Она рухнула на колени. Ощутила руки Нэчжи, пытающегося ее удержать, услышала, как он зовет на помощь. Сделав над собой усилие, она открыла глаза. Над ней стоял Цзиньчжа, глядя с откровенным презрением.
– Отец был прав, – сказал он. – Нужно было спасать того, другого.
Чахан резко захлопнул за собой дверь.
– Что случилось?
– Не знаю.
Рин цеплялась пальцами за простыни, а Чахан рылся в своей сумке. Ее голос дрожал, последние полчаса она с трудом дышала, а сердце до сих пор стучало так яростно, что заглушало все мысли.
– Я была слишком неосторожной. Пыталась вызвать огонь, небольшой, но не хотела покалечить Цзиньчжу, а потом…
Чахан схватил ее за запястья.
– Почему ты дрожишь?
Рин и не осознавала, что вся трясется. Она не могла унять дрожь в ладонях, а при мысли об этом затряслась только сильнее.
– Я больше ему не нужна, – прошептала она.
– Кому?
– Вайшре.
Она была в ужасе. Если она не сумеет вызвать огонь, то Вайшра зря нанял спирку. Без способности вызывать огонь ее просто вышвырнут.
Как только Рин пришла в себя, она снова попыталась сосредоточиться и вызвать пламя, но результат постоянно оказывался одинаковым – дикая боль в висках, вспышка цвета и всполохи образов, которые ей не хотелось бы снова видеть. Она не понимала, что не так, просто не могла вызвать огонь, а без этой способности она совершенно бесполезна.
По телу снова пробежала дрожь.
– Успокойся, – сказал Чахан. Он положил сумку на пол и сел рядом с Рин. – Смотри на меня. Загляни мне в глаза.
Она подчинилась.
Обычно бледные глаза Чахана, без выраженной радужки и зрачков, вызывали беспокойство. Но вблизи были странно притягательными – два осколка из заснеженного пейзажа на худом лице, которые словно гипнотизировали добычу.
– Что со мной не так? – прошептала она.
– Не знаю. Давай попробуем разобраться.
Чахан пошарил в сумке, зажал что-то в кулаке и протянул Рин горсть ярко-синего порошка.
Она узнала наркотик. Какие-то перемолотые сушеные грибы с севера. Рин уже принимала их однажды вместе с Чаханом – в Хурдалейне, когда отвела его в нематериальный мир, где ее преследовала Майриннен Теарца.
Чахан хотел проводить ее к глубинам разума, откуда душа воспаряет к миру богов.
– Боишься? – спросил он, видя ее нерешительность.
Нет. Ей было стыдно. Рин не хотела впускать Чахана в свои мысли. Она боялась того, что он там увидит.
– Тебе обязательно входить? – спросила она.
– Одна ты не справишься. А кроме меня, у тебя никого нет. Придется довериться мне.
– Обещаешь остановиться, если я попрошу?
Чахан усмехнулся, высыпал в ее ладонь порошок и сжал пальцы.
– Мы закончим, когда я скажу.
– Чахан…
Он окинул ее откровенным взглядом.
– У тебя есть другие варианты?
Наркотик подействовал, едва коснувшись языка. Рин удивилась, насколько быстрым и чистым было ощущение. Маковые зерна были раздражающе медленными, с ними она буквально вползала в мир духов, и только если сосредоточиться, а этот наркотик был словно пинком через дверь между этим миром и тем.
Прежде чем лазарет затуманился перед глазами, Чахан схватил Рин за руку. В вихре красок они покинули мир живых. И тут же оказались вдвоем в бесконечной тьме. Они парили в поисках.
Рин знала, что делать. Она обратилась к своей ярости и создала связь с Фениксом, которая притянула их души из пустоты к Пантеону. Она почти чувствовала присутствие Феникса, омывающий ее жгучий божественный жар, почти слышала его злобное хихиканье…
А потом что-то заслонило бога.
Что-то массивное, прямо перед ним. Гигантское слово, написанное в пустоте. В воздухе зависли двенадцать мазков, огромная пиктограмма, переливающаяся сине-зеленым, как змеиная шкура, неестественно яркая, словно только что пролитая кровь.
– Это невозможно, – сказал Чахан. – Она не могла этого сделать.
Пиктограмма выглядела и страшно знакомой, и совершенно чуждой одновременно. Рин не могла ее прочитать, хотя слово было написано по-никански. Она почти узнала несколько иероглифов, но все равно не видела в них смысла.
Это было что-то древнее. Еще до времен Красного императора.
– Что это?
– А на что похоже? – Чахан вытянул бестелесную руку, чтобы потрогать пиктограмму, и тут же отдернул.
– Это Печать.
Печать? Термин показался смутно знакомым. В памяти вспыли фрагменты сражения. Седовласый человек парил в воздухе и высекал молнии посохом, открыв дверь в мир жутких созданий из иного мира.
«Ты не сдвинешься с места! На тебе Печать».
«Уже нет».
– Как у Стража? – спросила она.
– На Страже была Печать? – поразился Чахан. – Почему же ты не сказала?
– Я понятия не имела!
– Но это же многое объясняет! Вот почему он пропал, почему не помнит…
– О чем это ты?
– Печать закрывает доступ в мир духов, – объяснил Чахан. – Гадюка впрыснула в тебя яд. Вот из чего сделана Печать. Она не дает тебе добраться до Пантеона. И со временем станет сильнее, будет пожирать твой рассудок, пока ты не забудешь Феникса. Она как будто создает вокруг тебя раковину.
