Новый удар боли. Комната медленно повернулась вокруг оси, окно повисло под углом, и стало расплываться.
— Мучитель, — прохрипел Говер.
— Заткнись, — отозвался открыватель. — Будешь верещать, еще хуже сделаю.
Он сел у окна, достал стакан и тарелку, прикрытую тряпицей. Принялся есть.
— Мозг, включайся, мозг, включайся, — шептал Говер.
Боль не утихала, она волнами пронизывала тело, не давая роздыха. Боль проникала в мозг, и мозг уже ни о чем не мог думать, только о боли. Казалось, это длилось вечность.
Говер сидел в приемной Мыслящих, огромной зале с окнами до пола. Сам пол, блестящий, как зеркало, отражал плафон потолка с причудливым орнаментом. Говер был по-прежнему голым, только на плечи ему накинули какую-то задубевшую от крови и грязи тряпку, да разрешили надеть башмаки на босу ногу. Говер сидел на скамье, поджав под себя ноги, и старался поправить тряпку так, чтобы она не касалась обожженной спины.
Наконец, Мыслящий явился. Сел за стол напротив. Разобрал бумаги, почитал, улыбнулся, затем в задумчивости поглядел на Говера и протянул ему темную пластинку, испещренную узором. «Таблица мудрости», — догадался Говер.
Он смотрел на пластинку и ничего не видел, кроме точек, кружочков, каких-то протравленных в металле полосочек. Как и прежде. Как и до включения.
«Ну что же ты! — обратился он с упреком к мозгу. — Я столько ради тебя перенес! Эх!»
Но мозг не воспринимал упрека. В мозгу сейчас была только одна мысль — как сесть так, чтобы холщовая накидка не касалась израненной спины.
— Это… напоминает мне… звезды, — запинаясь, пробормотал Говер и извиняюще, просительно улыбнулся.
Мыслящий снисходительно кивнул в ответ и протянул вторую пластинку. Говер уставился на нее, и опять ничего не увидел. Только точки, дырочки, колечки.
— Тоже звезды? — участливо подсказал Мыслящий.
Говер молча кивнул и вновь поправил накидку. Страшно хотелось пить, глаза сами собой закрывались от слабости. Но главное — спина…
— Придется прийти еще раз, — донесся откуда-то издалека голос Мыслящего.
— Еще раз опять… это?
— Конечно. А чего бы ты хотел?
— Я? Ничего. Абсолютно.
Говер лежал на животе, а толстуха Хиг мазала ему спину мазью. Говер подвывал по-собачьи, кусал губы, хватался руками за тюфяк и спинку низкой деревянной кровати.
— Потерпи, миленький, ты только потерпи, — уговаривала его Хиг. — Ишь, как тебя приложили. От души. Такую спину я видела лишь в год двойного солнца у Таса Ли. Нет, у Таса, конечно же, спина была гораздо хуже. Его прожгли буквально до костей, и раны загноились. Он долго умирал. Очень мучился. А в бреду все говорил, что летает среди звезд, на кораблях, как по морю. И все кричал: «Капитан, я знаю, где ошибка!» Жена Таса Ли ходила к Мыслящим просить какое-нибудь лекарство, но ей ничего не дали. А у тебя, миленький, все будет хорошо. У тебя совсем не такие уж глубокие раны. Совсем даже неглубокие. А на Мыслящих ты плюнь. Ничего там у них хорошего, одни склоки и дележ всякого добра, которое-то и не добро вовсе, а так, старый хлам.
Хиг закончила мазанье и ушла. Говер лежал не двигаясь, уткнувшись мокрым лицом в подушку. Несколько веток согди проросло сквозь стену, и огромные восковые цветы распустились над кроватью. В комнате, забивая запах болезни и сальной мази, стоял головокружительный аромат цветов.
«Если бы все было не напрасно», — в отчаянии прошептал Говер, и расплакался, как ребенок.
— Я же говорил, не надо туда ходить, — проговорил Руж, появляясь на пороге. — Я-то знаю.
Говер не ответил, отвернулся к стене. Конечно, Руж прав. Тысячу раз прав. Но это не утешает.
— Я, кстати, новую работу нашел, сейчас в учениках. А через две луны стану мастером, — Руж замолчал, ожидая расспросов.
Но Говер молчал, втискивая лицо в подушку и кусая губы, чтобы не закричать. Руж еще немного потоптался на пороге и, видя, что разговора не выходит, ушел.
Говер сидел на скамейке, привалившись боком к нагретой солнцем кирпичной стене. Казалось, он дремал. Веки были прикрыты, тело расслаблено. На плечах толстая шерстяная накидка. В руках металлическая пластина, испещренная дырочками, кружочками, штрихами.
