— А он что?
— А он: типа, тебя, урода, не спрашивают. Сделаешь все, что будет велено, иначе мы к твоей наркоте еще пару вагончиков говна прицепим. Уедешь в тундру лет на десять. И таким это он тоном произнес, что я понял — не врет, с них станется. Тут я и заткнулся. Решил, что угодно сделаю — лишь бы отпустили. А потом — ноги в руки — и хрен они меня сыщут… В общем, снова сидим в тачке, ждем.
— Возвращения Бочарова? — уточнил Дмитрий.
— Ага.
— Как долго?
— Не знаю. Минут пятнадцать. Может, двадцать. А потом вернулся Бочаров. Весь такой… э-э-э-э…
— Какой?
— Возбужденный. Потный. Пятов его спрашивает: получилось? А тот: да, все пучком. И мы поехали в адрес антиквара. Причем, «мерс» за нами пристроился. Ну, а дальше… я вам уже рассказывал.
— Ты рассказывал нам двоим и не под запись, — напомнил Петрухин. — Так что не скромничай. Тем более, за такую историю не грех и дважды послушать. Да, кстати, а с чего твои друзья решили, что Радецкий вот так вот запросто откроет дверь незнакомцу.
— Они мне не друзья, — пробурчал Коптев.
— Хорошо, пусть будут подельники.
— Мне сказали, что я должен представиться нотариусом. И что меня прислал Петр Николаевич. Якобы тогда он точно откроет…
Долго не решаясь, Сергей все-таки тянет руку к дверному звонку. На правом плече у него висит предусмотрительно выданная «подельниками» сумка — тот самый китайский REBOK.
— Кто? — доносится из-за двери настороженное.
— Добрый вечер, Анатолий Яковлевич. Я — нотариус. Меня прислал Петр Николаевич. Это по поводу расписки.
— Вы что там, совсем обалдели? На пару с Московцевым? До завтра не могли подождать?
Сергей начинает сумбурно оправдываться (как учили):
— Извините. Я… мне Петр Николаевич… Поручил… Сказал, что нужно прямо сейчас…
— Как ваша фамилия?
— Коптев, — машинально озвучивает молодой человек и запоздало прикусывает язык.
— Как-как?
— Локтев.
— Обождите!
Сергей переводит дух и вытирает выступивший на лбу пот. Сейчас он молит всех богов, чтобы те поднапряглись и сделали все возможное, чтобы хозяин не впустил его в квартиру…
— Стоп, Сережа! — притормозил вечер воспоминаний Петрухин. — А трубка? Разве «комитетчики» не сунули тебе мобилу, которую ты должен был оставить в хате антиквара?
— Нет.
— Странно.
— Что за трубка? — заинтересовался Брюнет.
— Та самая, отжатая у Московцева. Ее потом обнаружили в кабинете убиенного.
— А! Вспомнил. Которая типа в пылу борьбы оброненная?
— Во-во. К слову, перед тем как запустить Сережу в квартиру, Радецкий наверняка попытался сделать контрольный звонок Петру Николаевичу. Дабы убедиться, что визит нотариуса — это не фейк.
— Все правильно. Был такой звонок, в 22:22,— подтвердил Купцов. — Действительно странно. Откуда же она потом в квартире взялась?
— Ладно, Сережа, звони, в смысле — рассказывай дальше…
…Боги остались глухи к мольбам Коптева, и через несколько минут антиквар открыл дверь, запуская «нотариуса» в квартиру с ворчливым:
— Проходите. Только обувь снимайте. Можете взять тапки.
— Спасибо.
— Сколько ж вам лет, молодой человек?
— Двадцать шесть. А что?
— И уже нотариус? Однако… Да, а где сейчас сам Петр Николаевич? Что-то он трубку не берет. Как давно вы с ним разговаривали?
— Э-э-э-э… Полчаса назад, наверное. Должен брать. Вы попробуйте еще раз.
— Вы полагаете?
Все это время державший руку в кармане роскошного атласного халата Анатолий Яковлевич нехотя вытягивает ее наружу и, подхватив лежащий на тумбочке в прихожей мобильник, принимается искать последний исходящий.
Коптев не стал «изобретать велосипеда». Все правильно: от удара в подбородок, разумеется, грамотно нанесенного, происходит воздействие на мозжечок, а следовательно, таковым ударом можно свалить с ног любого амбала. Что уж говорить за почтенного старикана?
Основанием ладони Сергей хлестко бьет аккурат в середину подбородка Радецкого, и этого оказывается избыточно-достаточно, чтобы антиквар, даже не вскрикнув, ушел в несознанку.
Коптев сердобольно помогает телу «опуститься на пол», дабы старичок при падении дополнительно не побился/переломался. Затем, согласно полученных инструкции, снимает с шеи Радецкого цепочку с ключом и направляется искать кабинет с замаскированным под «складки местности» сейфом.
Натянув платяные перчатки, Сергей начинает перегружать деньги в сумку. Денег, на его персональный взгляд, «до фига». В основном валюта, но есть и тысячные купюры. Некоторое их количество, невзирая на заранее оговоренное, Коптев прячет под пуловером.
И тут — посередь столь увлекательного занятия — за спиной грохочет:
— Ах ты, подонок!
Следом, уже безо всяких фигуральных выражений, именно что грохочет выстрел из травматики. Пуля, срикошетив от распахнутой железной дверцы сейфа, отскакивает куда-то под потолок.
