Против такой силы без огня и Феникса она была беспомощна.
И потому Рин прикусила язык и приглушила ярость, хотя требования Петры становились все более унизительными. Рин подчинилась, когда Петра велела ей прислониться голой к стене и тщательно зарисовала ее гениталии. Сидела смирно, когда Петра вколола длинную толстую иглу ей в руку и выкачала столько крови, что Рин чуть не упала в обморок по пути к себе и за целый день так и не пришла в себя окончательно. Смолчала, когда Петра помахала перед носом пакетиком с опиумом, соблазняя любимым зельем в попытке заставить ее вызвать огонь.
– Ну же, давай, – сказала Петра. – Я читала про твое племя. Вы не можете устоять перед трубкой с опиумом. Это у вас в крови. Разве не так Красный император покорил твоих предков? Вызови пламя, и я дам тебе опиум.
Последняя встреча так разозлила Рин, что, покидая лабораторию Петры, она взвыла от ярости и треснула по стене кулаком, содрав кожу. На несколько секунд она замерла, глядя как с ладони капает кровь. Потом рухнула на колени и зарыдала.
– Что с тобой?
Это был Аугус, тот голубоглазый миссионер с лицом младенца. Рин с опаской покосилась на него.
– Проваливай.
Он дотронулся до ее окровавленной руки.
– Ты расстроена.
Рин выдернула руку.
– Мне не нужна твоя жалость.
Аугус сел рядом, выудил из кармана платок и протянул ей.
– Вот, возьми. Обмотай руку.
Только тут Рин поняла, что костяшки пальцев кровоточат довольно сильно. После того как неделю назад из нее откачали столько крови, от одного этого зрелища ей уже становилось дурно. Она неохотно взяла платок.
Аугус наблюдал, как она перетягивает ладонь. Рин сообразила, что самостоятельно узел ей все равно не завязать.
– Я помогу, – вызвался он.
Рин уступила.
– Теперь получше? – спросил он, когда закончил.
– По-твоему, это выглядит…
– Я про сестру Петру, – пояснил он. – С ней непросто.
Рин бросила на него быстрый взгляд.
– Она тебе не нравится?
– Мы все ею восхищаемся, – медленно выговорил он. – Но… Кстати, ты говоришь на гесперианском? Мне трудно дается ваш язык.
– Говорю.
Он переключился на гесперианский и заговорил помедленнее, чтобы Рин все разобрала.
– Сестра Петра – выдающийся ученый своего поколения и самый серьезный знаток проявлений Хаоса на восточном континенте. Но мы не согласны с ее методами.
– То есть?
– Сестра Петра довольно старомодно относится к обращенным. Представители ее школы считают, что единственный путь к спасению – это скопировать цивилизацию по образцу Гесперии. Чтобы слушаться Творца, вы должны стать похожими на нас. Перестать быть никанцами.
– Привлекательная идея, – пробормотала Рин.
– Но я считаю, что, если хочешь завоевать варваров и обратить ради их же блага, нужно пользоваться той же стратегией, что и Хаос, когда заманивает души ко злу, – продолжил Аугус. – Хаос входит через дверь, которую ему открывают, и склоняет на свою сторону. И нам следует поступать так же.
Рин прижала перебинтованные пальцы к стене, чтобы унять боль. Головокружение прошло.
– Насколько я знаю, вам больше нравится выбивать двери.
– Вот и я о том. Консерваторы. – Аугус смущенно улыбнулся. – Но Гильдия меняется. К примеру, взять поклоны. Я читал, что никанская традиция низко кланяться вышестоящим…
– Только по особым случаям, – сказала Рин.
– Даже если и так. Несколько десятилетий назад Гильдия утверждала, что поклониться никанцу – это высшее оскорбление для белой расы. Мы ведь избраны Творцом, как-никак. Мы стоим ближе к нему и не должны выказывать вам уважение. Но я с этим несогласен.
Рин чуть не закатила глаза, но одернула себя.
– Как мило с твоей стороны.
– Мы не равны, – сказал Аугус. – Но это не значит, что не можем быть друзьями. И я не думаю, что можно спасти кого-то, обращаясь с ним не как с человеком.
«А ведь Аугус и впрямь мнит себя добрым», – подумала Рин.
– Кажется, мне полегчало, – сказала она.
Он помог Рин подняться.
– Хочешь, провожу тебя до каюты?
– Нет, спасибо. Я справлюсь.
Вернувшись в каюту, она вытащила из кармана пакетик с опиумом. Не то чтобы она его украла. Петра бросила пакетик ей на колени и ничего не сказала, когда Рин собралась уходить. То есть хотела, чтобы Рин его взяла.
Рин вытащила незакрепленную половицу и спрятала опиум подальше от посторонних глаз. Воспользоваться им она не собиралась. Кто знает, какую гнусную игру затеяла Петра, но Рин не поддастся искушению.
И все же приятно было осознавать, что, если совсем припрет, если ей захочется со всем покончить и взлететь до небес, подальше от собственного тела, стыда, унижения и боли, и, может, даже навсегда, опиум здесь и ждет ее.
Если еще кто-то из гесперианцев и разделял точку зрения Аугуса, то не показывал этого. Люди Таркета на «Зимородке» держались от никанцев на расстоянии. Они ели и спали отдельно, и стоило Рин подойти достаточно близко, чтобы услышать разговор, немедленно замолкали. По-прежнему только наблюдали и не вмешивались, хладнокровно взирая на некомпетентность и удивляясь победам.
