— Кто сомневается в этом? Конечно, на Москву.
— Тогда слушай. Ты ведь знаешь, что атаман Дутов угрожает Актюбинску. Взятие Актюбинска белыми равносильно удару копья в бок Туркестану. Этого и добивался продавшийся интервентам Осипов, когда поднимал восстание в Ташкенте. Вот почему советское командование решило сначала покончить с фронтом Актюбинск — Оренбург и открыть путь между Ташкентом и Москвой. Основные силы Красной Армии брошены на Актюбинский фронт. Поэтому мы здесь и ограничиваемся пока обороной. Восстание белогвардейцев в Ташкенте подавлено. Атаман Дутов уже получил здоровый подзатыльник. Знаешь новость: путь на Москву открыт! Теперь брат, — Алеша похлопал Артыка по плечу, — и ты скоро сядешь на своего Мелекуша и вволю поработаешь саблей!
Артык обнял Тыжденко.
— Это правда? Верно ли, что дорога на Москву открыта?
— Какое право имеет комиссар обманывать командира?
— Брат, когда ты был караульным в ашхабадской тюрьме, ты понимал такие вещи?
— А ты понимал?
— Я и теперь мало что понимаю.
— Ну, это не так. Давно ли ты думал добиться свободы для туркменского народа через Эзиза и ему подобных? А теперь ты — один из верных бойцов советской власти. Ты не хуже меня понимаешь теперь, с кем. надо идти и с кем бороться, чтобы добиться свободы и счастья.
— Ты ведь ученый, а я?..
— Верно, я больше читаю, чем ты.
— И я теперь читаю татарские и узбекские книги, но понимаю еще плохо. А на туркменском языке книг нет. По-русски же стою на месте, никуда не двинулся.
— Научишься, брат, всему!
Артык уже другими глазами посмотрел на зеленеющую равнину и вспомнил Амударью.
— Смотри, Алеша, как прекрасна наша земля! Чуть дождь упадет, солнце выглянет — сразу все зазеленеет. Если б вода, какие были бы здесь урожаи! А если бы провести сюда воды Амударьи, как говорил Иван, пустыня превратилась бы в рай.
— Так и будет! Мы с тобой взяли оружие ради свободы этой прекрасной земли, — мы будем и свидетелями того, как эти пустыни превратятся в цветущий сад. У нас светлое будущее!..
Командир и комиссар вернулись к своему эшелону. Джигиты играли на дутарах, пели песни.
Корда командир и комиссар подошли и сели, бахши запел песню на слова Махтумкули:
Если скакун падет, то в пустыне — конец надежде.
Все же скачи, джигит, коль пред тобою простор.
Если погибнет муж, — мир счастлив пребудет, как прежде;
Значит, — счастье вкушай, коль его заприметит взор.
Есть такие юнцы, что и слова толком не вставят;
Есть и такие, что вмиг дыханьем камень расплавят.
Если отстанет конь, то джигита старость придавит:
Как на таком тихоходе мчаться во весь опор?
Сотня трусов слабей одного, в ком дышит отвага;
Храбрый в огонь и воду пойдет за народное благо:
Гляньте на подвиг труса: бежит он, жалкий бедняга,
За пыль от копыт приняв туман, сползающий с гор!
Бахши кончил петь. У Мавы невольно вырвалось:
— Эх! Как будто он всю жизнь провел в боях!..
Ашир перебил его. Указывая на эфес своей кривой сабли, он спросил;
— Как думаешь, эту саблю мастер для чего сделал?
Мавы хлопнул ладонью по прикладу винтовки:
— А это для чего смастерили?
— Я другое хочу сказать. Разве не песня шахира навострила эту саблю? Его слова и на меня действуют. Оружие — оружием, но.. — Ашир положил руку на сердце, — если это на месте, твое дыхание, как сказал шахир, и камень расплавит.
Песни смолкли, — другое привлекло внимание джигитов: со стороны Чарджоу пришел вагон командующего. Тыжденко побежал на станцию. Через несколько минут в вагон позвали и Артыка.
Иван Тимофеевич, здороваясь с Артыком, спросил:
— Как настроение, товарищ командир?
Артык взглянул на Тыжденко, решив, что комиссар уже передал командующему их разговор, но виду не подал и бодро ответил:
— Как у командующего, так и у командира.
— Ты не сердишься на меня?
Артык уже с упреком посмотрел на Тыжденко.
— Может быть, что комиссар сказал тебе?
Тыжденко только пожал плечами, а Иван Тимофеевич, ничего не понимая, нахмурился:
— Я спрашиваю не комиссара, а тебя. Я отказал тебе в некоторых просьбах, — может быть, ты обиделся?
— Товарищ командующий! Бывает, что я не все понимаю.
Чернышов повернулся к Тыжденко, хотел что-то сказать, но Артык опередил его.
— Комиссар помогает мне, объясняет. Каков бы ни был приказ — я всегда готов его выполнить!
Прямая речь Артыка понравилась Чернышеву.
Он понял, что Тыжденко ведет неослабную работу, стараясь сделать из Артыка дисциплинированного командира.
— Артык Бабалы, — сказал он официальным тоном, — я могу сейчас исполнить одну твою просьбу: сегодня вечером с полусотней пойдешь в глубокую разведку.
Артык встал перед командующим в положение «смирно», поднес руку к папахе:
— Слушаю!
