Торжество белогвардейцев казалось полным. После короткой передышки они двинулись на Теджен. Но во второй половине дня на помощь отступавшим разрозненным красногвардейским отрядам подошли Казанский, Туркестанский и Жлобинский полки. Белые и интервенты не выдержали удара и покатились обратно, в сторону Каахки. Отступление превратилось в бегство. Трупы индусов и белогвардейцев усеяли степь.
В ночь, когда кончился бой в Душаке, начался бой в Теджене.
Город был беззащитен, весь гарнизон его ушел на фронт. Налет на Теджен был произведен по прямому требованию англичан, спасавших свои шкуры. Эзиз выступил одновременно с Аллаяр-ханом, бывшим царским офицером, служившим в «дикой дивизии» Калмакова, а теперь, подобно Эзизу, сколотившим свою банду и тоже мечтавшим о собственном ханстве.
Эзиз и Аллаяр-хан обрушились на город ночью. Не встретив почти никакого сопротивления, бандиты ворвались на улицы и ринулись в дома. Начался грабеж и разбой. Убивали, не разбирая, женщин, детей, стариков. Рубили трупы на части и вешали на деревьях. Насиловали девушек. Подожгли лучшие здания города, хлопковый завод.
Несколько бандитов из отряда Аллаяр-хана ворвались в дом врача. Врач вышел к ним в одном белье, поднял руки:
— Я ни с кем не воюю. Мое дело — лечить людей. Пощадите мой дом!
Один из бандитов злобно оскалился:
— Ха! Ты лечишь людей? Вот как!..
— Я и твоему ребенку дам лекарство, если он болен. Тысячи людей получили у меня помощь. Не трогайте меня!
В это время послышался крик воспитательницы его ребенка, француженки. У врача помутилось в голове. Он не выдержал, крикнул:
— Какой разбой! Не трогайте женщин!
— Ах, разбой? Вот тебе!
Пронзенный пулей, врач опрокинулся навзничь.
Несколько нукеров Кельхана ворвались в школу, стоявшую на берегу реки. Там жил недавно окончивший Ташкентскую учительскую семинарию учитель-туркмен, тихий, скромный юноша, всегда занятый своим делом. Нукеры схватили его, сорвали с него одежду.
— Стойте, братья! — крикнул он. — Я тоже туркмен.
— Ты — вероотступник! Твоя доля — удар сабли!
— Отведите меня к Эзиз-хану. Если я виновен, пусть он судит меня!
— Подобных тебе мы и сами сумеем послать куда, следует!
Один из нукеров прицелился в учителя из ружья. Подоспевший Кельхан крикнул:
— Эй, бессовестный, стой!
Ружье выстрелило.
По счастью, пуля пролетела мимо головы учителя. Нукер перезарядил ружье, но Кельхан схватил его за руку:
— Остановись!
Учитель от страха лишился речи и ни слова не мог сказать Кельхану в свое оправдание. В конце концов его погнали в Ак-Алан вместе с женщинами и скотом.
Русского учителя той же школы, его жену и ребенка эзизовцы изрубили в куски.
Прибывший со стороны Душака кавалерийский отряд Тыжденко выбил бандитов из города.
Ашир стоял на улице, подавленный всем, что раскрывалось перед его глазами. Теджен горел. Искры пламени взлетали в темное небо, сверху хлопьями сыпалась копоть, как черный снег. Отблески пожарищ освещали все вокруг зловещим багровым светом. Растерянным взглядом смотрел Ашир в распахнутые ворота двора. Вон кто-то неподвижно лежит у порога дома, кто-то стонет, лежа наполовину в арыке. Тут валяется женское платье, там — подушка. Блестят в свете пожара золотистые волосы повешенного на дереве...
Подбежала Майса, за платье которой цеплялся охрипший от плача ребенок, кинулась на грудь Ашира.
— Ах, Ашир-джан, что за несчастье!.. — заговорила она, обливаясь слезами. — Я спаслась в подвале. А мои соседи...
Слезы душили ее, она вздрагивала всем телом.
— Какое зверство! Это позор для нашего народа...
Ашир хорошо понимал, чем питается это дикое зверство. Разве посмел бы Эзиз так зверствовать, если бы он не чувствовал за собой поддержки со стороны интервентов? Красная Армия покончила бы с ним и с белыми одним ударом. Ашир был также расстроен и возмущен, как и Майса. И будь сейчас перед ним Тыжденко, он нашел бы верные слова для оценки действий эзизовских бандитов, дал бы выход гневу своего сердца. Но Майсу надо было как-то успокоить. И Ашир сказал:
— Успокойся, Майса. Не бывает войны без крови и жертв. Даже через верблюжью колючку не переберешься, не поцарапав руки и ноги. А мы хотим перебраться в новый мир. Успокойся! На смену сегодняшнему нашему горю придет радость.
Наутро после этой кровавой ночи Артык приехал в Ак-Алан. Ужасное зрелище потрясло его: из города вели коров, полуголых женщин, плачущих детей. Нукеры тащили подушки, ковры, одежду.
Аллаяр-хан пьянствовал в своей кибитке, распивая привезенное из города вино. Оттуда доносились крики и брань. В стороне, как попавшие к шакалам фазаньи курочки, испуганно жались русские девушки. Вместе с ними — француженка из дома врача.
Нукеры ходили разряженные, были почти неузнаваемы. Поношенная тужурка на Пеленге показалась Ар-тыку знакомой. Она напоминала ему тужурку Чернышова. «Может быть, его убили?» — мелькнула у него мысль.
Артык невольно схватился за револьвер, но сдержал себя. Подойдя к Пеленгу, он погладил сукно тужурки:
— Хорошая материя. Где ты достал?
