– Пока да. Но не переживай, у тебя будет куча дел, как только начнешь ходить. – Венка хрустнула пальцами. – Скоро начнется зачистка.
Рин с трудом приподнялась на локтях. Боль в пояснице пульсировала в такт сердцебиению. Рин стиснула зубы.
– О чем речь? Просвети.
– Ну, империя не полностью капитулировала. Она обезглавлена, но самые сильные провинции – Тигр, Лошадь и Змея – еще держатся.
– Но ведь генерал Волчатина мертв.
Венка и без нее это знала, она видела, как все случилось, но было приятно произнести это вслух.
– Ага. А Тсолиня мы захватили живьем. Хотя Цзюня не удалось. – Венка взяла яблоко со столика у кровати и начала чистить его быстрыми уверенными движениями, пальцы двигались так проворно, что Рин поразилась, как она умудряется не порезаться. – Он каким-то образом выплыл из канала и удрал, а сейчас уже на пути в провинцию Тигр. Лошадь и Змея сохранили ему верность, а он куда лучший стратег, чем Чан Энь. Они еще сразятся. Но война скоро закончится.
– Почему?
Венка указала ножом в окно.
– Нам помогут.
Рин передвинулась на постели, чтобы посмотреть наружу, и схватилась за подоконник, чтобы не упасть. Гавань запрудили корабли, бесконечное множество кораблей. Рин попыталась сосчитать, сколько на них приплыло солдат. Тысячи? Десятки тысяч?
Она должна была чувствовать облегчение оттого, что гражданская война почти закончилась. А вместо этого смотрела на белые паруса, и ее сердце наполнялось страхом.
– Что-то не так? – спросила Венка.
Рин перевела дыхание.
– Просто… я еще не пришла в себя.
Венка протянула Рин очищенное яблоко.
– Тебе нужно поесть.
Рин с трудом сомкнула пальцы на яблоке. Поразительно, насколько сложно бывает просто жевать, как болят зубы и напрягается челюсть при каждом движении. А глотать и вовсе оказалось мукой. Ей не удалось съесть больше пары кусочков. Она отложила яблоко.
– А что произошло с дезертирами из ополчения?
– Кое-кто пытался сбежать через горы, но лошади испугались дирижаблей, – ответила Венка. – И затоптали людей. Трупы до сих пор лежат в грязи. Наверное, мы пошлем отряд, привести лошадей обратно. А как… Ну, как ты себя чувствуешь?
Рин ощупала раны на спине и плече, замотанные повязками. Но даже прикасаться к ним было больно. Она поморщилась. Рин не хотелось видеть то, что находится под бинтами.
– Лекари сказали, насколько раны серьезные?
– Можешь пошевелить пальцами ног?
Рин замерла.
– Венка…
– Шучу. – Венка криво улыбнулась. – Выглядит хуже, чем есть на самом деле. Выздоровление займет некоторое время, но ты восстановишься. Самой большой проблемой будут шрамы. Но ты всегда была уродиной, так что разница невелика.
Рин чувствовала слишком сильное облегчение, чтобы злиться.
– Да пошла ты в задницу!
– Внутри шкафа на двери есть зеркало. – Венка кивнула на угол комнаты и встала. – Оставлю тебя в одиночестве.
Когда Венка закрыла дверь, Рин стянула рубашку, осторожно встала на ноги и голой подошла к зеркалу.
Ее ошеломило, насколько отвратительно она выглядит.
Рин всегда знала, что красавицу из нее не сделаешь, с такой-то кожей цвета глины, угрюмым лицом и короткими клочковатыми волосами, которые никогда не стригли чем-то более утонченным, нежели ржавый нож.
Но сейчас она выглядела как нечто сломанное и потрепанное. Буквально вся состояла из шрамов и стежков. Белые точки на руке напоминали о горячем воске, которым она жгла себя, чтобы не заснуть во время зубрежки. Шрамы на спине и плечах под повязкой. А под солнечным сплетением – отпечаток руки Алтана, темный и отчетливый, как и в тот день, когда она впервые его увидела.
Медленно выдохнув, Рин приложила левую руку к животу. Может, это лишь ее воображение, но от прикосновения рука нагрелась.
– Я должен извиниться, – сказал Катай.
Рин подскочила. Она не слышала, как открылась дверь.
– Какого…
– Извини.
Рин снова натянула рубашку.
– Мог бы и постучать!
– Я не знал, что ты уже встала. – Он пересек комнату и уселся на край постели. – В общем, я хотел извиниться. Эта рана – моя вина. Я не сделал прокладку под конструкцией, не было времени, я занимался только функционалом. Стержень вошел в тело почти на ширину ладони. Лекарь говорит, тебе повезло, что он не рассек позвоночник.
– Ты тоже это почувствовал?
– Немного, – сказал Катай. Рин знала, что он лжет, но в эту минуту была рада, что он хотя бы попытался разделить с ней вину. Он задрал рубашку и повернулся, показывая бледный шрам на пояснице. – Полюбуйся. Думаю, и форма та же.
Рин с завистью посмотрела на гладкие белые линии.
– Твой-то посимпатичнее.
– Не завидуй.
Рин осторожно пошевелила руками и ногами, устанавливая границы своих возможностей. Попыталась поднять над головой правую руку, но плечо заболело так, словно его разрывали на куски.
– Наверное, мне еще долго не захочется летать.
