— Его поддерживают только баи, купцы и духовенство.
— Куллыхан считает, что он пользуется более широкой поддержкой в народе.
— Этот человек занимает должность комиссара местного отряда Красной гвардии, но трудно понять, кому он служит.
— Как бы то ни было, товарищ Чернышов, Куллыхан — туркмен и, вероятно, лучше нас с вами знает настроения своего народа.
— Куллыхан никогда не был близок к народу!
Осипов с недовольным видом прошагал по салону и, остановившись перед председателем совета, официальным тоном спросил:
— Так чего же, в конце концов, вы от меня хотите?
Иван Тимофеевич тоже поднялся с дивана и спокойно ответил:
— Я хочу только одного: чтобы вы не допустили ошибок в возложенном на вас важном и сложном деле.
— Что же, вы сомневаетесь во мне?
— Не имею для этого оснований. Но я хочу напомнить вам, что если вы теперь не покончите с ак-алан-ским ханом, потом будет поздно. Поэтому от имени Тедженского совета я требую военных, а не дипломатических действий.
Осипов сердито поглядел на Чернышева, и голос его задрожал от гнева:
— От меня — требовать?! От Чрезвычайного и полномочного комиссара Туркестанской республики?! Да вы понимаете, что говорите? Никто и ничего не может здесь от меня требовать! И в советниках я не нуждаюсь! Поняли?.. А тех, кто вздумает мне противодействовать, я имею право загнать в арестантский вагон!
Чернышеву больше нечего было сказать. У него оставалась только одна возможность воздействия на республиканского комиссара: сообщить о его ошибках Туркестанскому Совнаркому. Об этом он и думал, стоя перед комиссаром и ожидая только удобного момента, чтобы уйти.
Видя, что Чернышов переменился в лице, и не от смущения, а принимая какое-то твердое решение, Осипов фальшиво улыбнулся, положил руку на плечо Ивану Тимофеевичу и заговорил другим тоном:
— Простите меня, товарищ Чернышов, погорячился... Служебное положение, знаете ли, действует и на характер человека. Вот накричал на товарища по оружию — куда это годится? Оба мы — советские люди, и интересы у нас одни... Еще раз прошу, извините. За ваш совет я могу только поблагодарить . вас. Как говорят туркмены, халат, скроенный по совету многих, короток не бывает. Но мне кажется, что переговоры с Эзизом дадут более положительные результаты, чем действие оружием. И указания сверху мне даны примерно в таком же духе. Применить теперь оружие — дело крайне рискованное. Это значит плодить врагов. Я намерен очень мягко разговаривать с Эзизом, даже войти к нему в доверие, а потом увести его, если удастся, со всем отрядом в Ташкент. Попробую освободить вас от ак-алановского хищника мирным путем, без пролития крови.
— «Серый ворон на стрелу не пойдет», — есть у туркмен поговорка.
— Что ж, если ничего не выйдет, если, как говорится, коса найдет на камень, тогда будем знать, что делать... Прошу вас — заходите ко мне в любое время. А за горячность и необдуманные слова извините.
Комиссар проводил Чернышева с таким же радушием, как и встретил.
На другой же день Осипов послал к Эзизу в Ак-Алан человека с приглашением приехать в Теджен для переговоров. Но Эзиз после своей встречи с Джунаид-ханом превратился из ворона в коршуна. Даже не выслушав посланца ташкентского комиссара, он ответил:
— Кому нужно меня видеть, пусть приезжает ко мне!
После долгих и безрезультатных переговоров через переводчиков Осипов предложил, наконец, Эзизу встретиться без свидетелей, один на один, в открытой степи.
Эзиз это предложение принял.
Втреча состоялась в один из погожих весенних дней. Громадное солнце спокойно плыло в чистом воздухе. Дул легкий, приятный ветерок, земля переливалась зеленью трав.
Осипов выехал на водораздел Векиль, находившийся в двух верстах от города, не взяв с собой никого, кроме адъютанта и переводчика. Эзиз-хан, по договоренности, тоже должен был оставить свой отряд и приехать на место свидания лишь с переводчиком и ординарцем. Но как ни крепок был договор, Эзиз, опасаясь, что в арыках заранее будет спрятан отряд красноармейцев, с вечера тайно послал следить за арыками. Такие же меры предосторожности были приняты и Осиповым.
Когда Эзиз выехал из Ак-Алана, за ним следовала около сотни нукеров. На высоком берегу, в версте от Векиля, всадники развернулись широким фронтом, готовые ринуться по первому сигналу. Эзиз взял с собой только Кизылхана и переводчика и приехал к водоразделу на полчаса раньше условленного времени.
В одиннадцать часов Эзиз и Осипов дружески встретились в степи и мирно уселись на берегу арыка.
Осипов вынул серебряный портсигар и предложил закурить. Опасаясь отравы, Эзиз грубыми пальцами нерешительно вытянул одну папиросу. Поняв его опасения, Осипов, не глядя в портсигар, небрежно взял первую попавшуюся папиросу и, чтобы рассеять подозрения, первый закурил, потом протянул спичку Эзизу. Голубоватый дымок поплыл в чистом воздухе. Кизылхан стоял поодаль, держа руку на раскрытой кобуре револьвера. Адъютант Осипова не спускал с него глаз.
