[452] Женщина, с другой стороны, не могла обвинять в прелюбодеянии своего мужа,[453] который мог безнаказанно иметь связи с женщинами при условии, что они незамужние и не ingenuae honestae; если же он имел связь с замужней женщиной, то он мог быть обвинен, но не в неверности по отношению к своей жене, а в совершении stuprum или adulterlum с женой другого.
Результаты этого законодательства
Таким образом в царстве Афродиты установился террористический режим. Этот закон спускал на сладострастные сады Киферы, как стаю ужасных гарпий, дух доноса и клеветы, зависть к богатству, жестокое честолюбие адвокатов, жажду мщения и прочие самые низкие страсти. Это, действительно, был исключительный и очень опасный закон для высших классов. Обязательный только для римских граждан, lex de adulteriis главным образом был направлен против одних сенаторов и всадников, чье богатство и известность могли соблазнить обвинителей, ничем не рисковавших, выступая с обвинением.[454] Он был для римской аристократии, так сказать, привилегией навыворот. В то время как вольноотпущенники или иностранцы даже в Риме, даже если они были богаты, могли, и мужчины и женщины, безнаказанно совершать прелюбодеяния, как им было угодно, по любви или из выгоды, римские граждане, а особенно сенаторы и всадники, были предоставлены, едва они выходили из пределов дозволенной любви, ужасным строгостям legis luliae; но поэтому-то и должно рассматривать lex de adulteriis вместе с lex sumptuaria и lex de maritandis ordinibus как обширную и серьезную попытку аристократической реставрации. Те, кто воображает, что Август при помощи благоразумных и хитрых средств работал над основанием монархии, не поняли духа этих законов, бывших одним из оснований всего его дела. При помощи legis sumptuariae, legis de maritandis ordinibus и legis de adulteriis Август не только старался увеличить население Италии, которое, может быть, не во всех ее областях уменьшалось; он в особенности хотел реорганизовать экономическую и моральную аристократическую семью, древний рассадник республики, который наконец сделался бесплодным, древнюю, теперь упавшую школу генералов и дипломатов, завоевавших империю. Если бы Август хотел основать монархию, он должен был бы вместо того, чтобы стараться обуздать роскошь, распад и безбрачие аристократии, поощрять их, ибо монархия может возвыситься только на развалинах аристократии, которая, как это обнаружилось в эпоху Людовика XIV, в погоне за деньгами и удовольствиями сделалась раболепной толпой придворных. Но Август, который мог выбирать своих сотрудников только в аристократических фамилиях, нуждался в сильной аристократии. Его истинным намерением было поэтому восстановить жизненность римской аристократии, и при помощи этих законов он старался наложить на знать известные важные и специальные обязанности, без которых ее привилегии были бы невыносимой несправедливостью. Это, конечно, была тщетная попытка, ибо распад римской аристократии продолжался, но было бы самонадеянным говорить, что она не была серьезной.
Дальнейшее законодательство
Август, впрочем, проводил эти законы одновременно с другими, ясно обнаруживавшими в себе его цель и характер. Таким образом, в законе de adulteriis он реформировал, с целью укрепить экономические основы семьи богатых классов, институт приданого,[455] запрещая мужу, который до тех пор имел это право, делать с ним что ему было угодно: продавать его или закладывать. Кроме того, возложив этими суровыми законами столько специальных обязанностей на аристократию, он, как компенсацию, усилил ее истинную и существенную привилегию, предложив закон, по которому кандидатами на должности могли выступать лишь граждане с цензом не менее 400 000 сестерциев. Таким образом, политическая карьера, открытая бедным гражданам в течение ста лет, была теперь недоступна для них; древняя тимократическая и аристократическая конституция была восстановлена; республиканские должности, которых в предшествующем поколении мог домогаться бедный погонщик мулов, подобный Вентидию, были по закону объявлены привилегией богатых классов; правительство делалось монополией разделенной, выродившейся и ленивой, но замкнутой и законным образом привилегированной аристократии. Таково было решение, полагавшее конец столетней ужасной борьбе и долженствовавшее начать новый порядок вещей; оно было принято при всеобщем спокойствии и индифферентности, так что дошло до нас только в числе мелких фактов в нескольких строках, написанных гораздо позднее историком, не придававшим ему большого значения.[456] Демократическая партия, великая партия Гая Гракха и Гая Цезаря, была мертва. Предлагая этот свой закон, Август не убивал умирающего, а опускал в могилу труп. Рим после долгих волнений возвратился к своему первоначальному аристократическому государственному устройству; рукой Августа он восстанавливал кодекс прав и обязанностей знати, которая, как он думал, в течение столетий будет управлять завоеванной империей. Но была ли она на это способна? Вот великая проблема, решение которой предстояло будущему. Вероятно, одновременно с этим законом Август предложил другой закон, lex de ambitu, о подкупе при выборах, согласно которому всякий покупавший голоса на пять лет отлучался от занятия общественных должностей.[457] В заключение было позволено преторам расходовать, если они того желали, до трех раз сумму, назначенную на игры, из государственного казначейства.[458] Если закон о роскоши запрещал богачам выказывать роскошь у себя в домах, то народ, напротив, имел право забавляться на улицах и в театре. В этом был виден новый демократический дух, появившийся в Риме после реставрации тимократического строя, и Август умел его удовлетворить.