– Догадываюсь. – Катай взял с подоконника недоеденное яблоко и откусил. – Хорошая новость в том, что тебе и не придется.
Рин снова села на кровать. Долго стоять было больно.
– А цыке? – спросила она.
– Все живы, обошлось без серьезных ранений. Ими занимаются.
Она с облегчением кивнула.
– А Фейлен? Он… действительно мертв?
– Кому какая разница? Он похоронен под тоннами камней. Если он и жив, то в ближайшую тысячу лет не побеспокоит.
Рин попыталась на этом успокоиться. Ей хотелось убедиться, что Фейлен мертв. Хотелось увидеть тело. Но пока что и так сойдет.
– Где Нэчжа? – спросила она.
– Он был здесь. Постоянно. И не уходил. Но кому-то все-таки удалось уговорить его прикорнуть ненадолго. И правильно. От него уже начало пованивать.
– Так он цел? – тут же спросила она.
– Не совсем. – Катай наклонил голову. – Рин, что ты с ним сделала?
Она помедлила с ответом.
Стоит ли сказать Катаю правду? Тайна Нэчжи была такой личной и болезненной, что открыть ее казалось чудовищным предательством. Но Рин не знала, как справиться с серьезными последствиями его состояния, а потому не могла утаить секрет. По крайней мере, не от половинки собственной души.
Катай озвучил ее мысли:
– Нам обоим будет лучше, если ты не станешь от меня ничего скрывать.
– Это странная история.
– Рассказывай.
И она рассказала все, до последней болезненной и отвратительной детали.
Катай и бровью не повел.
– Это все объясняет, правда?
– Ты о чем?
– Нэчжа всю жизнь был таким говнюком. Наверное, тяжело быть милым, когда тебя постоянно мучают боли.
Рин засмеялась.
– Не думаю, что именно поэтому.
Катай ненадолго замолчал.
– Значит, из-за этого он иногда на целые дни погружался в уныние? Он вызывал дракона в сражении у Красных утесов?
У Рин все внутри перевернулось от осознания своей вины.
– Я его не заставляла.
– Тогда что произошло?
– Мы находились в канале. И… Я тонула. Но я его не заставляла. Это не я.
Рин страшно хотелось услышать от Катая, что она не сделала ничего плохого. Но, как всегда, он лишь сказал правду.
– Тебе и не было необходимости его заставлять. Думаешь, Нэчжа позволил бы тебе умереть? После того, как ты назвала его трусом?
– Боль – не так уж ужасно, – напирала она. – Не настолько сильная, что хочешь умереть. Ты же сам ее чувствовал. И мы оба выжили.
– Ты не знаешь, что чувствует он.
– Вряд ли его боль сильнее моей.
– Возможно. А может, она хуже всего, что ты способна вообразить.
Рин подтянула колени к груди.
– Я не хотела причинять ему боль.
В голосе Катая не прозвучало осуждения, только любопытство:
– Почему бы тебе самой ему это не сказать?
– Потому что собственная жизнь ему не принадлежит, – ответила Рин, повторяя услышанные когда-то от Вайшры слова. – Потому что, когда обладаешь такой силой, эгоистично ничего не делать из страха.
Но дело было не только в этом.
Она завидовала. Завидовала тому, что Нэчжа получил доступ к такой величайшей силе и даже не думает ее использовать. Завидовала тому, что Нэчжа не цепляется за свои способности шамана. Его никогда не считали просто представителем своей народности. Он никогда не был чьим-то оружием. Они оба имели связь с богами, но Нэчжа по-прежнему был наследником семьи Инь, гесперианцы не проводили на нем свои эксперименты, а она – последняя наследница трагической судьбы своего народа.
Катай это знал. Катай знал обо всех ее мыслях.
Он долго сидел молча.
– Хочу тебе кое-что сказать, – наконец произнес он. – И не считай это осуждением, я лишь хочу предупредить.
Рин опасливо покосилась на него.
– О чем?
– Ты знакома с Нэчжей несколько лет. Встретилась с ним, когда он отточил способность носить маску. Но я знаю его с детства. Ты считаешь его неуязвимым, но он куда более хрупок, чем ты думаешь. Да, он редкостный говнюк. Но еще я уверен, что он готов спрыгнуть ради тебя с утеса. Пожалуйста, хватит пытаться его сломить.
Суд над Анем Тсолинем состоялся на следующее утро, на помосте перед дворцом. Во дворе толпились солдаты-республиканцы, на всех лицах читалось одинаковое холодное отвращение. Гражданским присутствовать не разрешили. Теперь все уже знали о предательстве Тсолиня, но Вайшра не хотел, чтобы возникли беспорядки и Тсолинь погиб в этой неразберихе. Он хотел устроить бывшему наставнику точно рассчитанную казнь и тянуть каждую молчаливую секунду до последнего.
Капитан Эриден и его гвардия конвоировали Тсолиня на площадку. Ему позволили сохранить достоинство – не завязали глаза и не связали. В других обстоятельствах он мог бы рассчитывать на высшие почести.
Вайшра встретил Тсолиня в центре помоста и протянул ему завернутый в ткань меч, а потом наклонился и прошептал что-то на ухо.
– Что происходит? – тоже шепотом спросила Рин у Катая.
– Вайшра дает ему возможность покончить с собой, – объяснил Катай. – Почетный конец для бесчестного предателя. Но только если Тсолинь признается в совершенных проступках и покается.