ты и всевозможные комитеты.
Все остальные контрреволюционные власти на территории России — правительство Деникина, «Временное правительство Северной области» Чайковского и другие — подчинялись Колчаку как «верховному правителю». Правда, подчинение их существовало главным образом в декларациях и специальных постановлениях. На деле же каждое белогвардейское правительство стремилось действовать самостоятельно, а некоторые руководители белогвардейского лагеря, как, например, Деникин, сами метили в «верховные правители».
Главную роль в системе колчаковской диктатуры играла армия. Костяком ее были бывшие царские офицеры, добровольцы из сынков капиталистов, помещиков и кулаки. Основное вооружение и снаряжение армия получала от империалистов США, Англии, Франции и Японии. В руках Колчака, как образно говорил С. М. Киров, был «меч, изготовленный в лучших мастерских империализма…» [94].
Армия и военное управление в колчаковском тылу строились по царскому образцу, для чего были извлечены из архивной пыли 24 тома «Свода военных постановлений Российской империи».
Социальной опорой колчаковцев были промышленная и торговая буржуазия, кулачество, богатые и зажиточные казаки, а также полуфеодальная знать малых народностей.
Выступая на объединенном заседании ВЦИК, Московского Совета, фабрично-заводских комитетов и профсоюзов Москвы 29 июля 1918 года, В. И. Ленин говорил, что план интервентов и белогвардейцев состоит в том, чтобы отрезать от Советской России хлебные районы.
«В этом отношении их стремлении рассчитаны вполне правильно и заключаются в том, чтобы как раз в хлебородных окраинах найти себе социально-классовую опору, найти себе местности с преобладанием кулаков, богатых крестьян, нажившихся на войне, живущих чужим трудом, трудом бедноты» [95].
«Колчак». 1919 г. (Плакат худ. В. Дени.)
Сибирь и Дальний Восток, в силу исторически сложившихся условий, и являлись как раз такими районами, где все отмеченные В. И. Лениным особенности были налицо.
Крестьянство Сибири не испытало в той мере, как крестьянство Европейской России, помещичьего гнета, не ощущало так остро земельный голод, поэтому оно не сразу поняло все преимущества Советской власти и не сразу почувствовало всю тяжесть колчаковского режима. Но длилось это недолго, ибо с первых же шагов стала ярко проявляться антинародная сущность колчаковщины.
Колчаковское правительство вернуло капиталистам заводы, фабрики, рудники, прииски, промыслы. Получив свои прежние предприятия, капиталисты стремились использовать удобный момент для быстрого обогащения. Они получали у колчаковских властей, якобы для нужд промышленности, огромные ссуды. За сравнительно короткое время капиталистам было роздано краткосрочных и долгосрочных ссуд до 244 миллионов рублей, частным железным дорогам — более 283 миллионов рублей и выраставшим как грибы после дождя частным банкам — более 110 миллионов рублей. Всего было роздано свыше 600 миллионов рублей, что значительно превышало полугодовой колчаковский бюджет. Не особенно веря в прочность колчаковского режима, капиталисты, как правило, избегали вкладывать большие средства в производство. Полученные дотации и ссуды они использовали большей частью на разного рода спекуляции.
Многомиллионные прибыли получали предприниматели от поставок для армии. В то же время производство сокращалось. Капиталисты охотно сбывали предприятия иностранным монополиям, а ценности переводили в заграничные банки. Хищническое хозяйничание капиталистов, разрушение в результате иностранной интервенции и гражданской войны многих предприятий привели промышленность к катастрофическому упадку.
Из каждых пяти уральских заводов действовал только один, да и то не с полной нагрузкой. Число рабочих на заводах Урала сократилось более чем наполовину. Многие предприятия не имели ни топлива, ни сырья. Из семи доменных печей Надеждинского завода работала только одна.
Совершенно бездействовали все пять заводов Гороблагодатского горного округа.
В начале мая 1919 года в Екатеринбурге состоялся съезд промышленников Урала. На съезде выступил Колчак, который призывал капиталистов как можно скорее наладить работу промышленности и энергичнее помогать фронту. Как бы ответом на этот призыв прозвучал доклад горнозаводской секции съезда. В нем говорилось:
«Довольно распространенное как в правительственных, так и в общественных кругах мнение о том, что уральские горные заводы начинают ныне нормально жить и работать, глубоко ошибочно и основано на внешних впечатлениях, выносимых при поверхностных осмотрах заводов их разнообразными обследователями, не всегда отдающими себе отчет о внутренних факторах, обусловливающих сложную структуру уральского заводского хозяйства. В действительности, заводы эти неуклонно и твердо идут по пути, ведущему не только к временной их приостановке, но и к полному прекращению работ…» [96].
