Реорганизация верховной власти
Начали с установления в подробностях новой организации верховной власти. Все полномочия Августа вместе с сurа morum были продолжены на пять лет; ему дали в товарищи Агриппу с такими же полномочиями, т. е, с трибунской властью, высшим надзором за провинциями, правом издавать эдикты и, может быть, с сига morum. Современные историки, загипнотизированные предвзятой мыслью, что Август хотел основать монархию, не понимали ни важности, ни смысла того акта, в силу которого Август, после того как он один стоял во главе правления в течение десяти лет, снова ввел в эту высшую, еще столь неопределенную должность один из наиболее древних и всеобщих принципов республиканских магистратур, коллегиальность, рискуя вновь нарушить единство государства, казавшееся восстановленным благодаря принципату. Из этого видно, как мало он думал об основании монархии и династии. Республика, в продолжение стольких веков имевшая во главе двух ежегодно избираемых консулов, должна была иметь теперь над консулами двух принцепсов, избранных на пять лет.[396]После того как сенат и народ одобрили эту новую организацию верховной власти и сохранили за Августом на пять новых лет cura morum, он решился при помощи Агриппы попытаться очистить сенат. В этом деле он действовал со своим обычным благоразумием. Он полагал, что для очищения сената необходимо уменьшить число сенаторов по крайней мере до трехсот,[397] но, чтобы не создать слишком много недовольных, решил допустить в новый сенат шестьсот членов. Делая эту уступку правам, приобретенным сенаторами, он не хотел вызвать ненависть даже необходимыми исключениями и придумал для выбора сенаторов особый способ, благодаря которому двести или триста сенаторов, которые должны были быть исключенными, в одно прекрасное утро оказались бы выброшенными за дверь сената, незаметно для себя и особенно без всякой возможности быть на кого-либо в претензии. Принеся торжественную клятву, что в этом деле он будет иметь в виду только общественное благо, Август избрал как часть сената тридцать наиболее достойных, по его мнению, граждан; последние, принеся такую же клятву, должны были каждый представить список пяти граждан, по их мнению, наиболее достойных сделаться сенаторами, и из каждого из этих списков по жребию вынимали одно имя. Тридцать граждан, указанных таким образом их товарищами и жребием, должны были присоединиться к тридцати сенаторам, назначенным Августом, и, в свою очередь, должны были каждый составить список пяти граждан, из которых один выбирался сенатором, как прежде, по жребию, К такому способу нужно было прибегнуть двадцать раз, для того чтобы число сенаторов достигло шестисот. При этом никто не был бы исключен лично кем-нибудь, и удаленные сенаторы могли бы возмущаться только против жребия. Из стольких гениальных мыслей этого искусного политика ни одна, может быть, не была более гениальной. В действительности она была даже слишком гениальной и, как часто бывает в подобных случаях, не имела успеха. Все имевшие какое-либо основание думать, что они не попадут в списки, тотчас же возмутились. Как только Август объявил способ, которым он задумал произвести выбор сенаторов, наиболее выдающиеся лица были завалены кучей просьб от своих менее известных сотоварищей; утомленные этими просьбами, многие из них сделали то же, что обычно делал Август в затруднительных положениях, — уехали из Рима. Таким образом, при самом начале выборы столкнулись с первым затруднением: некоторых избранных сенаторов не было в Риме, и они не могли составить свои списки. Попробовали помочь делу, выбрав по жребию для замещения отсутствующих сенаторов из числа уже избранных; операции благодаря этому могли продолжаться, правда, медленнее, чем думали вначале, хотя дело шло о том, чтобы внести в список наиболее известные имена, которые нельзя было исключить; но затруднения, препятствия, медлительность удвоились, когда дошли до множества неизвестных лиц, между которыми было необходимо, но и крайне трудно сделать выбор. Неведомые солдаты революции, видя себя лишенными столь долго желанной почести, которой они достигли с опасностью для своей жизни, принялись за бесконечные происки. Интригами и обманами каждый старался склонить жребий в свою пользу. Раздраженный и устрашенный, Август одно время думал ограничить число сенаторов тремя первыми сотнями, которые были уже избраны и были, конечно, лучшими. Потом, боясь, чтобы эта мера не показалась слишком радикальной, он сам пополнил число сенаторов до шестисот, избирая тех, которые казались ему лучшими или менее недостойными.[398]
Результаты попытки очищения сената
Ожидания Августа, что очищение сената причинит ему бесконечные тревоги, вполне оправдались. Все исключенные являлись перед ним с протестами, требованиями и мольбами; каждый просил рассмотреть его дело, которое, разумеется, совершенно отлично от дел всех других; у каждого из них был также влиятельный друг, поддерживавший его. Несмотря на то что в теории все были сторонниками серьезного очищения сената, теперь, когда от разговоров перешли к действиям, каждый спешил помочь своим друзьям и все приводили доводы, что большинство оставленных в сенате не лучше исключенных. Август находился, таким образом, между сциллой и харибдой. Если бы он отказался выслушивать все просьбы, он возбудил бы против себя слишком сильное неудовольствие; если же он дал бы все, что у него просили, то раздражил бы аристократическую партию, желавшую постепенно и без шума возвратить в курию тех сенаторов, которые были изгнаны из нее массой. Август начал с исправления некоторых слишком бросавшихся в глаза несправедливостей; потом он постарался утешить исключенных сенаторов, призывая их к терпению.[399] Время все должно было устроить. Результаты этого первого опыта не могли расположить Августа к производству других реформ. Скоро отовсюду он стал получать доносы о заговорах против его жизни, и начались судебные процессы.[400] Серьезные или воображаемые, эти обвинения побуждали Августа держаться настороже; [401] легко мог найтись человек, который в награду за его труды отправит его преждевременно присоединиться к Цезарю в его блаженном местоприбывании и по тому же пути.
