Артык, покончив с дыней, вытер нож и тоже стал вспоминать.
— Дядюшка Сахат, — начал он, — и я не забыл тот год, когда мы перекочевали на казенщину, хотя, верно, был я тогда босоногим мальчишкой. Помню, отец поставил меня сторожить скирды. Надо было распределять урожай, а управляющий все не ехал. Наконец, как-то днем прискакали пять верховых. Среди них был и наш Халназар, тогда он служил мирабом казенного канала. Он же и привел нас на ту землю. С ним были еще старший мираб и один русский. Не слезая с коней, мирабы и их люди стали прикидывать на глаз, каков урожай. Старший мираб расправил бороду, похожую на хвост наседки, и сказал: «В этой скирде много соломы, а зерна мало. Отсюда наверно, уже немало украли». В тот год пшеница действительно была высокая, а зерно тощее. Другой приезжий глянул в лицо старшему мирабу и заявил: «Верблюдов на восемьдесят будет!» Отец так и обмер: «Ай, что ты сказал?» Он хотел что-то объяснить, но ему не дали и слова вымолвить. Халназар, делая вид, что хочет помочь отцу, сказал: «Бабалы — хороший дейханин. Рука его чиста, и сказанное один раз он не заставляет повторять. Надо уменьшить на пять верблюдов». Переводчик перевел слова Халназара. Русский погрозил пальцем мирабу: «Э, бай, ты его руку держишь! Но раз ты сказал — пусть будет так!» И он записал в тетрадь: «Семьдесят пять верблюдов». С этого количества и пришлось платить за аренду. А у соседа скирды в 100 верблюдов записывали в десять верблюдов под тем предлогом, что зерно усохло. Мы тогда еле вылезли из беды, отдав за аренду весь урожай.
Нурджахан прибавила:
— Ох, сынок, скажи, — половину хлопка тоже отдали!
Артык взял мешок, закинул за плечо и отправился на бахчу. Разросшиеся плети от безводья начинали уже увядать. Кое-где дыни точил волосатый красный жук, и на листьях показалась тля. Под листвой везде громоздились дыни — тут были азгын, паяндэки, вахарман, гуляби, тарлоук, гокмурри, челмесек, замча ананасная. Некоторые лопнули, точно у них вырезали по ломтю. В воздухе сильнее всего чувствовался аромат белого акпеша и желтой ананасной. Сколько ни сушили, сколько ни варили дыни, бахчи казались еще нетронутыми.
И все же этот урожай был очень небольшим подспорьем в хозяйстве Артыка. Много дынь уже гнило на земле, много погрызли мыши; упустишь время — пропадут и остальные. Мысли Артыка не отрывались от того, что было перед его глазами. Дыня — это готовая пища. Если ее не съесть вовремя, не убрать, она испортится, пропадет. Но много ли можно съесть? А чтобы продать — нет покупателей. Сколько людей приезжало из Ахала, а много ли они купили? Сущие пустяки. Да и тех дешевкой приманил к себе Халназар. Базар далеко, везти туда— нет лошади. За верблюжий вьюк не выручишь и полтинника. Конечно, дыня годится только на сушку и варку. А с этим много возни и мало пользы. Продашь сушеную или вареную — выручишь пустяки. Да и покупателей не сразу найдешь. Бывают годы — остается, заводятся черви.
Артык вышел на бахчу, засеянную попозже. Здесь листва была еще совсем зеленой. Побеги образовали сплошной зеленый ковер. Среди листвы кое-где виднелись зеленые тарлоуки. Вдоль оросительных канавок разлеглись огромные тыквы. А дальше сплошной россыпью лежали громадные арбузы, как стадо овец, задремавших в полдень.
Зрелище этого изобилия приподняло настроение Артыка, и на минуту он забыл о своих невзгодах. Но тут же, вспомнив о жребии, он вновь загрустил.
К нему, нарочито шурша травой, приближался Ашир. Приятель сделал вид, что не замечает, в каком состоянии Артык, и весело крикнул:
— Ну как, Артык, хороши поздние дыни?
— Меня теперь ничто не радует.
— Брось, Артык! Тоска старит человека.
— Дадут ли состариться?
Ашир не знал, что ему ответить.
— Ты подумай, — заговорил Артык, — когда мы сеяли, трудились, нас было двое...
— А когда приступили к дележу урожая, стало трое. «На севе нет его, на уборке нет, а на гумне ходжа тут как тут!» — слышал ведь ты такое?
— Этот «ходжа» Халназар высосал из меня все соки! А теперь покушается и на самую жизнь! — сказал Артык, сверкнув глазами.
Ашир знал, что притеснения и вымогательства Халназара приводили Артыка в бешенство. Он и сам терзался муками друга. Если б Артык сказал: «Бей!» — Ашир был бы готов убить. И все же он принялся его успокаивать.
— Артык, ты не поддавайся отчаянию. Мы этот жребий на его же голову и обрушим!
— Больше нет сил терпеть! Мы стали нищими, а он за наш счет богатеет. Теперь старается послать меня на тыловые работы вместо одного из своих сыновей.
Ашир сжал кулаки:
— Артык, мы еще повоюем с ним!
Но Артык словно переменился. Он в чем-то сомневался, чего-то боялся, стал нерешительным.
— И Айна от меня уходит, — глухо сказал он. Ашир тоже ни на минуту не забывал об этом. Он думал — что бы такое посоветовать Артыку? После некоторого раздумья он решительно предложил:
— Артык, если не хочешь, чтобы Айна погибла, беги с ней!
