Берды Кербабаев "РЕШАЮЩИЙ ШАГ"
КНИГА ПЕРВАЯ
Глава первая
Дождь, моросивший всю ночь, к рассвету перестал. Влажный ветерок унес облака. Небо очистилось, засверкало, как хрусталь.
Едва солнце, косо выглянув из-за темного края земли, начало подыматься, воздух наполнился серебристым сиянием. Черная земля, сбросив с себя покровы ночи, словно вздохнула: с поверхности ее поднялся беловатый пар и быстро растаял.
Свежий ветерок, прилетевший из-за мягких барханов, доносил с востока запахи саксаула, черкеза, полыни, цветущего мака.
Возле канала, раскинув с востока на запад ряды кибиток, мирно покоился большой, прочно осевший аул. Ничем особенным не отличался он от других селений Тедженского уезда и во всем, как брат, был похож на любой аул Туркмении — страны беспощадного солнца и безводных песков.
Над кибитками курились сероватые дымки тлеющего кизяка. Сливаясь, они тонкой пеленой медленно плыли на запад.
Широкий канал резко отделял аул от песчаной равнины с юга. Восточнее и севернее аула от канала по бахчам тянулись арыки и канавки; равнина была изрезана здесь, точно пресная лепешка, бороздками и ямочками; к западу простиралось необозримо широкое поле.
На самом краю аула, у выхода в поле, стояла кибитка и возле нее шалаш. Небольшой клочок земли вокруг кибитки был когда-то обнесен невысокой изгородью. Прутья из изгороди повыдергали, и на ее месте осталось теперь только несколько кольев да невысокий земляной вал, похожий на челюсть, из которой зубы повывалились.
За валом весело резвился гнедой жеребенок. Разбрасывая копытами сырой, смешанный с навозом песок, он с наслаждением катался по земле. Внезапно гнедой вскочил на ноги и шумно отряхнулся.
Откинув край вылинявшего килима (Килим — коврик, которым завешивается вход в кибитку), из кибитки вышел молодой дейханин. Одет он был в синий грубошерстный чекмень, подпоясанный кушаком, большая коричневая папаха сидела низко над самыми бровями. На ногах у него были шерстяные онучи и чокай (Чокай — самодельная кожаная обувь). Это был крепкий, хорошо сложенный юноша выше среднего роста. На его смуглом, немного заспанном лице лежала тень недовольства или какой-то заботы. Когда он подошел к жеребцу, из шалаша, что стоял по соседству, послышался голос:
— Эй, Артык, покорми коня!
— Он уже съел свой ячмень, Гандым-ага, — ответил Артык, поглаживая лоб жеребца.
Сняв попону, он обошел вокруг гнедого красавца, любуясь им; погладил круп, высокий, крутой, как купол, потрепал золотистую гриву. Жеребец терся головой о плечо своего хозяина. Артык повел пальцами по бархатной коже под челюстью коня, почесал у него за ухом. Потом он поднялся на вал изгороди и огляделся.
Вся равнина, уходившая далеко на запад, отливала зеленью и синевой. Полосы цветущего мака прорезали ее в разных местах. На северной стороне виднелось стадо верблюдов. Оно вышло из аула еще перед восходом солнца и теперь было похоже на удалявшуюся тучу. За выгоном на углу играли ослята; тут же неподалеку величавая верблюдица ласкала верблюжонка. Повсюду хлопотали люди: одни шли на канал за водой, другие вели на водопой коней и верблюдов. Куры разгребали когтями навоз.
Раздался крик пастуха:
— Эй, у кого коровы, пуска-ай!
Коровы, отвязанные от своих давно опустевших кормушек, заметались между кибитками и, ища корма, устремились в стойла коней. Размахивая хвостами, облизываясь, они жадно пожирали оставшуюся в кормушках траву. Одна черная, с куцым хвостом и отрезанным ухом, как слепая, ворвалась в стойло гнедого. Следивший за нею косым взглядом жеребец стрелой кинулся ей наперерез. Корова побежала назад, но гнедой успел куснуть ее в спину. Артык, полный гордости за своего коня, засмеялся.
— Ай, молодец! Какой же ты умница! — восхищенно сказал он и, подойдя, опять погладил коня.
Минуту спустя, накинув на коня недоуздок и свободно держа за длинный повод, Артык повел его на канал.
В утренней прохладе жеребец шел легко, ржа и приплясывая, забегая вперед то справа, то слева. Белое пятно на его лбу то и дело мелькало перед глазами Артыка, и он, играя с конем, отвлекся от невеселых дум. Тихо насвистывая, юноша подбежал к каналу и пустил гнедого.
Мутно-желтая вода, наполнявшая канал почти до самых краев, тихо плескалась под ветерком. Она то шла плавно и ровно, то переливалась чешуйками, то кружила воронками.
Артык перестал насвистывать. Неподвижным взглядом смотрел он на воду, и лицо его все более хмурилось. Мысли беспорядочно проносились в голове, кружили, сталкивались, как воронки на мутной поверхности воды. Между сдвинутыми бровями легли морщины.
Ржанье гнедого вывело Артыка из задумчивости. Оглянувшись, он увидел своего ровесника и друга Ашира, который тоже привел поить коня. Ростом Ашир был чуть ниже Артыка и не так ладно скроен, но одет почти так же, как его друг.
— Ну, как поживаем? — спросил Ашир, оборачиваясь к приятелю.
