Арутюн фальшиво улыбался россказням туркменского бая, а сам думал: «За каждого захваченного вами иранца у вас уводили десять рабов. Да и неизвестно еще, что было бы с вами, не отдайся вы под покровительство русской империи».
— Господин бай, — спросил он, как только Халназар умолк, — в эти дни собирают папахи, — знаешь зачем?
— Для устрашения врага.
— Очень хорошо!
— Но я в это не верю.
— Почему же, господин бай?
— Не шапки сражаются, — люди.
— И это верно, ей-богу, но тут — политика.
Среди богатых туркмен и русского начальства Арутюн был человеком известным. Его звали по-разному. «Артын хозяин», «Артын-заводчик» или просто «Артын-армянин». Халназар знал его еще с того времени, когда Арутюн был коробейником. Позднее Арутюн приобрел в городе лавку, которая со временем стала богатым магазином. Завоевав доверие купцов и банкиров, он взялся за подряды, купил паровую мельницу. В последние годы он занялся также хлопководством: построил хлопкоочистительный завод, стал скупать участки разорившихся хлопководов и скоро сделался владельцем тысячи десятин возделанной чужими руками земли. Воду он брал без всяких ограничений из главного канала, а при вербовке дейхан для работы на хлопковых полях ему большую помощь оказывал Халназар-бай.
С годами дружба между Арутюном и Халназаром крепла. Арутюну, имевшему связи в канцелярии удельного ведомства, не стоило большого труда устроить Халназара на должность мираба одного из казенных каналов, принадлежавших царю. Выгода была обоюдная: Арутюн драл три шкуры с завербованных для него Халназаром дейхан, оплачивая их работу только одной пятой частью урожая, а Халназар набивал добром амбары удельного ведомства, устилал дорогими коврами полы в домах начальства, но никогда не забывал и себя — его собственные амбары ломились от зерна. Благодаря Арутюну Халназар стал даже главным мирабом казенных каналов, но не сумел удержаться на этой должности и года: друг Арутюна, полковник Ломакин, был сменен, новый начальник канцелярии стал вводить свои порядки, и Халназар был изгнан из старших мирабов. Оставаться в должности младшего мираба он счел ниже своего достоинства и вернулся в аул. А Арутюн-ходжайн превратился тем временем в крупнейшего хлопковода. Он не только получал львиную долю хлопка, засеянного и собранного чужими руками, но еще за бесценок скупал долю дейхан, очищал хлопок-сырец на своем заводе и продавал московским и варшавским фабрикантам. Сейчас он приехал к Халназару совсем не для того, чтобы вести пустые разговоры о войне. В России уже сказались тяжелые последствия непрерывных призывов в армию: посевы сильно сократились, цены на хлеб росли. И Арутюн задумал всюду, где только возможно успеть, скупить урожай на корню.
Решив, что время для делового разговора настало, он подложил под колено пуховую подушку, уселся поудобнее и обратился к хозяину дома:
— Халназар-бай, ты знаешь, зачем я приехал?
— Ходжайн, хоть ты и долго живешь среди туркмен, но туркменского обычая не знаешь. Гость — пленник хозяина.
— Это верно. Однако...
— О причинах приезда говорят тогда, когда о них спросят.
— Да, но ты знаешь...
— И знать не хочу.
— О, да не обрушится дом твой! — недовольно проговорил Арутюн и вздохнул.
— Мой дом крепок. Он и в бурю не зашатается.
— Ах, да пойми ты!..
— Если не пойму, ты объяснишь.
— Ай, молодец! Метко сказано. Но я должен успеть к скорому поезду в Мерв. Утром надо выкупить вексель на десять тысяч.
— Ты не из тех, которым страшен один просроченный вексель.
— Да, но...
В это время у входа появился Мавы и спросил:
— Бай-ага, там приехали люди, можно впустить?
— Нет, пусть идут в дом, — ответил Халназар и обратился к гостю. — Там прохладнее, там и будем разговаривать о деле.
Арутюн вздохнул и развел руками:
— Гость — раб хозяина.
Халназар громко расхохотался и сказал:
— Артын-ходжайн, зная, что ты приедешь сегодня, я заранее предупредил людей. Когда увидишь их, не будешь жалеть, что я задержал тебя.
В кибитку вошел человек, смиренно опустив глаза. Он тихо произнес слова приветствия, затем неторопливо снял черные башмаки с острыми, загнутыми кверху носами и, мягко опустившись на колени, поздоровался за руку с Арутюном. Это был Мамедвели-ходжа.
Арутюн знал, что у мусульман лица, причисляющие себя к потомкам пророка, очень высокомерны, и был немало удивлен тому, что ходжа держал себя так приниженно.
Мамедвели поднял глаза и, поглаживая бороду, обратился к Арутюну:
— Спрашивайте, ходжайн.
— Говорите.
— Не вам ли первому говорить?
— Нет, господин ходжам, я не вправе.
— Здоровы ли вы, ходжайн?
— Слава богу.
— Благополучны ли вы?
— Спасибо, вполне.
— Здоровы ли детки-малютки?
— Благодарю.
— Скотина как — цела, невредима?
