Принуждения к браку
Разделив таким образом всех женщин на три класса, закон встретился с большей трудностью: ему нужно было найти средства принудить мужчин и женщин вступать в брак. Мы уже говорили, что Август не думал ограничивать свободу и автономию семьи. Поэтому он придумал применить к эгоизму холостяков остроумную систему наград и наказаний; были награды за ответственность и заботы, неотделимые от брака, но были также и наказания, чтобы воспрепятствовать слишком большим удобствам холостой жизни. Странные методы этого законодательства и его многочисленные противоречия были очень необыкновенны. Между целями и средствами политики Августа было неразрешимое противоречие, состоявшее в желании навязать римлянам гражданский идеал военной аристократии, искусственно комбинируя его с эгоизмом эпохи, неудержимо стремившейся к демократическому равенству и торговому утилитаризму. Август должен был покориться этому противоречию. Поэтому он не поколебался растоптать древние уважаемые традиции, например, дурное отношение римлян ко вторым бракам, рассматривавшимся всегда как род посмертного прелюбодеяния. Новый закон категорически предписывал второй брак вдовам и разводкам; вдовы имели годовую отсрочку, разводки — всего только шестимесячную.[409]Как кажется, Август предложил затем уменьшить препятствия к браку, проистекавшие от родства, и запретил только браки между лицами, снова женившимися, и детьми от первого брака, между свекром и снохой, тещей и зятем, иначе говоря, в тех случаях, когда родственные отношения вредили достоинству главы семьи.[410]
Законодательство о подробностях семейной жизни
С еще большей смелостью Август заставил закон вмешаться в завещания и в семейные отношения, т. е. в ту область, границы которой закон до сих пор уважал с почти религиозной точностью. Он предложил, чтобы всякий наследник или участник в завещании освобождался от обязательства безбрачия или вдовства, когда такое семейной обязательство устанавливалось завещанием;[411] если отец или опекун отказывали в своем согласии на брак или в приданом, то сын или дочь, опекаемый или опекаемая, имели бы право обратиться к претору, который должен был рассмотреть мотивы отказа и, если находил их несправедливыми, обязать отца или опекуна дать свое согласие или приданое.[412] Выгоды, даваемые женатым, вносили такую же путаницу в область древнего публичного и частного права. Эти выгоды были многочисленны и, естественно, различны для разных полов и для различных классов общества. В пользу сенаторов, имевших жену и детей, закон устанавливал известные привилегии, из которых нам известны три: из двух консулов тот, который имел больше детей или был женат, в то время как другой был orbus (женат, но бездетен) или холост, имел первое право на фасции.[413]Женатые граждане, имевшие детей, имели некоторые преимущества, точнее неизвестные, в замещении магистратов, умерших во время отправления своих функций,[414] и в распределении провинций.[415] Всякий гражданин мог домогаться магистратуры за столько лет до указанного законом возраста, сколько он имел детей.[416] Это распоряжение должно было побуждать вступать в брак и ввести в государственное управление более молодые элементы. В области частного права lex Iulia окружал мать троих детей известным внешним почетом, давая ей право носить столу; он предоставлял ей гражданскую правоспособность и освобождал женщину от последних остатков опеки.[417] Это была прекрасная реформа, ускорявшая окончательную эмансипацию женщины, но которая, если давала женщинам сильнейшее желание быть матерями, должна была сделать отцовство еще более страшным для мужей, не имевших теперь никакой законной власти над своей женой с того дня, когда она родила третьего ребенка. Наконец, по отношению к вольноотпущенникам закон санкционировал привилегии, существенно ослаблявшие права патрона, хотя Август собственным примером старался восстановить их авторитет. Закон позволял жениться[418] вольноотпущенникам обоих полов, получившим свободу только при условии не вступать в брак (такое условие патроны часто ставили с целью наследовать своим вольноотпущенникам); он освобождал вольноотпущенников, имевших двоих или более детей, от обязательных operae, dona и munera;[419] имевших двоих детей в то время, когда они были в зависимости от патрона, или имевших даже одного ребенка в возрасте пяти лет он освобождал от обязательных operae и таким образом уничтожал наиболее важные экономические права патрона. Из этой привилегии он, однако, исключал вольноотпущенников, бывших комедиантами или гладиаторами.