Он действовал слишком медленно. Слишком. Она развернулась, поднырнула под его мечом и врезала рукоятью трезубца в живот. Наместник согнулся пополам. Рин захватила меч зубьями своего оружия и выдернула из руки. Наместник упал на четвереньки, пытаясь дотянуться до меча. Рин отпихнула клинок подальше и стукнула наместника рукоятью трезубца по затылку. Он растянулся на полу.
– Изменник.
Рин со всей силы треснула его по коленям. Он взвыл от боли. Она ударила еще раз. И еще.
Ребенок завыл еще громче. Рин аккуратно положила его на пол в уголке и вернулась к его отцу. Наместник провинции Овца имел жалкий, сломленный вид. Рин пнула его по ребрам.
– Умоляю, сжальтесь, умоляю…
Он свернулся калачиком, прикрыв голову руками.
– Когда ты впустил в город мугенцев? До того как они сожгли Голин-Ниис или после?
– У нас не было выбора, – прошептал он и пронзительно пискнул, подтянув раздробленные колени к груди. – Они выстроились перед воротами, и у нас не было выбора…
– Вы могли сражаться.
– И погибли бы, – выдохнул он.
– Значит, погибли бы.
Рин снова треснула его рукоятью трезубца по голове. Наместник затих.
Но малыш по-прежнему надрывался в плаче.
Цзиньчжа так обрадовался победе, что временно отменил запрет на спиртное в войсках. По рядам передавали кувшины с сорговым вином, реквизированным в особняке наместника. Солдаты расположились лагерем на берегу и в тот вечер пребывали в необычайно приподнятом настроении.
Цзиньчжа устроил военный совет на берегу – решить, что делать с пленными. Помимо захваченных солдат Федерации была еще и Восьмая дивизия – самое крупное подразделение ополчения из тех, с кем приходилось иметь дело до сих пор. Слишком серьезная угроза, чтобы просто отпустить. Но вариантов было немного – либо устроить массовую казнь, либо кормить такую прорву людей.
– Казните их, – немедленно предложила Рин.
– Больше тысячи человек? – покачал головой Цзиньчжа. – Мы же не чудовища.
– Но они это заслужили, – напирала она. – По крайней мере мугенцы. Вы же понимаете, что если бы все сложилось иначе, если бы Федерация захватила наших солдат, пленные уже были бы мертвы.
Она считала спор бессмысленным. Но никто не кивал, соглашаясь с предложением. Рин по кругу обвела взглядом собравшихся. Неужели вывод не очевиден? Почему они выглядят смущенными?
– Можно поставить их к колесам, – высказался адмирал Молкой. – Дать нашим людям передышку.
– Да вы шутите, – возмутилась Рин. – Для начала, их придется кормить…
– Посадим их на скудную диету, – отозвался Молкой.
– Эта провизия нужна нашим собственным войскам!
– Наши войска проживут и на урезанном рационе. Лучше не привыкать к излишествам.
Рин ошеломленно вытаращилась на него.
– Вы хотите уменьшить рацион солдатам, чтобы выжили изменники?
Он пожал плечами.
– Они же никанцы. Мы не казним соотечественников.
– Они перестали быть никанцами, как только впустили в свои дома мугенцев, – огрызнулась она. – Их нужно четвертовать. И обезглавить.
Все отводили от нее глаза.
– Нэчжа? – спросила она.
Он тоже не посмотрел в ее сторону. Лишь покачал головой.
Рин вспыхнула от ярости.
– Эти солдаты сотрудничали с мугенцами. Кормили их. Привечали в своих домах. Это измена. И должна быть наказана смертью. Да не только солдат, нужно наказать весь город!
– Возможно, при правлении Дацзы, – сказал Цзиньчжа. – Но не при Республике. Мы не хотим заработать репутацию жестокостью…
– Но ведь они помогали мугенцам! – заорала Рин, и все наконец-то посмотрели на нее, но это уже не имело значения. – Помогали Федерации! Вы не знаете, что они сделали, потому что всю войну отсиживались в Арлонге, вы не видели…
Цзиньчжа повернулся к Нэчже.
– Заткни пасть своей спирке, или я…
– Я не собака! – взвизгнула Рин.
Она больше не могла сдерживать ярость и бросилась на Цзиньчжу. Но не успела сделать и двух шагов, как адмирал Молкой свалил ее на землю так резко, что от удара на миг померкли звезды на ночном небе, Рин едва могла вздохнуть.
– Хватит, – спокойно произнес Нэчжа. – Она угомонилась. Отпустите ее.
Давление на грудь ослабло. Рин свернулась клубком, пытаясь отдышаться.
– Выведите ее отсюда, – приказал Цзиньчжа. – Свяжите, заткните рот кляпом, мне плевать. Я разберусь с этим утром.
– Есть, – откликнулся Молкой.
– Она же не ужинала, – сказал Нэчжа.
– Так принесите ей еду и воду, если попросит, – сказал Цзиньчжа. – Только уберите с глаз моих.
Рин закричала.
Никто ее не услышал – ее отвели в лес за пределами лагеря, и она кричала, все громче и громче, барабаня кулаками по стволу дерева, пока кровь не заструилась по ладоням, но ярость только жарче разгоралась в груди. На мгновение Рин подумала, понадеялась, что алая ярость, застилающая поле зрения, прорвется огнем, настоящим пламенем, наконец-то…
Но нет. Из пальцев не брызнули искры, смех бога не ворвался в мысли. Рин ощущала сковывающую разум Печать, пульсирующую и густую, растворяющую и смягчающую гнев каждый раз, когда он достигал пика. И это лишь злило ее еще больше, а крики становились громче, но весь гнев уходил впустую, огонь не давался Рин, он плясал и дразнил где-то за преградой.