Глава VIIILudi saeculares
Вечный город. — Знать и простой народ. — Образованные классы и знатные фамилии. — Возрождение доверия. — Ludi saeculares в прошлые столетия. — Ludi saeculares Августа. — Различное значение этих игр. — Порядок церемоний. — Suffimenta и fruges. — Последние приготовления к празднеству. — Молитва к Мойрам. — Церемонии 1 и 2 июня. — Carmen saeculare. — Новые опасности в европейских провинциях. — Ликин и Галлия. — Галльская политика Агриппы. — Агриппа и галльские дороги. — Усыновление Августом двух сыновей Агриппы. — Первые результаты социальных законов. — Вторжение германцев в Галлию. — Агриппа на Востоке и Август в Галлии.
Римский космополитизм
После утверждения социальных законов тучи, так долго омрачавшие небо Италии, наконец, рассеялись, и дух радости охватил Рим. Успехи последних лет: соглашение с парфянами, очищение сената, разделение верховной власти между Августом и Агриппой, наконец, законы, обещавшие возрождение древних нравов, — все это, казалось, принесло в страну счастье. Радость была вполне понятна: по сравнению с мрачными революционными временами настоящее было прекрасно. Если общество обманывалось иллюзиями по поводу соглашения с парфянами, то все же было истиной то, что огромная масса империи при повсюду распространившемся мире снова начала выказывать свою естественную силу притяжения над всеми мелкими союзными, находившимися под протекторатом или независимыми государствами, которые окружали ее, как планеты окружают солнце. Рим сделался огромной метрополией средиземноморского мира; в него стремились из лесов холодной Германии, так же как и от двора парфянского царя; в Рим стекались вместе Восток и Запад, и он представлял собой смесь всех языков, всех рас и всех столь разнообразных народов, которые он объединял под своей властью и с которыми приходил в соприкосновение. Не один Ирод, а все властители мелких союзных или вассальных государств посылали теперь своих сыновей на воспитание в Рим, где Август оказывал им гостеприимство в своем дворце и наблюдал за их образованием, не обращая внимания на издержки. В своей резиденции он выполнял то, о чем никогда не заботилась республика: его дворец сделался родом пышного учебного заведения для будущих вассальных царей Рима, создавая таким образом могущественный орган распространения римского влияния в союзных государствах.[459] Много молодых людей из галльской знати также приезжали в Рим для получения образования и для изучения действия грозной силы, которая, покорив их предков, теперь странным образом влекла их к себе; там появилось также несколько молодых людей, принадлежавших к крупным германским фамилиям, в том числе маркоман Маробод, также побуждаемый тем любопытством к римским делам, которое начинало охватывать германских варваров в их болотах и лесах и стряхивало с них их оцепенение;[460] там встречались даже знатные парфяне, которых гражданские войны изгнали из их страны и которые, вероятно, прибыли к Тиридату,[461] получавшему благодаря Августу хорошую пенсию от республики.[462] Этот космополитический мирок группировался вокруг дома Августа и его наиболее богатых друзей; он был для римлян явным знаком влияния, снова приобретенного Римом. Европа, Азия и Африка вновь склоняли свои колени перед великой республикой; еще свободные народы, жившие за границей империи, охваченные изумлением и почтением, стремились узнать чудесный город и выразить ему свое уважение. Солнце никогда не озаряло более обширной, более могущественной и более прочной империи; торжественные посольства, мелкие победы, ежегодно приходившие из провинций успокоительные известия распространяли чувство удовлетворения по всей Итали