После обязательных приветствий Осипов обратился к Эзизу:
— Эзиз-хан, хотя тебя и изображают страшным врагом советской власти, я в это не верю. Твоя история мне известна. Ты один из тех, кто в свое время восстал против царского правительства и даже вынужден был покинуть родную страну. Я считаю тебя настоящим революционером. Поэтому я и не теряю надежды договориться с тобой. Вот мы сидим здесь, в степи, нам нет нужды опасаться друг друга. Давай сотрем ржавчину с наших сердец.
Слова ташкентского комиссара удивили Эзиза. Помня прежние встречи с представителями Тедженского совета, он ожидал, что его прежде всего спросят: «Ты подчинишься советской власти? Сдашь или нет оружие добровольно?» И он приготовился отвечать с надменным высокомерием, как подобает хану... Покашляв от непривычной папиросы, он медленно поднял на Осипова свои налитые кровью глаза и ответил грубым, хрипловатым голосом:
— Товарищ Юсуп! У сумасшедшего — прямое слово. Я враг тому, кто хочет угнетать мой народ, будь то царь или советы. Но тому, кто смотрит на мой народ милосердным взглядом, я друг, будь то мусульманин или неверный.
Манера Эзиза говорить понравилась Осипову.
— Эзиз-хан! — снова заговорил он. — Ты укрепляешь мои надежды. Но скажи: что послужило причиной того, что ты отвернулся от советской власти? Мне известно, что безрассудные красногвардейцы, врасплох напав на тебя, помутили твое сердце. Скажи откровенно, почему у тебя произошла ссора с теми, кто стоит во главе Тедженского совета?
— Юсуп, хотя в вашем совете сидит человек из народа, как я, его волей управляет другой.
— Понимаю, это Куллыхан.
— Не один Куллыхан, с ним и другие царские чиновники.
— Если мы устраним Куллыхана из совета...
Эзиз, прервав комиссара, ударил плетью по голенищу своего сапога.
— Не в том дело, Юсуп! Если вы не уберете Куллыхана, то, вероятно, я сам это сделаю. Я хочу, чтобы свободу народа не прятали в городской сундук, а отдали ему самому. А кому захочет народ вверить свою судьбу — тебе или мне, — это его дело.
Осипов сломал веточку гребенчука и стал ковырять сырую землю между ногами. Он подавил готовый вырваться зевок, помолчал и спросил:
— Значит, Тедженский совет, вопреки советскому закону, держится политики великодержавного царизма, — обижает туркмен? Так?
— Да так. Иначе, какое дело русскому солдату до вражды между нами, между мною и хромым мирзой? Если б к нему не подоспела помощь из Ашхабада, Куллыхану ли тягаться со мной?
Осипов снова вынул портсигар. Эзиз на этот раз взял папиросу безо всяких колебаний. Выпустив струю дыма, Осипов неожиданно предложил:
— А что, Эзиз-хан, если бы тебе перебраться в город и самому возглавить...
Эзиз, грубо прервав комиссара, вскочил и швырнул недокуренную папиросу в колючки. Кизылхан схватился за рукоятку револьвера. Адъютант Осипова тоже зашарил рукой по поясному ремню. Переводчики, ничего не понимая, испуганно посмотрели в глаза друг другу. Осипов, вскочив на ноги вслед за Эзизом, с недоумением глядел на него.
— Эзиз-хан, что я такое сказал?
Главарь нукеров потряс своей плетью:
— Слепой даст украсть свой посох только один раз! Перебраться в город? Нет, в эту ловушку вы меня не заманите!
Осипов заговорил почти заискивающе:
— Вполне понимаю вас, Эзиз-хан. Один раз вы были обмануты, теперь у вас все основания сомневаться. Но, Эзиз-хан, я прошу вас об одном: не считайте меня сейчас представителем власти, а примите как друга, в крайнем случае просто как знакомого, который не питает к вам никакой вражды. Я приехал не угрожать вам, не обманывать, а поговорить с вами по душам. Поверьте мне в этом!
Затем, взяв Эзиза под руку, Осипов направился с ним по тропинке, меж зарослями колючки. Переводчик хотел последовать за ним, но он остановил его и позвал переводчика Эзиза.
Они стали прогуливаться взад-вперед. Запах красноватых цветов гребенчука смешивался с ароматом надушенных папирос. Встревоженные пичуги, оставив свои гнезда в верблюжьей колючке, взлетели из-под ног с жалобным писком. Молодые цепкие листочки цеплялись за одежду, к сапогам приставала влажная трава. Но увлеченные собеседники ничего не замечали. Осипов всячески старался расположить к себе Эзиза. Хотя Эзиз и не верил его словам, все же заманчивые обещания заставили его прислушаться. Но когда Осипов осторожно повел разговор об английской миссии в Иране, Эзиз сразу остановился и хмуро посмотрел на ташкентского комиссара, истинных намерений которого он так и не мог понять.
— Юсуп-бек! — сказал он. — Туркмен никогда не будет поить своего коня из одного колодца с ними!
Громадный гнедой конь Эзиза, услышав его голос, навострил уши и стал бить могучим копытом сырую землю. Эзиз, глядя на коня, улыбнулся:
— Мои джигиты не в счет, даже мой гнедой не хочет слышать об англичанах.
Осипов, не обращая внимания на слова Эзиза, продолжал свою мысль:
— Я хочу сказать, что в случае необходимости можно пользоваться и помощью врага.