— По возможности воздерживайся от стычек, — продолжал Чернышов. — Главное — разведка. Нам мало знать о вооружении и численности врага. Надо знать все: о настроениях, о боеспособности частей. Поэтому надо постараться захватить в плен неглупого, осведомленного человека. Думаю, что вы справитесь с заданием. Готовьтесь!
— Готовы, товарищ командующий!
Артык и Тыжденко вышли из вагона и направились к своим конникам.
Было уже далеко за полночь. Полная луна плыла за редкой пеленой облаков. Конный отряд, обойдя Кур-ба-Кала с северо-запада, никого не встретил. Далеко на западе светились, как два глаза, огни паровоза. В песках выли шакалы.
Тыжденко, ехавший рядом с Артыком впереди отряда, сказал:
— Артык, по-моему, мы уже на байрам-алийских полях. Дальше ехать опасно. Как бы не нарваться на конников Нияз-бека.
— А приказ командующего?
— Командующий не приказывал доходить до Бай-рам-Али.
— Но он сказал — привести человека, да еще умную голову.
— Если на обратном пути будем держаться ближе к железной дороге, то, возможно, и достанем такого человека. Мы сделали слишком большой заход, наверное, прошли их наблюдательные посты.
— А по-моему, вблизи железной дороги мы попадем под огонь поезда. Не думай, что Артык боится.
Но джигитам не устоять против него. Я видел, знаю...
— Что же делать?
— Пройти еще немного вперед.
— Хорошо, — согласился Тыжденко, но тревога его не улеглась: он чувствовал, что Артык решил любой ценой выполнить приказ командующего и может ввязаться в рискованную схватку.
Прошло еще с полчаса. Артык вел отряд все дальше в глубь расположения противника.
Вдруг один из двух всадников, ехавших впереди дозором, поскакал обратно. Это оказался Ашир.
— Товарищ командир, — доложил он, — со стороны Байрам-Али показалась группа конных.
— Какой национальности?
— Туркмены.
— Заметили папахи?
— Нет, но кто-то из них поет по-туркменски.
Артык спешил отряд в ложбине, залег вместе с Тыжденко за гребнем бархана и стал наблюдать. Около двадцати всадников ехали не спеша. Они проходили в двухстах шагах, между отрядом Артыка и железной дорогой. Джигиты Артыка держали коням морды, чтоб те не заржали, и ждали приказа. Но приказа не было, Артык думал: «Что же делать? Стрелять — перебьешь половину, остальные уйдут. Погнаться — все могут уйти. Кони у них не хуже наших...»
Между тем всадники приближались. Тыжденко предложил пропустить их, отрезать с тыла. Но Артык, не слушая его, неожиданно встал во весь рост и закричал:
— Эй, джигиты! Хе-э-эй!
Всадники остановились. Артык снова крикнул:
— Сюда! Сюда-а!
При свете луны всадники видели только темный его силуэт на бархане. Они хотели было двинуться к нему, но вдруг все сразу спешились, и один из них на зов Артыка ответил:
— Сам подходи!
Артык, не колеблясь, шагнул вперед. Тыжденко бросился к нему, схватил за руку:
— Нельзя!..
— Почему нельзя? Это же — не политика!
Когда Артык попытался вырваться, на помощь Тыжденко подбежал Ашир.
Возиться было некогда. Чтобы не привлечь внимания всадников, Артык еще раз крикнул, и вновь послышался тот же ответ. Тогда Артык приказал Аширу:
— Иди к ним, не бойся. Скажи, что это я — Артык. Предупреди: тронутся с места — всех нанижу на пулю. У них только один выход: присоединиться к нам или погибнуть. А не поверят, пусть один из них подойдет, посмотрит.
Два всадника отделились от отряда и пошли навстречу Аширу.
Они не схватили Ащира, как предполагал Тыжденко, а начали разговаривать с ним и через минуту вместе с Аширом подошли к Артыку и поздоровались.
Артык узнал Токгу, одного из командиров эзизовской конницы. Токга с первых же слов заявил, что его всадники уже не первую ночь выезжают в степь, чтобы присоединиться к какому-нибудь красноармейскому разъезду.
Перебежчики рассказали, что Эзиз арестован, а Ни-яз-бек скрылся, что Кизылхан со своей сотней ушел с фронта и тедженским отрядом командует теперь Кельхан. Ахальские джигиты только и думают, как бы уйти с фронта, а многие хотели бы присоединиться к Артыку, да не знают, как это сделать. Артык спросил, не пострадали ли от руки Эзиза семьи джигитов, которые перешли с ним на сторону Красной Армии.
— Мы ничего об этом не знаем,—ответил Токга. — Сразу же после ареста Эзиза джигиты, приехавшие в Байрам-Али, говорили, что Эзиз посылал Пеленга в пески.
Эта весть заставила приуныть Артыка. Он знал, что Пеленг используется Эзизом для тайных убийств. Однако не время было думать об этом. Представлялся случай перетянуть к себе многих из отряда Кельхана. И Артык обратился к командиру перебежчиков:
— Ты, брат, возьми на себя ответственное дело: поезжай один назад. Передай от меня привет джигитам, подговори недовольных и постарайся привести их ко мне. Командование Красной Армии знает, что многие из них воюют не по своей охоте. Им ничто не угрожает. Пусть только не мешкают. Начнутся бои — тогда перейти будет трудней.