— Да ничего... здоров, — неопределенно отозвался Артык.
Ашир, почувствовав горечь в голосе друга, шутливо сказал:
— Чего это ты раскис? Уж не пал ли у тебя черноухий верблюд?
— А может, потому и грущу, что у меня никогда черноухого верблюда не было, — ответил, все так же глядя в воду канала, Артык.
— Вот еще, тоже скажешь! Стоит ли грустить, если здоров да голова на плечах!.. Ну как, посевы полил?
— Польешь тут!..
— Это почему? Ведь вода в канале прибыла.
— А мне все равно, прибыла она или убыла.
— Как так?
— Да так. Ее мне не достанется.
— Ну что ты говоришь! Разве в этой воде нет твоей доли?
— Конечно, нет.
— Что же ты на рытье арыков не ходил? Или ты пришлый какой? Или у судьи осла украл?
— А ты в чем провинился, Ашир?
— Да ведь когда была моя очередь полива, вода в канале стояла низко.
— Ну вот! Тебе воды не досталось, когда она стояла низко, а для меня ее недостает, когда она течет высоко.
Ашир немного помолчал и уже серьезно спросил:
— Как же это так получается?
— А у тебя ума не хватает разобраться?
Эти слова задели Ашира.
— Гм... Где уж нам быть такими умниками, как ты! — обиженно сказал он, хмурясь.
Артык недовольным взглядом окинул друга.
— Ты не ворчи, Ашир, а послушай: у сына Халназар-бая, нашего ровесника, у младшего и даже у внука — у всех них есть свой пай воды. Но...
— Что «но»?
Артык посмотрел на плавное течение воды в канале и задумчиво сказал:
— ...но у меня нет доли в этой воде.
Ашир громко расхохотался:
— Ах, вон в чем дело... Ну, что ж, будь твой отец побогаче, и ты давно был бы женат (В те времена воду, как и долю земли, давали только женатым).
— Неужели и безбрежные земли господа бога и кипучие воды должны служить только баям?
— У кого нет собаки, у того нет и чашки для нее.
— Будем так говорить — никогда ничего не добьемся.
Выражение обиды и горечи на лице Артыка Ашир понял по-своему:
— Артык, у тебя получается, как в той пословице: если земля жестка, бык пеняет на быка. Разве я виноват, что ты своего не можешь добиться?
— Конечно... виноват и ты, и такие, как ты.
— Вот тебе на! Что же — я Мереду сказал, чтобы он не выдавал свою дочь за Артыка?
— Не сворачивай в сторону...
Ашир, бросив повод своего мерина, медленно подошел к Артыку и положил ему руку на плечо:
— Эх, друг, прячешь ты от меня свое сердце, кому же откроешь?
Артык некоторое время стоял, опустив голову, потом поднял глаза на Ашира. Ничего, кроме простодушия, на лице друга он не увидел и все же ответил ему гневными словами:
— Ашир! Когда надо состязаться в остротах — тебя словно наняли; когда надо кого-нибудь высмеять — язык у тебя словно колесо, пушенное под гору; когда надо упрекнуть — ты говоришь за двоих. Но вот когда подсчитывают паи на воду, когда назначают на арычные работы, когда устанавливают очередь на полив — у тебя, да и у всех вас, рты словно воском залеплены. Никто и не пикнет. Если бы мы были заодно, разве удалось бы утаивать от нас по сорок—пятьдесят паев воды на каждом арыке? Разве шест у мираба во время арычных работ удлинялся бы на наших участках и укорачивался бы на участке бая? Разве наши поля лежали бы в пыли, тогда как Халназар и другие поливают свои необъятные земли уже второй раз? Конечно, если мы по-прежнему будем покорно твердить: кто ударит меня, того пусть бог накажет, — то у нас не будет ни чашки для собаки, ни того, что кладут в чашку.
Ашир задумался и почесал за ухом. Не все еще ему было ясно, но в словах друга он почувствовал какую-то правду о неравенстве людей. Однако он не поддержал разговора и постарался отвлечь Артыка от горьких дум:
— Все, что ты сказал, Артык, верно. Однако не стоит тужить, все это как-нибудь уладится. Через два-три дня воду можно будет брать без очереди.
Артык не стал продолжать бесполезный спор, и друзья замолчали.
Жеребец нетерпеливо ржал, и Артык уже хотел вернуться домой. Но в это время, держа на плече кувшин из тыквы, легко ступая, к воде спустилась девушка. Поставив кувшин, она оглянулась по сторонам. Блестки солнца играли на серебряных украшениях ее вышитой шелком девичьей шапочки.
Странное волнение охватило Артыка, все мысли в голове сразу перемешались, потеряли ясность. Гнедой вертелся, тянул за повод в сторону от канала, а его хозяин не мог сдвинуться с места. Длинные косы девушки точно опутали ноги Артыку. Он стоял все так же, немного наклонив голову и как будто глядя вниз, на мутную воду канала, но косил глазами в сторону девушки и не мог оторвать от нее восхищенного взгляда. Ее черные лучистые глаза казались ему сияющими звездами.
Когда девушка нагнулась, чтобы зачерпнуть воды, позабывший обо всем на свете Артык не удержался от глубокого вздоха:
Ашир шепнул:
— Вот она, твоя Айна!
— «Твоя Айна...» — с грустной усмешкой повторил Артык, притягивая к себе за повод коня.
— А знаешь, Артык? Она пришла сюда не только за водой.