Закон против безбрачия
Однако, когда было окончено это очищение сената, Август постарался дать большее удовлетворение пуританской партии и всем, бывшим верными традиции или считавшимся таковыми.
В качестве народного трибуна он предложил тщательно выработанный закон против безбрачия, lex Iulia de maritandis ordinibus.[402]
Этот закон был остроумной, но очень искусственной серединой между историческими традициями и современными потребностями, между древним идеалом семьи и пороками, эгоизмом и интересами современников. Он был поэтому сплошным рядом противоречий: с одной стороны он разрушал то, что созидал с другой; он беспрестанно прибегал для восстановления традиции к средствам, которые должны были ускорить окончательно ее падение. Установив обязанность брака для всех граждан,[403] не преступивших: мужчины — шестидесяти, а женщины — пятидесяти лет,[404] закон смелым и революционным образом разрубил важный вопрос о связях между свободными мужчинами и вольноотпущенницами. Эти сожительства были часты в Риме и в Италии, особенно в среднем классе, по уже вышеизложенным причинам, а также потому, что в Риме в свободном классе было гораздо более мужчин, чем женщин; следовательно, при всем желании каждый не мог жениться на свободной женщине.[405] Август, желавший видеть увеличение числа браков, был склонен признать и поощрять эти связи, которые многие из граждан находили более удобными, чем iustae nuptiae, в тех случаях, когда от этих связей у них были дети; но пуритане и поклонники традиций ужасались им: они были противны аристократической гордости, и, кроме того, лица, имевшие дочерей в брачном возрасте, с прискорбием видели, что плебеи, всадники и даже сенаторы имеют таким образом наложницами вольноотпущенниц, в то время как столько честных людей принуждены держать своих дочерей у себя дома, не будучи в состоянии выдать их замуж, ибо не могли дать им большого приданого, без чего никто не заботился более обзаводиться своим домом.[406] Август придумал такой средний путь между традицией и необходимостью: он запретил жениться на вольноотпущенницах, т. е. иметь от них законных детей, только сенаторам, их сыновьям, внукам и правнукам по мужской линии; всем другим гражданам он позволил эти браки.[407] Человек, олицетворявший в сенате могущество Рима, представлявший его в провинциях, начальствовавший над легионами, не должен был более иметь матерью красивую сирийскую танцовщицу или грациозную служанку-еврейку. Он должен был быть сыном римской матроны, происходившей от несмешанной свободной латинской расы, чтобы сохранить сущность традиции во всей ее целости и силе; у прочих, напротив, по необходимости терпели ту смесь рас, благодаря которой в последующие века не осталось ничего от чистоты древней римской крови. Женщины были таким образом разделены на два класса, права которых на брак были различны: ingenuae honestae — аристократия брака, обладавшая полным нравственным достоинством, — могли быть только законными женами; libertae — средний класс брака — могли по воле мужчины быть и законными женами, и наложницами. К этим двум классам по точному смыслу древних обычаев, реализуя то высокое римское представление, которое ставило законность брака в зависимость не от известных легальных формальностей, более или менее символических, а от условия нравственного достоинства женщин и свободного соглашения супругов, Август предположил присоединить третий класс, который должен был быть плебеем брака и состоять из женщин, не обладавших нравственными достоинствами и не могших быть законными женами, а только наложницами; таковы были проститутки, сводни, вольноотпущенницы своден, прелюбодейки и актрисы.