«Прошу тебя, Феникс, – взмолилась она. – Ты мне нужен. Мне нужен огонь, нужно сжечь…»
Но Феникс молчал.
Она упала на колени.
Рин слышала смех Алтана. Это не Печать, лишь воображение, но она слышала его голос, как будто Алтан стоял рядом.
«Посмотри на себя», – сказал он.
«У тебя жалкий вид», – сказал он.
«Феникс не вернется, – сказал он. – С тобой все кончено, ты больше не спирка, просто глупая девчонка, зазря беснующаяся в лесу».
И в конце концов голос и силы ее оставили, и гнев самым жалким образом потух. Рин осталась одна в безразличном и молчаливом лесу, наедине со своими мыслями.
А этого она не могла вынести, и потому решила напиться до бесчувствия.
В лагере она прихватила с собой небольшой кувшин соргового вина. И осушила его меньше чем за минуту.
Она не привыкла много пить. Наставники в Синегарде были строги в этом отношении – даже намек на запах спиртного служил основанием для исключения. Рин предпочитала тошнотворную сладость опиума, а не обжигающее сорговое вино, но ей понравился приятный жар внутри. Он не унял гнев, но свел его к глухой и ноющей боли, а не резкой, как у свежей раны.
Когда Нэчжа вернулся за ней, Рин была пьяна вдрызг и не услышала бы его приближения, если бы он не окликнул ее.
– Рин? Ты тут?
Она услышала голос с другой стороны дерева. Рин несколько секунд моргала, пока не вспомнила, как выдавливать изо рта слова.
– Да. Не подходи.
– Чем ты тут занимаешься?
Он обогнул дерево. Одной рукой Рин поспешно натянула штаны, а из другой со звоном выпал кувшин.
– Ты что, мочилась в кувшин?
– Готовила подарок твоему братцу. Как думаешь, ему понравится?
– Ты что, собралась всучить главнокомандующему республиканской армией кувшин мочи?
– Но она же теплая, – промямлила Рин и встряхнула кувшин. Моча выплеснулась на землю.
Нэчжа быстро отпрянул.
– Лучше поставь его.
– Уверен, что Цзиньчжа его не возьмет?
– Рин…
Она театрально вздохнула и подчинилась.
Нэчжа взял ее за чистую руку и повел к травянистой лужайке у реки, подальше от кувшина с нечистотами.
– Нельзя устраивать такие скандалы, – сказал он.
Рин расправила плечи.
– И я за это наказана.
– Дело не в наказании. Они решат, что ты безумна.
– Они и так считают меня безумной, – отозвалась она. – Дикаркой, тупой спиркой. Разве нет? Такова моя природа.
– Я не это хотел… Слушай, Рин… – Нэчжа покачал головой. – В общем, у меня… э-э-э… плохие новости.
Она зевнула.
– Мы проиграли войну? Быстро.
– Нет. Цзиньчжа понизил тебя в звании.
Рин несколько раз непонимающе моргнула.
– Что?!
– Тебя понизили в звании. Теперь ты обычный солдат пехоты. И больше не командуешь цыке.
– И кто же командует?
– Никто. Цыке больше нет. Всех распределили по разным кораблям.
Нэчжа внимательно наблюдал за ней, пытаясь предвосхитить реакцию, но Рин просто икнула.
– Ну и ладно. Они все равно редко мне подчинялись.
Она получила своего рода горькое удовольствие, произнеся это вслух. Ее командование всегда было лишь притворством. Честно говоря, цыке слушались ее, если у Рин был план, но обычно такового не было. Они вполне способны драться и поодиночке.
– Знаешь, в чем твоя проблема? – спросил Нэчжа. – Ты себя не контролируешь. Совершенно.
– Это ужасно, – согласилась она и хихикнула. – Хорошо хоть, я не могу вызвать огонь, правда?
В ответ Нэчжа так долго молчал, что Рин смутилась. Теперь она уже пожалела о том, что так напилась, и заторможенный разум не способен мыслить здраво. Она чувствовала себя глупой, жестокой, и ей было страшно стыдно.
Но Рин так и не научилась сначала обдумывать слова, а потом уж произносить.
– И что теперь будет? – спросила она.
– То же, что и всегда. Вечером соберут горожан и попросят голосовать.
Рин села.
– Им нельзя давать право голоса.
– Они же никанцы. А никанцы имеют право выбирать, присоединяться ли к Республике.
– Но они же помогали Федерации!
– Потому что у них не было других вариантов, – сказал Нэчжа. – Сама подумай. Поставь себя на их место. Ты правда считаешь, что придумала бы что-нибудь получше?
– Да, – рявкнула Рин. – Придумала бы. Я была на их месте. Была даже в худшем положении, меня привязали к койке, пытали, на моих глазах пытали Алтана, и я была в ужасе, жаждала смерти…
– Они испугались, – мягко произнес Нэчжа.
– Они должны были сражаться.
– Может, у них не было выхода. Они же не настоящие солдаты. И не шаманы. Как еще они могли выжить?
– Недостаточно просто выжить, – прошипела она. – Нужно бороться, нельзя просто… просто жить, как трус.