М-да, пожалел дедушку. Вот оно, во всей своей красе классическое: «Не делай добра, не получишь и зла». А впрочем — сам виноват: не подстраховался, не обшмонал, и вот тебе результат. Оказалось, что совсем неспроста Радецкий встретил его, держа руку в кармане.
Коптев инстинктивно втягивает голову в плечи, разворачивается вполоборота и ощущает сильнейший тычок в левую грудину, чуть пониже сердца — второй выстрел Радецкого оказался точнее.
«Вот сука! Так ведь и убить можно?» — проносится в мозгу.
Скривившись от боли, Сергей делает несколько шагов назад, увеличивая дистанцию эффективного применения травматики, и упирается спиной в выступающую каминную полку. Все, далее «увеличивать» некуда.
Окончательно съехавший с катушек антиквар стреляет в третий раз. Но явно спешит с выстрелом, и пуля зарывается в напольное ковровое покрытие в нескольких сантиметрах от коптевских ботинок.
«Нет, с этим ворошиловским стрелком надо что-то делать! Ей-богу, уроет на фиг, защищая свои баблосы! А если, не дай бог, в глаз попадет?»
Почему-то именно беспокойство за персональное зрение окончательно переполняет чашу терпения Сергея. Следя за Радецким, он наугад шарит на каминной полке, и первым, что подворачивается ему под руку, оказывается тяжелое пресс-папье…
После четвертого выстрела («ой, бля-а-а-а! больно-то как!») Коптев швыряет в стрелка каменный предмет. Рассчитывая не на меткое попадание, а на то, что Радецкий от неожиданности потеряет концентрацию и тем самым позволит сблизиться и выбить из руки оружие.
Вот только пресс-папье попадает старику аккурат в висок…
Буквально секунду спустя все то же подсознание услужливо подсказывает, что посуленный операми «пятерик за наркоту» удвоился. И это — еще при самых оптимистичных прогнозах…
…Заново переживающий события трагического вечера Коптев запнулся, закрыл ладонями лицо и тихо, мучительно застонал. В «спасенных» ценой человеческой жизни глазах выступили слезы.
Сидящие за столом мужчины понимающе молчали. В судьбах каждого из них, за исключением разве что Купцова, имела место быть схожая по драматизму военно-морская история. А персонально у Виктора Альбертовича — и не одна такая.
— На вот, Сережа. Махани! — после очень долгой паузы сочувственно предложил Петрухин.
Не глядя, Коптев принял стакан водки.
Залпом, не поперхнувшись, выпил.
— Ну, как ты?
— Спасибо.
— Было б за что. Продолжим?
Сергей молча кивнул, и Купцов снова втопил кнопку диктофона, доселе стоявшего на «деликатной» паузе…
…Пять минут спустя Коптев выходит из подъезда Радецкого, унося в сумке около двадцати пяти тысяч долларов и антикварно-оригинальное орудие убийства.
Здесь его нетерпеливо дожидается сидящий на скамеечке Бочаров. Он молча показывает глазами: дескать, иди туда, и Сергей покорно плетется в указанном направлении. Старлей, нервно озираясь, выдвигается следом…
Машины отстаиваются в соседнем дворе. Причем мужик из присоседившегося к ним «мерса» в данный момент находится в салоне «вольвы». Похоже, он и есть самый главный в этой троице. По крайней мере, именно он, безо всяких представлений и прелюдий напряженно вопрошает у забравшегося на заднее сидение Коптева:
— Как прошло?
Бледный, как минутами ранее виденная смерть, Сергей неопределенно пожимает плечами.
— Бабки! Бабки взял? — оскаливается алчно Пятов.
По-прежнему молча, Коптев достает из сумки деньги, уложенные в полиэтиленовый пакет.
Протягивает капитану.
— Здесь всё? Ничего не скрысил? Лучше сразу скажи! Все равно обшмонаем… Бля! Мужики, да тут на глазок — штук двадцать зелени. Если не больше.
— Да помолчи ты! — приказывает старший.
Он пристально всматривается в Сергея и, похоже, начинает о чем-то догадываться.
— Эй, паренек! Надеюсь, ты его там не слишком сильно пригасил? — Здесь Коптева начинает откровенно колотить, и незнакомец испуганно переспрашивает: — Э-э-э-э… слышь ты, уродец моральный! А ты его, часом, не того?
— Не знаю… Я не… Кажется…
— ЧТО?.. ЧТО ТЕБЕ КАЖЕТСЯ?!! ТЫ?!! ПЕРХОТЬ ТЫ ЛАГЕРНАЯ! ЧТО ТЕБЕ КАЖЕТСЯ?!! ТЕБЕ ЧТО ВЕЛЕНО БЫЛО?
— Он… он стрелял в меня… вот… видите? — Сергей намеревается задрать пуловер, дабы продемонстрировать полученные увечья. Но вовремя вспоминает, что пихнул под него «скрысенные» деньги.
— Твою дивизию! — скрипит зубами старший и отрывисто бросает Пятову. — Вылезай, приехали, бля!
Двое выбираются из машины, отходят в сторону и начинают эмоционально разбираться на «полуповышенных». О чем они говорят, Сергею, оставшемуся под приглядом Бочарова, не слышно. Да и это ему, пребывающему в состоянии глубочайшего шока, сейчас абсолютно безразлично.
Разговор продолжается минут пять-семь. После чего незнакомец громко хлопает дверцей своего «мерса» и уезжает. Пятов возвращается к машине и коротко бросает напарнику: