— Сядь на место.
— Да я недалеко…
— Сядь, говорю. Не хватало мне ещё искать тебя.
— Начальников развелось, плюнуть не в кого, — обиженно проворчал он, усаживаясь обратно на лавку.
— Пойми, Стас, — начал я объяснять прописные истины. — Та бумага, что ты подписал, не читая, она многое объясняла. Служба, тем более такая — это не только жалованье, красивая форма, жирный паёк и казённый ствол в руках. Это в первую очередь отсутствие свободы, невозможность делать то, что хочется. Понял? Сначала приказ, потом всё остальное, если останется время и силы. Нас страна отправила на задание, тебя, потому что охотник, меня, потому что из прошлого и лучше пойму нравы чистых. Случайно так получилось, но это не значит, что выполнять задание не нужно.
— А во вторую очередь? — он уже не дёргался, понял, что сбежать не удастся.
— А во вторую… — я отогнал сон, окончательно открыл глаза и пристально посмотрел на него. — Ты не задумывался, почему солдат, который ничего полезного не производит, получает больше рабочего? И на пенсию раньше выходит?
— Ну.
— Так вот, служба хороша только в мирное время, но и тогда тебе платят за твою готовность сунуть голову в огонь и встать под пули. Это ты сам, добровольно согласился рисковать жизнью. В мирное время тебя содержат авансом, с условием твоей готовности воевать. Да, и если ты, когда придёт время, свою задачу не выполнишь, с тебя спрос будет. Понимаешь, какой? Не понимаешь. Так я тебе объясню: если ты на войне от смерти бегать начнёшь, тебя силком к ней отведут, поставят перед строем солдат с завязанными глазами и расстреляют.
Сам я понятия не имел, как здесь с дисциплинарной ответственностью военнослужащих, и какова технология расстрела дезертиров, если их вообще расстреливают, но такой рассказ Стаса впечатлил, он нахмурился и глубоко погрузился в раздумья.
Сидеть, к счастью, пришлось недолго. Ближайший состав, двигавшийся в южном направлении, прибыл к полуночи. Что меня удивило, состав был товарный, вереница крытых вагонов с неизвестным грузом. А спереди, сразу за паровозным тендером, было прицеплено два пассажирских вагона. Если я правильно понял, полностью пассажирские поезда ходят редко, да и не настолько активные перемещения населения, чтобы нагружать транспортную сеть. Куда проще прицепить пассажирские вагоны к товарнякам, которые ходят чаще. Только с остановками непонятно, товарняк ведь реже останавливается.
В итоге, как я понял, остановок было две или три, явно по технической необходимости, вода и топливо, не запомнил точно, поскольку большую часть ночи проспал. — А всё остальное время мы ехали с довольно приличной для паровоза скоростью, километров тридцать в час.
В середине второго дня мы были уже в Эпицентре. Это село вполне тянуло на небольшой городок, насколько я понял, деревень на юге было много, а таких райцентров мало, вот и отстроили вполне приличный ПГТ тысяч на семь населения. А ещё тут повсюду были какие-то предприятия, торчали заводские трубы, туда-сюда сновали подводы с грузом, вдоль путей стояли ремонтники, а в воздухе висел смог.
— Куда теперь? — спросил Стас, когда мы выгрузились на перрон.
— Теперь, хочешь-не хочешь, а к голове идти придётся, — я развёл руками. — А оттуда уже на лошадях. Ты хорошо места знаешь?
— Откуда? Но, думаю, на месте сориентируюсь.
Ну да. В географии он, может, и не силён, но в лесу как дома. Вот и посмотрим.
Глава седьмая
— Сзади!!! — заорал я Стасу, согнувшемуся над тушей убитого кабана.
Он успел обернуться и даже начал вскидывать винтовку, но выстрелить не успел. Огромная коричневая туша просто снесла его с дороги, заставив откатиться в сторону. Выстрелил я, из дробовика, дважды, картечью. Оба раза попал, вот только зверя отчего-то не проняло. А может, и проняло, да только он в бешенстве боли не почувствовал, потом умрёт, но мы оба к тому времени уже у него в желудке будем.
Оставив Стаса, зверь ринулся на нового обидчика, то есть, на меня. Но я такой его шаг предугадал, а потому, ещё в момент выстрела, сообразил бросить ставшее бесполезным ружьё и сигануть на ближайшее дерево. Дерево, откровенно говоря, было убежищем плохим, оно даже мой вес с трудом выдержало, а такая туша его просто к земле пригнёт. Вот только сделает он это не мгновенно, а значит, я получу пару дополнительных секунд, чтобы…
Я сидел верхом на развилке, медведь, встав во весь рост, пытался дотянуться лапами. Вынув револьвер и направив ему в лоб, я сказал:
— Мишка, ничего личного, — и нажал на спуск.
Недавно мы пристреливали наше оружие. Стас едва не испытал оргазм (а может, и испытал) от возможностей своей винтовки. Ещё бы, стреляет точно в цель, и заряжать быстро. Он и со ста метров стрелял, и с двухсот, и даже, кажется, с полукилометра. И каждый раз попадал. Потом опробовал в деле, на нашем (точнее, на его) счету были лось, косуля и теперь вот кабан. Пристреливал своё оружие и я. Пистолет-пулемёт никаких нареканий не вызвал. Кучность хорошая, на ста метрах попадает туда, куда целишься. На двух сотнях результат уже не так впечатлял, но хоть одна пуля из очереди прилетала в цель, а дальше я и пробовать не стал. Порадовал и револьвер, отдача, правда, лягала, словно конь копытом, но и бил точно, и пули в дереве воронки делали такие, что можно было кулак просунуть.
Вот и сейчас тяжёлая пуля, ударив в толстую лобовую кость зверя, пробила её и вынесла содержимое черепа из затылка. Медведь бесформенным шерстяным комком упал к корням дерева. Я, некоторое время ещё выждав, спрыгнул и пару раз пнул его ногой.
— Вот падла, — сказал подошедший Стас, выглядел он помятым, на лбу красовалась здоровенная шишка, но крови я не видел, что, учитывая столкновение с разъярённым медведем, было просто чудом. — Подошёл-то как, неслышно, против ветра, всё по правилам. На кабана нашего глаз положил, отбирать пришёл.
Я думал, медведь людей боится, — сказал я, подбирая ружьё.
— Боится, когда сытый, — объяснил Стас. — Весной, когда только проснулся, он вообще может на толпу людей напасть, настолько голодный и злой. Летом спокойнее, а осенью, если жир нагулял, его громким криком прогнать можно.
— А сейчас весна, — заметил я.
— Почти лето, но это какой-то невезучий медведь, — он с видом знатока попинал тушу сапогом. — Тощий, как скелет, такой бы и к осени не отъелся и зимой шататься стал. А вот, смотри, — Стас указал на лапу зверя. — Раненый он, потому и охотился плохо. А тут кабан раненый, прямо находка.
На правой задней лапе убитого медведя красовались свежие шрамы, если я правильно понимаю, он вырвался из мощного (но, видимо, бракованного) капкана. Тут явно кость повреждена, на такой лапе быстро бегать не получится. А кабан был наш, я успел шарахнуть по нему картечью, но не насмерть, раненый вепрь, истекая кровью, рванул в чащу и пробежал ещё километра три, а мы его преследовали, ориентируясь по кровавому следу. В итоге догнали и обнаружили уже мёртвым. Собирались разделывать, а тут на запах крови прибыл медведь, встреча с которым закончилась без потерь с нашей стороны.
— Разделывать будем, или ещё постоим? — спросил я, разделка туш и последующая доставка мяса в деревню старосте была нашей главной проблемой. Упускать зверя глупо, а нам самим столько мяса ни к чему. А староста расписки давал, по которым потом в Эпицентре можно некоторую копейку получить. К счастью, сохранилась убогая дорога через лес, а староста, видя такое изобилие, выделил из средств колхоза нам во временное пользование полусгнившую телегу и лошадь, не ту, на которой мы прибыли в деревню, а просто упряжную клячу, которую хоть насмерть запори, быстрее десяти километров в час не разогнать. Телега и лошадь сейчас были в нашем временном лагере, а мы старательно прочёсывали леса в поисках аномальной фауны (не брезгуя при этом фауной обычной), к цели поисков не приблизились, базу чистых никто из нас не видел, хотя дойти до неё оставалось всего километров семь. Отсюда даже запах моря ощущался. Удивительно, что густой лес вырос на голом прежде месте.
— Кабана будем, — согласился Стас. — А с медведя только шкуру.
— А чего так? — удивился я, — он ведь, вроде, съедобный.
— Его осенью стрелять надо, тогда съедобный, а весной он тощий, да вдобавок червивый. Людей потравим. Шкуру снять, за неё тоже копейку дадут.
— Мясссо отдайте, — прошелестел тихий голос в стороне, от которого кровь застыла в жилах. Так говорила бы змея, если бы научилась говорить. Мы синхронно повернули в ту сторону головы и стволы, но никого не увидели.
— Вам не нужжжно мясо, — раздалось уже с другой стороны. — Отдайте его мне.
— Слышь, человече, ты так не прикалывайся, можем неправильно понять, — строго сказал я, обводя стволом револьвера окрестные кусты. — Перестань шептать и выйди, чтобы мы тебя видели.
— Не нужжжно оружия, — теперь шёпот шёл сверху, я поднял ствол и увидел говорившего на том самом дереве, где спасался от медведя. Это был…
Сложно было описать это существо. Самой близкой аналогией был бы Голлум из «Властелина колец», маленького роста, такая же тощая нескладная фигура трупно-серого цвета, огромные ладони с плоскими пальцами, сплюснутая голова. Выражение лица, разве что, было более доброжелательным, глаза чуть меньше, а зубов во рту больше. А ещё, вместо набедренной повязки у него имелись вполне приличные шорты из серого синтетического материала. В остальном сходство было полным, даже говорил похоже, растягивая шипящие звуки. Можно было подумать, что это один из тех мутантов, которых нам положено отстреливать, но мутанты ведь неразумные, и говорить точно не умеют.
— Ты кто такой? — спросил я, не опуская револьвер.
— Люди другие, — он проигнорировал мой вопрос. — Люди охотятссся. Те люди боялись сссюда ходить, боялись меня, боялись монссстров.
Дефект речи у него был странный, несколько слов выходили нормальными, потом, при произнесении очередного шипящего звука, речевой аппарат словно бы заклинивал.