— Это моя добыча.
— Э, да ты силен! Наверно, убил хозяина?
— Я немало убил там, но хозяина этой одежды не было дома. Какая-то рыжеволосая женщина хотела запугать меня.
— Ты прикончил ее?
— Нет, не успел. Это было возле станции. Я еле удрал от красного бронепоезда.
То, что Анна Петровна, очевидно, осталась в живых, несколько успокоило Артыка. Но он не в силах был смотреть на обезумевших от горя плененных женщин, на зарево горящего города. Он раскаивался, что не приехал в Ак-Алан раньше. Может быть, он сумел бы помочь Чернышеву, Аширу, Алеше... Где они теперь?
Планы Артыка снова рушились. Над Тедженом все еще клубился черный дым. Может быть, город выгорел и там никого не осталось? Что теперь делать. Идти на соединение с частями Красной Армии, как условились раньше, в Теджен или направиться в Мары?
И Эзиз смотрел на Артыка очень холодно. Может быть, Абдыкерим-хан успел уже побывать у него, и он готовит расправу?
Обдумав свое положение, Артык решил этой же ночью уйти со своей сотней из Ак-Алана в Теджен, а если там никого не окажется, двинуться дальше, в Мары.
После полудня стало известно, что красноармейцы без боя оставили Теджен и Душак. Немного раньше Эзиз получил приказ командования пройти песками к Мары. Артыка вполне устраивал этот поход: уж там-то, в песках, он сумеет увести свою сотню на соединение с частями Красной Армии!
К вечеру началось выступление эзизовских сотен из Ак-Алана.
Был в Ак-Алане один дошлый парень, выполнявший любые поручения нукеров. Он кипятил чай, готовил обед. Все двери вокруг были для него открыты. Сейчас он почему-то метался, как крыса, потерявшая свою нору. Когда Артык готовился вскочить в седло, этот парень подбежал к нему и что-то шепнул ему на ухо.
Артык изменился в лице. Постоял в раздумье, словно на что-то решаясь, затем быстро прицепил к колышку повод коня и обратился к своей сотне:
— Друзья, у меня спешное дело. Вы поезжайте потихоньку, я скоро вас догоню.
Видя, что его волнение передалось джигитам, он добавил:
— Не беспокойтесь, ничего не случилось. Просто сюда приехал один мой земляк, и мне надо с ним повидаться. Поезжайте. Я догоню вас раньше, чем вы скроетесь из виду.
Джигиты не возражали, но раньше чем успел Артык удалиться, двое рослых молодцов, по знаку остальных, спешились и последовали за своим командиром. Услышав их шаги за своей спиной, Артык улыбнулся: приятно было сознавать, что сотня ему верна и старается охранять его.
Быстрыми шагами подошел Артык к тюрьме, устроенной в обширной коровьей землянке, и тоном приказания обратился к сторожу-тюремщику:
— Открой дверь!
Тюремщик, толстый усатый человек с огромными глазами и выпяченным круглым, как барабан, животом, знал Артыка как одного из сотников Эзиз-хана. Но он не сразу взялся за замок, а спросил:
— Кто тебе нужен?
— Здесь есть один негодяй по имени Сары, — ответил Артык. — Его мне и надо.
— Са-ары?..
Глаза тюремщика, казалось, полезли на лоб. Но Артык, словно не замечая его изумления и растерянности, понизив голос, сказал:
— Чего ты выпучил глаза? Да, мне нужен Сары.
— Са-ары?!! — все так же растерянно повторил тюремщик.
Артык, делая вид, что не понимает его, крикнул:
— Да ты что твердишь, как кукушка?! Тебе сказано отворяй — так и отворяй!
— Разве ты не знаешь, какое ждет его наказание?
— Мне все известно!
— Его этой ночью — чик! — будут «провожать от собак»...
Артык чуть не вздрогнул, но быстро овладел собой и сказал:
— Теперь Эзиз-хан переменил свое намерение.
— Как переменил?
— Он вернул меня с пути, приказал доставить ему того большевика.
— Вот тебе на! Кому же мне верить? Эзиз-хан, уезжая, приказал Пеленгу сегодня же ночью «проводить его от собак».
— Э, халиф мой, да ты просто глуп! Допросить его еще надо! Мы ему сделаем это «чик» по дороге.
— Ну, тогда надо спросить Пеленга.
Сторож сделал движение в сторону, но Артык схватил его за плечо:
— Ты что, не знаешь меня или не веришь мне?
— Верю, но...
— А если веришь, так не задерживай! Ну, открывай! Живо!
В ту же секунду откуда-то появился Пеленг.
— Э, стража, — обратился он к тюремщику, — что это за шум тут у тебя?
Сторож облегченно вздохнул:
— Вот хорошо, что ты пришел, Пеленг-хан. Теперь разговаривайте сами.
Пеленг напыжился и, обернувшись к Артыку, спросил:
— В чем дело?
Артык стал объяснять:
— В нашем ауле был шпион по имени Сары-мираб. Я все собирался расправиться с ним. Хорошо, что он попал сюда. Эзиз-хан приказал этой ночью «проводить его от собак». А вот сейчас, когда мы выехали из Ак-Алана, зашел о нем разговор, и Эзиз-хан приказал мне: «Вернись, Артык, приведи этого негодяя. Сам поговоришь с ним как следует, а потом уложим его в песках...» Вот я и приехал за ним, а тут стоит такой верблюд — ничего не понимает и подчиняться не хочет... Пеленг-хан, я не в силах пронять этого дурака словами, ты уже сам прикажи.