Только раз они пустили в ход аркебузы. Однажды вечером на нижней палубе возникла стычка. Группа пленных из провинции Овца вырвалась из камеры карцера и напала на группу миссионеров, которые пытались их обратить.
Вероятно, заключенные пытались удрать. И решили взять гесперианцев в заложники. Или просто хотели наказать иностранцев, стоило тем оказаться поблизости – провинция Овца сильно пострадала во время оккупации и не питала любви к Западу. Когда Рин с другими солдатами побежала на шум, заключенные прижимали миссионеров к полу, живых, но обездвиженных.
Рин узнала Аугуса – тот отчаянно хватал ртом воздух, а заключенный сдавил ему горло.
Аугус встретился с ней взглядом.
– На помощь…
– Назад! – выкрикнул пленный. – Все назад, иначе он умрет!
Через несколько секунд в коридоре собралась толпа республиканских солдат. С заварушкой можно было покончить за пару секунд. Заключенные не были вооружены и находились в явном меньшинстве. Но их отобрали как крепких парней, способных крутить гребное колесо. Цзиньчжа приказал, чтобы с ними хорошо обращались, и никто не хотел нападать, опасаясь нечаянно слишком сильно их поранить.
– Пожалуйста, – прошептал Аугус.
Рин одолевали сомнения. Ей хотелось броситься вперед и отшвырнуть заключенного. Но республиканцы не двигались, ожидая приказов. Одна она не совладает со всеми пленниками, ее просто разорвут.
Она стояла с поднятым трезубцем и смотрела, как забавно синеет лицо Аугуса.
– С дороги!
Сквозь толпу пробивались Таркет и его охрана с поднятыми аркебузами.
Таркет взглянул на одного заключенного и прокричал приказ. В воздухе грохнули выстрелы. Восемь человек упали на пол. Завоняло порохом. Освобожденные миссионеры пытались отдышаться.
– В чем дело? – Теперь сквозь толпу протискивался Цзиньчжа. – Что случилось?
– Генерал Цзиньчжа. – Таркет подал знак своим людям, и те опустили оружие. – Как вы вовремя.
Цзиньчжа осмотрел лежащие на полу трупы.
– Вы лишили меня рабочей силы.
Таркет взвел аркебузу.
– На вашем месте я бы усилил охрану карцера.
– Карцер и так хорошо охраняется. – Цзиньчжа побелел от ярости. – Это вашим миссионерам не следовало здесь находиться.
Аугус поднялся на ноги и закашлялся. Потом коснулся руки Цзиньчжи.
– Пленники заслуживают милосердия. Нельзя просто…
– К дьяволу милосердие! – Цзиньчжа стряхнул руку Аугуса. – Это мой корабль. Или вы подчиняетесь приказам, или я вышвырну вас в реку.
– Не смейте говорить с моими людьми таким тоном, – шагнул между ними Таркет. Разница с Цзиньчжей была разительной – по никанским меркам Цзиньчжа считался высоким, но Таркет выглядел громадой. – Вероятно, ваш отец недостаточно хорошо объяснил. Мы дипломаты. Если вы хотите, чтобы Альянс хотя бы начал размышлять о помощи в вашей жалкой войне, обращайтесь с гесперианцами как с особами королевской крови.
Кадык Цзиньчжи дернулся. Рин видела, как его лицо налилось яростью, но Цзиньчжа взял себя в руки и не ответил. Все козыри были у Таркета. С Таркетом нельзя пререкаться.
И это доставило Рин своего рода удовольствие. Приятно видеть Цзиньчжу униженным, когда с ним обращаются с тем же презрением, с каким он всегда вел себя с ней.
– Я выразился ясно? – спросил Таркет.
Цзиньчжа устремил на него хмурый взгляд.
Таркет вздернул голову.
– Да или нет?
На лице Цзиньчжи было написано желание его прикончить.
– Да.
Напряжение не спадало еще несколько дней. Миссионеров повсюду сопровождали гесперианские солдаты, а никанцы держались от них подальше. Но пока не грозила опасность, солдаты Таркета не стреляли.
Таркет продолжал наблюдать за успехами Цзиньчжи. Время от времени Рин замечала его на палубе, он с презрительным видом делал пометки в маленькой тетради, глядя на маневры флота по реке. Интересно, что он думает о никанцах? Об их неотзывчивых богах, примитивном оружии и кровавой, отчаянной войне?
Через два месяца после начала похода они наконец-то доплыли до провинции Крыса. Здесь череда побед прервалась.
Вторая дивизия из провинции Крыса была разведывательным подразделением ополчения, ее офицеры были лучшими шпионами из всех двенадцати провинций. У них также имелось в запасе несколько месяцев, чтобы выработать лучшую стратегию обороны, чем у провинций Заяц и Овца.
Войска Республики обнаружили почти покинутые деревни, опустошенные амбары и сожженные поля. Наместник провинции Крыса либо собрал все население в крупных городах выше по течению, либо отослал в другие провинции. На заросших травой дорогах валялась одежда, мебель и детские игрушки. А все, что не смогли унести, разрушили. Одна деревня за другой оказывалась сожженной, осталось только гнилое зерно да разлагающиеся туши убитых животных.
Наместник провинции не потрудился устроить рубеж обороны на границе. Просто отступил к Барайе, укрепленной столице провинции. Он хотел заморить флот голодом. А у Барайи было больше шансов отразить атаку, чем у Сяшана – ворота крепче, население лучше подготовлено, а сам город стоял в миле от реки, что сводило на нет возможности «Воробья» и «Синицы».