[420] Вольноотпущенная освобождалась от обязательных operae, когда она выходила замуж с согласия своего патрона.[421] Закон отнимал, наконец, у жены вольноотпущенника возможность развестись без согласия ее мужа.[422] Но закон, столь благоприятный для тех, кто выполнял свою обязанность перед расой, причинял беспокойство холостякам в их слишком мирном уединении и угрожал им многочисленными карами: две из них мы знаем вполне точно. Первая, очень тяжелая в ту эпоху, когда развлечения и зрелища были в руках государства, отлучала холостяков от участия в публичных празднествах и зрелищах.[423] Государство отказывалось увеселять их, так как они эгоистически избегали беспокойств, необходимых для процветания государства. Кроме того, закон отнимал у холостяков право принимать наследство, которое оставили бы им по духовному завещанию лица, бывшие от них далее чем в шестом колене.[424] прочие статьи завещания должны были, однако, оставаться в силе. Это была очень важная мера, ниспровергавшая один из основных принципов древнего права, закон из публичного интереса не уважал более воли усопших. Лишая холостяков наследств, которые могли оставить им их друзья, закон отнимал у богатых классов очень употребительное средство для увеличения своего состояния и поддержки пошатнувшегося богатства.
Критика закона
Этот закон оскорблял столько принципов традиционного права, что он не мог не быть предметом критики со стороны юристов, наиболее верных традиции. Римский сенат не был еще сборищем рабов, и Антистий Лабеон, наиболее знаменитый представитель традиционного римского права, громко порицал революционный дух законодательства, под предлогом восстановления традиций так грубо становившегося между патроном и вольноотпущенником, завещателем и наследником, отцом и сыном.[425] Но если такие чисто юридические аргументы мало действовали на общество, желавшее этих законов, то пуританская партия выставляла более серьезные возражения; закон, утверждала она, вместо того чтобы уничтожить зло в его корне, употреблял опасные средства, которые рисковали еще увеличить его; таковы были, например, постановления, совершенно эмансипирующие женщину. Мужчины извиняли свое стремление к безбрачию возрастающей независимостью женщины, которая делала ее характер более надменным, ее желания более необычайными и ее эгоизм более легкомысленным. И вот закон, вместо того чтобы обуздать эту свободу, еще увеличивает ее. Август, однако, не затруднился добиться сперва одобрения сената, как это было в добрые аристократические времена, а затем и народа.[426] Умы были слишком ослеплены этим законом и слишком верили в его чудесное действие, для того чтобы кто-нибудь смел реально ему воспротивиться. Впрочем, если закон угрожал позднее причинить много затруднений, то он обещал многим и немедленные выгоды: он узаконивал связи с вольноотпущенницами; он улучшал положение многих отпущенных на свободу рабов; он предоставлял привилегии и давал надежды всем тем, кто уже имел детей, наконец, за закон стояли все женатые люди и все отцы семейств. Находя момент благоприятным, последние были сильнее холостяков. Следовательно, не было серьезной оппозиции, но, напротив, почти все думали, что этого закона недостаточно: хотели других, еще более энергичных, которые вырвали бы зло с корнем. Ободренная легким утверждением этого закона, партия традиционалистов тотчас же начала агитацию с целью добиться закона, который восстановил бы порядок в семье. Напрасно создавать при помощи lex de maritandis ordinibus столько семей, если каждая из них должна была сделаться гнездом прелюбодеяний, разврата, раздоров и позора! Какой серьезный и честный человек согласится основать семью, если будет не в силах принудить повиноваться сыновей или обуздать безумную расточительность, капризную роскошь и легкие нравы жены, которая, чтобы не казаться вульгарной женщиной, будет считать своим долгом не повиноваться мужу? Женщины действительно были теперь склонны ко всем порокам благодаря непрочности брачных уз, плохому воспитанию, друзьям, литературе и приданому.[427]
Дальнейшие требования пуритан
Так как семья не имела более силы самостоятельно поддержать порядок, то нужно было поддержать ее изданием законов.