В результате развала промышленности резко снизилось количество продукции. Так, в 1919 году производство железа и стали на Урале едва достигало 9 процентов довоенного уровня, а выплавка чугуна упала до 14 процентов. Катастрофически снизилась добыча угля в Кузбассе, Черемхово, Сучане, на Сахалине. Начатые при Советской власти работы по сооружению и оборудованию новых шахт в Кузбассе и во развитию в этом районе сети железных дорог были прекращены. В действовавших копях Кузбасса добыча угля в 1919 году снизилась по сравнению с 1917 годом на одну треть, а в некоторых шахтах и того более.
Хищническая эксплуатация лесных массивов, рыбных промыслов, золотых приисков, ограбление и разорение сельского хозяйства дополняли картину разрушения и упадка экономики в захваченных белыми районах.
Разорение народного хозяйства и политический гнет крайне тяжело сказывались на положении рабочего класса. Капиталистам была предоставлена полная свобода увеличивать рабочее время. Продолжительность рабочего дня в промышленности и на транспорте достигала 10–12 и более часов. Резко была снижена заработная плата рабочим. В горной промышленности, например, она уменьшилась в среднем в три раза. Но и урезанную заработную плату рабочие получали с большими задержками. На Урале рабочие Туринского завода не получали заработной платы более четырех месяцев, Александровского механического завода и Луньевских каменноугольных копей — более трех месяцев. По несколько месяцев задерживали выдачу жалованья на железных дорогах.
На многих предприятиях и приисках в глухих местах Сибири имелись лавки от хозяев. Такие лавки являлись монопольными поставщиками продовольствия и других товаров рабочим. Товары в них были самые недоброкачественные, но продавались они втридорога. С помощью этих лавок капиталисты забирали у рабочих последние копейки.
В то время как заработная плата снижалась, цены на продовольствие и промышленные товары неудержимо росли. По явно преуменьшенным статистическим данным колчаковского правительства, с апреля 1918 по апрель 1919 года цены на продукты питания возросли в три — пять раз, на спички, керосин, мыло — в пять с половиной раз. С апреля 1919 года цены на продукты и предметы первой необходимости стали расти еще более быстрыми темпами. Даже колчаковский министр труда Шумиловский вынужден был признать, что зачастую рабочим приходится сидеть на полуголодном или просто голодном минимуме.
Еще хуже было положение безработных, число которых быстро росло в связи с прекращением работы не только отдельных заводов, но и целых отраслей промышленности.
Дикий произвол капиталистов поддерживался колчаковскими властями и интервентами. Рабочие организации были разгромлены. Категорически запрещались собрания, митинги, стачки, демонстрации, даже явно экономического характера. За участие в демонстрациях или забастовках трудящихся беспощадно расстреливали. Нередко забастовавших рабочих объявляли призванными в армию и с ними, если они продолжали забастовку, поступали как с уклоняющимися от военной службы. В июле 1919 года забастовали матросы коммерческого флота во Владивостоке, требуя повышения заработной платы. Комендант крепости объявил тогда всех моряков призывных возрастов мобилизованными и под угрозой смертной казни обязал их приступить к работе.
За неповиновение администрации рабочих подвергали избиениям и тюремному заключению. Рабочих Кушвинского завода на Урале пороли розгами за опоздание или невыход на работу. Порка, как во времена крепостного права, стала обычным способом расправы. Особенно усердно она практиковалась японскими интервентами и их прислужниками — семеновцами на Забайкальской и Амурской железных дорогах.
Крайне тяжелым стало и положение трудового крестьянства. Колчаковская аграрная политика проводилась в интересах помещиков и кулаков. Но, чтобы не оттолкнуть от себя крестьянство, Колчак вынужден был прибегать к демагогическим приемам, поощряя частнособственнические устремления крестьянства. Это делалось путем обещания раздать крестьянам казенные земли, путем насаждения отрубного и хуторского хозяйства, укрепления принципа частной собственности на землю. Выдвигая этот принцип как основу основ аграрной политики, колчаковское министерство земледелия в докладной записке правительству в апреле 1919 года писало:
«Институт мелкой частной собственности лучше всего может создать ту твердую многочисленную массу, наличность и значение которой в государстве является залогом его спокойного развития и отсутствие которой делает неустойчивой всякую форму его бытия» [97].
Наряду с этим колчаковцы насаждали в Сибири и на Дальнем Востоке помещичье землевладение, раздавая земли офицерам и чиновникам.
8 апреля 1919 года колчаковское правительство приняло так называемую «Декларацию Российского правительства» по земельному вопросу, в которой, предоставляя право собрать урожай тем, в чьем пользовании в данное время находилась земля, оно в то же время предупреждало, что, «впредь никакие самовольные захваты ни казенных, ни общественных, ни частновладельческих земель допускаться не будут и все нарушители чужих земельных прав будут предаваться законному суду»