Но Говер не спал. Солнце било ему прямо в глаза, и под веками мелькали красные и зеленые круги в непрерывном движении. Лицу было очень тепло. Спина уже почти не болела. Только заживающие раны чесались невыносимо.
«Все можно терпеть», — пришла откуда-то мысль, будто сказанная другим.
«Не все», — возразил Говер, и даже мотнул головой из стороны в сторону.
«Ты все думаешь о таблицах мудрости? Хочешь знать, что это такое?» — опять ниоткуда прозвучал вопрос.
«Да, хочу.»
«Это остатки печатных плат с корабля, который разбился здесь много лет назад. И теперь Мыслящие не могут вернуться…»
«И они ищут тех, кто поможет им», — продолжил Говер и открыл глаза.
— Мне надо видеть Мыслящих, — нетерпеливо заявил Говер человеку в пропускной сторожке.
Тот глянул непонимающе выпученными воловьими глазами, и вложил в руку Говера серый жетон.
— Я прошел включение в прошлый раз!
Служитель не ответил, молча толкнул дверь во двор.
Говер направился сразу по тропинке наверх, туда, где среди темной зелени блестел стеклами витражей Храм Мыслящих. Но не прошел и десяти шагов, как двое стражников возникли на пути. В толстых кожаных куртках с металлическими бляхами, с короткими пиками в руках, они казались неповоротливыми.
— Назад! — один из стражников слегка кольнул Говера пикою в грудь. — Здесь дороги нет. Иди туда, куда тебе назначено!
— Мне надо видеть Мыслящих!
— Иди, — повторил стражник и вновь кольнул Говера в грудь. Тот сделал вид, что подчиняется. Затем резко повернулся, схватился за древко пики и резко рванул ее на себя. Стражник потерял равновесие и упал, перекувырнувшись через голову. Второй попытался ударить, но Говер отбил его удар, и всадил острие противнику в ногу. Стражник скрючился и, заревев по-звериному, повалился на песок.
Говер бросился бежать наверх. Больше никто ему не препятствовал. Задыхаясь, влетел он в зал Храма и остановился. Мыслящий сидел за столом и смотрел на Говера усталыми всепонимающими глазами.
— Я понял, что это за таблицы! Я знаю! — торопливо выкрикнул Говер, боясь, что его прервут.
Мыслящий успокаивающе поднял руку.
— Очень хорошо. Просто прекрасно. Но включение тебе придется пройти вновь.
— Мой мозг работает! — Говер даже топнул ногой в ярости — неужели Мыслящий не верит ему.
— Плохо работает, — покачал головой Мыслящий. — Слишком большое запоздание. Так что придется еще раз тебя прогреть, — и он вздохнул, то ли сочувственно, то ли тоскливо.
Говер разделся и сел на скамейку в предбаннике, дожидаясь. Нестерпимо пахло горелым мясом — как видно, сегодня в этом домике он не первый. Наконец дверь отворилась и вошел открыватель. Говер поднял голову.
— Руж!
— Он самый! — осклабился тот. — Я уже мастер. Или ты не слыхал?
— Может, тебе помочь дойти до Храма? — услужливо предложил Руж, помогая Говеру сползти с решетки.
Тот отрицательно покачал головой. Постоял. Сделал шаг. Ноги, кажется, его держали. В мозгу была пронзительная ясность. Мысли накатывали одна за другой, как волны большого моря.
— А ты мастер своего дела, Руж.
— Стараюсь, — скромно потупился тот и протянул холщовую накидку.
Но Говер отстранил его руку.
— Не надо. Лучше подай мои вещи.
Говер кое-как натянул рубаху, а куртку не стал надевать, сунул в мешок.
— Ну ладно, Руж, до вечера.
— А ты разве…
— Нет, я назад.
Говер вышел во двор и направился к пропускной сторожке. Его пошатывало. В голове было хорошо и ясно.
«Зачем мне тащиться к Мыслящим? — усмехнулся он про себя. — Вот еще! Я со своим мозгом теперь и в городе могу натворить такого…»
Додумать не успел. Кто-то больно ударил его по ногам, и Говер рухнул, как подкошенный. В следующее мгновение двое стражников подхватили его за локти и поволокли наверх, к Храму Мыслящих.
— Это уже третий за сегодня, — сказал один, пыхтя от натуги и опираясь на пику, как на посох.
— Умники чертовы, — отозвался второй, — с ними тут возятся, мозги им прочищают, а они, только сами чуть-чуть кумекать начнут, сразу тикать! Лучше б посчитали, сколько на них на каждого энергии расходуют!
— Вот-вот, нет, чтобы отработать. Так их в город, назад, в болото тянет. Небось из-за денег.
— Из-за денег, конечно…