнованно направился к койке Асеевой. На его скорбной физиономии в данный момент столь отчетливо проступала печать физически осязаемого сострадания, что Яна Викторовна не смогла сдержать улыбки и заговорила первой, с привычной насмешливой интонацией:
— Товарищ инспектор! Мне кажется, я вас на сегодня не вызывала?
— Вызывают полицию. И Деда Мороза, — машинально парировал подколку Купцов, беря стул и подсаживаясь рядом. — А мы, инспектора, сами приходим. Здравствуйте, Яна.
— И вам не хворать, Леонид Николаевич. Как вы сюда попали?
— То есть? Через дверь, разумеется.
— Странно. А ко мне сюда даже маму не пустили.
— А-а… вот вы о чем. А меня, как видите… — Леонид не стал уточнять и суетливо сгрузил на прикроватную тумбочку пакет. — Вот, я тут принес… Э-э-э… Здесь: апельсины, ряженка, вода и шоколад.
— За воду спасибо, пить страшно хочется. А вот все остальное — право напрасно. Те же апельсины — я их с детства не ем.
— Почему?
— У меня на них, простите за столь пикантную подробность, аллергия.
— Извините, не знал. Запомню/учту на будущее.
— Ай, бросьте! Не стоит захламлять память всякой ерундой.
Купцов стоически проигнорировал очередную подколочку и, машинально придвинувшись чуть ближе, спросил:
— Как ты?
— А разве не видно? Я — прекрасно!
— Хм…
— Так, Леонид Николаевич, давайте-ка, во-первых, сделаем лицо попроще, — не то рассердилась, не то смутилась Асеева. — А во-вторых, кончайте на меня столь откровенно пялиться — вы меня смущаете, я ненакрашенная.
— Вот она, женская логика: сначала «разве не видно?» и тут же, следом, «не пялься», — вздохнул Купцов и демонстративно отвернулся, фиксируя взгляд на отражении Асеевой в висящем на стене зеркале. — Как оно получилось-то?
— Да какая разница? Теперь ведь всё едино не перетáкаешь…
Яна Викторовна устало прикрыла глаза, и в мозгу тут же всплыла жуткая картинка.
Которая, похоже, отныне будет ее преследовать всю оставшуюся жизнь…
Поздний вечер пятницы. Довольно пустынный для «предвыходного» времени проспект Добролюбова. Асеева подходит к своей «канареечке», припаркованной «лицом к Неве», щелкает брелоком сигнализации. Одновременно у нее в сумочке начинает трезвонить телефон. Продолжая стоять на проезжей части, Яна отвечает на звонок:
— Да, мамочка… Не звоню, потому что уже освободилась… Вот прямо сейчас сажусь в машину и еду…
Со стороны Биржевого моста слышится нарастающий рев автомобиля.
— …В магазине ничего купить не нужно?.. Что? Половинку или целый?..
На проспект выныривает идущая на весьма приличной, явно выше дозволенной, скорости темная иномарка.
Яна невольно оборачивается и… сперва растерянно, а затем — близко к панике наблюдает, как иномарка, резко заложив влево, выкатывается на встречку и летит прямо на нее.
Ноги мгновенно становятся ватными. До физической боли начинает пульсировать в висках, по спине градом течет холодный пот.
В последний момент Асеева успевает сделать единственное — вжаться в стойку своей «шкоды», на какие-то миллиметры увеличивая дистанцию между собой и «безумной», явно потерявшей управление иномаркой. Однако этого оказывается слишком мало, чтобы избежать контакта с несущей смерть колесницей.
«Ой, мамочки!!!!»
Удар!.. Впрочем, самого момента удара она не видит.
Равно как не видит якобы должную промелькнуть перед глазами всю свою жизнь в режиме «видеоклипа-автореферата».
Асееву подбрасывает на капот собственной машины. Перекатившись через который, она, уже в полной отключке, падает с противоположной стороны на тротуар.
Почти не сбавляя хода, иномарка, вильнув массивным задом, возвращается на свою полосу и растворяется в ночи, уходя в сторону стадиона.
— Кхм… Номера ты, естественно, не запомнила? — деликатно уточнил Купцов.
— Издеваешься? — сердито отозвалась на «деликатность» Яна. — Там же буквально какие-то доли секунды! Темно, вокруг ни души. Со стороны моста несется темная иномарка… Вдруг — ж-жух! Ее резко заносит влево, и она влетает аккурат в меня. И — все… Очнулась уже здесь, в реанимации.
— Здесь «темная», надо полагать — «черная»?
— Не знаю, может быть. Ночью все тачки — серы.
— Эт-точно.
— Но, в любом случае, всяко не белая, не желтая и не красная.
— А модель?
— Понятия не имею. Я в машинах не очень хорошо разбираюсь. Ориентируюсь в основном по лейблам-значкам.
— Темная «бээмвуха», конечно, лучше, чем ничего, — печально констатировал Леонид. — Но все равно… вспоможение не самое великое. Разве что гибэдэдэшники случайно тралом зацепят.
— Ой! Я тебя умоляю! — поморщилась Асеева. — Когда и кого они цепляли «тралом»? Исключительно «налом»! Да и то если под самым носом и не влом палкой махать.
Погруженный в раздумья Купцов шутку юмора не оценил и продолжил сокрушаться:
— Бывает же такое: все напасти, да в один вечер!
— А что означает это твоё «все»?
— Ах да, ты же не в курсе! — спохватился Леонид. — Вчера, вскоре после твоего ухода, какие-то дебилы на гидроцикле, прямо с воды, в курительный салон «Океана» аэрозольную гранату зашвырнули.
— Ого!
— Ага! Ты бы видела что там началось! У-у-у! Последний день Помпеи-2!
— Подожди! Какую, говоришь, гранату? — отчего-то насторожилась Асеева.
— Аэрозольную. Что-то типа милицейской «Черемухи».
— Да-да, именно черемуха… Темный «БМВ»… «В окошко брошена»…
Силясь вспомнить нечто важное, Яна Викторовна откинулась на подушки и зажмурилась.
Встревоженный столь странной реакцией Купцов склонился над любимой женщиной и — была не была! — не спрашивая разрешения, осторожно и нежно сжал ее горячую руку в своих ладонях.