– Умоляю, скажи, что можешь меня от нее избавить.
– Я попытаюсь. Тебе придется провести меня внутрь.
– Внутрь?
– Печать – это еще и врата. Смотри. – Чахан показал в центр иероглифа, где мерцающая змеиная кровь скрутилась в водовороте. Когда Рин посмотрела в эту точку, то услышала призыв, ее притягивало в какое-то неизвестное измерение. – Шагни внутрь. Уверен, именно там Дацзы оставила яд. Он находится там в виде памяти. Сила Дацзы основана на желаниях, она показывает то, чего ты больше всего желаешь, и это мешает тебе вызвать огонь.
– Яд. Память. Желание. – Эти слова мало что значили для Рин. – Слушай… Просто объясни, что мне с этим делать.
– Уничтожить – любым путем.
– Что уничтожить?
– Думаю, ты поймешь, когда увидишь.
Рин не пришлось спрашивать, как пройти через врата. Они притянули ее, стоило только приблизиться. Печать как будто обволакивала ее, становилась все больше и больше, пока не накрыла окончательно. Вокруг Рин кружилась в вихре кровь, меняя форму, словно пыталась решить, кем обернуться.
– Она покажет тебе то будущее, которого ты желаешь, – сказал Чахан.
Но Рин не понимала, какое это имеет отношение к ней, ведь она не грезила о будущем. Все ее главные желания относятся к прошлому. Ей хотелось вернуться на пять лет назад. Проводить неспешные дни в Академии. Лениво прогуливаться по саду Цзяна, провести летние каникулы в доме Катая. Ей хотелось, хотелось…
Она снова оказалась на песках острова Спир – такого живого и прекрасного, каким она никогда его не видела. И там был Алтан, целый и невредимый, и улыбался так, как никогда не улыбался прежде.
– Привет, – сказал он. – Ты готова отправиться домой?
– Убей его, – быстро приказал Чахан.
Но разве она уже этого не сделала? В Хурдалейне она боролась с чудовищем с лицом Алтана и убила его. А потом в исследовательском центре позволила ему выйти на пирс, позволила пожертвовать собой, чтобы спастись.
Она уже убивала Алтана, и не раз, а он снова возвращается.
Как же она может его убить? Он выглядел таким счастливым. Избавившимся от боли. Сейчас она уже столько о нем знала, о его страданиях, и не могла к нему притронуться. Только не это.
Алтан шагнул ближе.
– Что ты здесь делаешь? Пойдем со мной.
Рин больше всего на свете хотелось с ним уйти. Она даже не знала, куда он ее уведет, достаточно и того, что Алтан там будет. Забвение. Какой-нибудь сумрачный рай.
Алтан протянул к ней руку.
– Пойдем.
Рин собралась с силами.
– Хватит, – выдавила из себя она. – Чахан, я не могу… Хватит, забери меня обратно.
– Ты что, шутишь? – отозвался Чахан. – Ты даже этого сделать не можешь?
Алтан взял ее за руку.
– Идем.
– Хватит!
Рин так и не поняла, что сделала, но почувствовала вспышку энергии, и Печать стала взбухать и менять форму вокруг Чахана, как почуявший новую добычу хищник, а рот Чахана открылся в беззвучном вопле страшной боли.
И они уже больше не были на Спире.
Этого места Рин никогда прежде не видела.
Они оказались высоко в горах, где холодно и темно. В камне были высечены пещеры, внутри сияли свечи. А на краю утеса плечом к плечу сидели два мальчика – темноволосый и блондин.
Рин была чужой в этих воспоминаниях, но как только шагнула ближе, картина поменялась, Рин была не просто наблюдателем, но и участником событий. Она увидела Алтана совсем близко и поняла, что смотрит на него глазами Чахана.
Лицо Алтана находилось слишком близко. Рин различала каждую прекрасную и жутковатую деталь: шрам на правой щеке, небрежно собранные в хвост волосы, темные веки над красными глазами.
Алтан был ужасен. Алтан был прекрасен. И заглянув ему в глаза, Рин поняла, что переполняющее ее чувство – не любовь, а всеобъемлющий, парализующий страх. Ужас мошки, которую притягивает пламя.
Вряд ли кто-либо еще испытывал такое же чувство. Такое знакомое, что Рин едва не расплакалась.
– Я мог бы тебя убить.
Алтан промурлыкал смертный приговор, словно любовную песнь, и когда она (в теле Чахана) попыталась бороться, прижался еще теснее.
– Мог бы, – согласился Чахан таким знакомым голосом, тихим и ровным. Рин всегда удивлялась, как Чахану удается говорить с Алтаном с таким безразличием. Но она поняла, что Чахан не шутит, он напуган, он всегда испытывал страх, находясь рядом с Алтаном. – И что?
Пальцы Алтана сомкнулись на ладони Чахана, они были слишком горячими, слишком сокрушающими, попыткой показать дружелюбие без всякого уважения к предполагаемому другу.
Его губы почти коснулись уха Чахана. Рин непроизвольно поежилась, ей показалось, что Алтан ее укусит, сдвинет губы чуть ниже и перегрызет артерию.
Она поняла, что Чахан часто этого боялся.
Поняла, что, возможно, даже получал от этого удовольствие.