— Увезти?
— Чего ты боишься?
— Шекер...
— Шекер... мы заранее отправим к дяде.
Хотя этот совет и понравился Артыку. все же похищение Айны показалось ему трудновыполнимым.
— На словах это легко...
— Я же с тобой!
Артык невольно улыбнулся:
— А ты что — железная крепость? Устоим ли мы оба перед этими тиграми?
— Артык, я ведь не предлагаю тебе прятать Айну в моей кибитке!
— Куда же мы ее денем?
— Лучше всего временно увезти в Ахал.
— А как?
— Поездом. Не заезжая в Теджен, сядем в Такыре.
Артык задумался. Потом с сомнением покачал головой:
— Не так-то это просто. Раньше полуночи Айне не удастся выйти из кибитки, да и то, если посчастливится. А до рассвета разве мы сумеем добраться до Такыра?
— На Такыр сразу не пойдем. Достаточно, если дойдем до камышей. А там легко запутать следы. Они никогда не догадаются. Наоборот, будут думать, что ты ищешь защиты у кого-нибудь из почтенных людей.
— Ашир, а ведь ты порой дело говоришь!
— Гм... А ты Ашира и в грош не ставишь?
Артык был удивлен тем, как верно сегодня рассуждал Ашир, — заранее, что ли, все обдумал? Он хотел уже хлопнуть друга по плечу, но сомнения снова взяли верх:
— Трудное это дело. Арчин Бабахан говорит языком Халназара, волостной поддерживает его...
— Да ну тебя, Артык! — прервал его Ашир. — Ты, как упрямая лошадь... Брось яблоко в небеса, пока упадет — бог знает что может случиться!
— Как бы яблоко не поймали на лету!
— Тьфу, ей-богу! — рассердился Ашир. — А что, если небо упадет на землю?
— Ашир, недаром говорят: «Халат, который кроят, несколько раз примерив, короток не бывает!»
— Так-то оно так, но тут нужна смелость.
Артык ничего не ответил. Ашир принял это за согласие и продолжал:
— Халназар назначил свадьбу на двадцатый день месяца Мереда?
— Так.
— Тебе надо ночи превратить в дни, но собрать урожай и подготовить все остальное. Если нужна помощь — я готов!
— Пшеница почти вся обмолочена. Полдня достаточно, чтобы провеять и ссыпать зерно в чувалы.
Ашир бросил взгляд на угасавшее солнце. Сквозь облачную пелену оно просвечивало красным кругом, воздух казался насыщенным пылью. Ашир указал рукой на закат и сказал:
— Вот видишь, погода портится. Завтра обязательно будет ветер.
Артык взглянул на кунжут. Он пожелтел, казалось, раскрывшиеся стручки его улыбались.
— И кунжут пора убирать.
— Да ведь его не так уж много. Возьмемся вдвоем, уберем за один день...
Красный солнечный круг, опускаясь в серую мглу, коснулся края земли. Артык с мешком, наполненным дынями, вернулся к своему шалашу.
Нурджахан уже подмела у входа, разостлала кошму, заварила чай. Артык растянулся, подложив под локоть шерстяную подушку. Нурджахан отнесла корове дынную кожуру и, вернувшись, села возле Артыка. Видимо, ей хотелось поговорить с сыном, но она не знала, с чего начать. Шекер снимала с навеса подсохшую дыню.
— Устала, мама? — спросил Артык. Нурджахан вздохнула:
— Твоя мать, сынок, устает, когда нет работы.
— Но ты что-то невесела.
— Откуда же быть веселой, сынок? Твой труд за целый год пропал даром.
— Мама, ты ни о чем не беспокойся. Завтра буду молотить на своей земле — там останется, голодать не будем.
— Не об этом думаю, мой ягненок. Пора бы и невестку в дом привести.
— Год не такой, мама, чтобы думать о свадьбе.
Хотя Артык и возражал матери, но при слове «невестка» он подумал об Айне и невольно улыбнулся. Нурджахан продолжала:
— Ах, сынок, говорят: «Бессильный только смотрит».
— Мама, ты слышала? Бросают жребий, кому идти на тыловые работы.
Нурджахан насторожилась, но сделала вид, что ничего об этом не слышала.
— Значит, и тебе, сынок, придется тянуть жребий? Артык решил немного подготовить мать и ответил:
— Придется, мама. Говорят, от каждых пяти кибиток должен пойти один человек. На меня жребий, быть может, и не падет. Но если даже и придется уехать, я долю рабочего не считаю тяжелее дейханской.
— А в какой пятерке, сынок, ты будешь тянуть жребий?
— Говорят, придется тянуть с Халназарами.
— Ой, сынок, дадут ли они тебе равное место рядом с собой?
Артык и не заметил, как у него вырвалось:
— А они уже без меня бросили жребий!
Нурджахан сперва растерялась, потом стала проклинать Халназара и его сыновей:
— Чтоб их всех земля проглотила! Чтоб его богатство принесло ему гибель! О боже, не дай ему умереть своею смертью! Он, проклятый, покушается на единственное мое дитя, на жемчужину моих очей!
Артык не мог сдержать улыбки и шутливо сказал:
— Ну, мама, от твоих проклятий ему теперь не подняться!
— Ах, если бы мои проклятия разрушили его жизнь!
— Мама, ты напрасно мучишь себя. Если он вздумает обмануть меня неправильной жеребьевкой, я сам расправлюсь с ним.
Нурджахан, вздохнув, проговорила:
— Дитя мое, от этого человека можно всего ожидать. Пусть его бог накажет!