Арутюн пожал плечами: скотоводством он не занимался, а если выпадал случай выгодно перекупить партию баранов, немедленно перегонял ее в Теджен или в Мары, на городскую бойню. Но не дать никакого ответа при обряде приветствия значило признать неблагополучие, и он ответил:
— Вашими молитвами.
— А сами вы вполне здоровы?
— Благодарствуйте.
— Семья ваша в довольстве и благополучии?
— Слава богу.
— Здоровы ли мать и отец ваши?
— Спасибо, здоровы.
— Родственники, близкие — все здоровы?
Арутюн опять пожал плечами и не нашел что ответить. Ходжа продолжал:
— Благоденствует ли весь великий народ?
Арутюн мысленно выругался: «Вот привязался, старый дурак!» — и, не зная, как лучше ответить, неопределенно сказал:
— Все в руках всемогущего.
— А все ли благополучно во владениях белого падишаха?
Арутюн стал в тупик, но быстро нашелся:
— Владения пребывают в спокойствии незыблемом.
Тут Халназар, уже давно в нетерпении вертевший в руках газету, остановил ходжу, открывшего было рот, чтобы задать новый вопрос:
— Хватит, ходжам. Вот почитай-ка газетку, привезенную Артын-ходжайном.
И Мамедвели торжественно заключил:
— Да будет так! Пусть сам аллах защитит белого падишаха, столь милостивого к мусульманам, пусть дарует ему долгие дни!
Арутюн в душе поблагодарил Халназара, избавившего его от бессмысленных вопросов ходжи, и облегченно вздохнул.
Мамедвели принял из рук Халназара газетный лист, долго всматривался в него, поднес близко к глазам и, наконец, с трудом прочел:
— Мавера-йы Бахр-е-Хазар.
— Да это и есть название газеты! — вспомнил вдруг Арутюн.
Мамедвели прилежно рассматривал газету, состоявшую из четырех страниц небольшого формата. Русские и нерусские тексты шли вперемежку, много было объявлений в черных рамках. Халназар велел читать о войне, и Мамедвели с трудом прочел на первой странице:
«Письмо с фронта
Да будет больше чем много приветов из уст Сахат-Мурада отцу и всем близким... Сам я очень здоров. Я вам писал два письма. Обо мне не надо беспокоиться. Делаем то, что делали туркмены в старину Немцев рубим шашками, их пехоту рубим. Войска их мало-мало бегут, мы их очень рубим. Шашкой проявляем стойкость. Государь императору стараемся помогать... Имею еще отличие — военную медаль.
Унтер-офицер Сахип-Мурад».
Щеки Халназара даже зарумянились от удовольствия, когда он прослушал письмо. Он хотел что-то сказать, но Арутюн опять обратился к ходже:
— Господин ходжам, там есть еще и стихи. Попробуйте прочитать их.
Мамедвели повертел газету, наконец нашел и прочитал:
«Туркменским джигитам, пребывающим на поле битвы. Стихи Молла Дурды из аула Кеши.
У бога стойкость испросив в боях,
От немцев вы оставите лишь прах;
День светопреставленья встретит враг.
Да снизойдет на вас почет от бога!
Дошла о вашей доблести к нам весть:
Врагов вы истребили — и не счесть!
Дал бог: вы нашу поддержали честь.
Почет на вас да снизойдет от бога!
Увидит враг джигитов грозный ряд,—
И в бегстве он, и страхом он объят.
Отважен в битве славный ваш отряд.
Да снизойдет на вас почет от бога!
Молясь, обрушьте на врага ряды,
Пусть головы слетают градом дынь.
В молитвах вспомните Молла Дурды.
Почет на вас да снизойдет от бога!»
Халназар тотчас заговорил о временах туркменских набегов и совсем раздулся от гордости. Он говорил так, точно сам готов немедленно прикрепить к поясу меч и ринуться в бой: глаза его возбужденно поблескивали, усы топорщились. Засучив рукава, он потирал руки, словно чувствовал себя в Австрии, бок о бок с туркменскими джигитами. Заставив еще раз прочесть эти плохие стихи, он сказал:
— Молодец Молла Дурды. Да он, оказывается, настоящий шахир-бахши.
В тон Халназару заговорил и Мамедвели-ходжа. Ему хотелось прежде всего выразить уважение к Арутюну, и он обратился к нему:
— Артын-ходжайн, я благодарю создателя за то, что он дал мне случай встретиться с вами. От счастливого прилипает счастье, от несчастного — горе, как говорили предки. Халназар-бай, сидеть вот с такими людьми — уже счастье...
Халназар недовольно крякнул и прервал речь ходжи:
— Хотя наше благополучие создавал и не Артын-ходжайн, он немало помог нам.
Мамедвели, тряся бородой, произнес елейным голоском:
— Да не оставит вас обоих аллах своими милостями!
Халназар сказал, по каким делам приехал Арутюн, и дал понять ходже, что тот должен помочь, когда будет нужно. Арутюн тотчас же бросил приманку.
— Господин ходжам, простите, — любезно обратился он к потомку пророка,— в делах и заботах забываются друзья-приятели. Но вам будет послан подарок: вам самим — халат, вашей супруге — шелковое платье, детям вашим — головка сахару.
И потомок пророка покорно склонил голову перед ходжайном:
— Я ваш слуга...