Я дотянулся, поднял рацию, поднёс к уху и, нажав кнопку передачи, спросил:
— Ваня, Стас, слышите меня? Ответьте мне, что там у вас?
Ответа дождался только через полминуты:
— Олег!!! — голос Стаса был ликующим. — Всё в порядке, они из темноты вышли, вшестером, на прицел нас взяли, сказали оружие бросить. Мы бросили.
Такой расклад отчего-то совсем не вязался с его торжествующим тоном.
— А потом? — осторожно спросил я.
— А потом они увидели, что оружия у нас нет, решили нас вязать. Подошли близко, все.
— Дальше ясно, — сказал я. — Они хоть живы?
В самом деле, ничего объяснять было не нужно. Они, обрадовавшись, что враги сложили оружие, подошли слишком близко, при этом недостаток опыта и сообразительности не дал им оставить прикрытие. В итоге, как только они оказались на расстоянии вытянутой руки, Иван вырубил всех шестерых.
— Живы, — отозвался Стас. — Только парочка с переломами лежит.
— Отлично, приведите кого-нибудь в чувство, и пусть по рации доложит своим, — я катнул рацию обратно. — Слышишь, старшой, твои люди, в лагере, они в наших руках. Козырей у вас нет, предлагаю выйти.
Перебранка по рации заняла минуты три, после чего окончательно упавший голос за углом произнёс:
— Я выхожу, переговоры.
Глава двадцать шестая
Из-за угла вышел местный начальник, по здешним меркам он был стариком. Лет двадцать пять на вид. В руках он держал автомат, но ствол опустил вниз и явной агрессии не проявлял. Глаза смотрели враждебно, но без особой ненависти. Понял, что проиграл.
— Ты и есть тот самый Сергей? — спросил я, тоже выпрямляясь в полный рост.
— Да, это я, я здесь старший.
Выглядел он отнюдь не лидером, обычный работяга, даже одет в точно такой же серый комбинезон, как и остальные. Волосы тёмные, стрижен коротко. Комплекцию не различить, но явно не атлет, всё болтается, как на вешалке.
— А меня Олег зовут, это Дэн, — я ткнул пальцем в бойца, — а рядом Трофим. Трофим из местных, эти женщины, которых вы похитили, были его жёнами. Поэтому он к вам особой приязни не питает. Что заставило вас так поступить?
— Нам… — он запнулся. — Нам нужна информация. Женщинам мы ничего не сделали, просто хотели поговорить.
— Так поговорите с нами, поверьте, мы куда лучше знаем местную географию, а заодно этнографию и международное положение.
— Мы боялись, — он опустил голову, но голос был твёрд. — У меня тут куча малолеток, воевать никто не умеет. А у вас оружие современное, да ещё техника. Откуда нам знать, как вы себя поведёте? Если узнаете про наш бункер, то вернётесь с подмогой, убьёте нас и заберёте то немногое, чем мы богаты. Нам пока удавалось прятаться, но это не вечно. Вы ведь как-то нашли.
— И вам очень повезло, что вас нашли именно мы, — заметил я. — Вы, я так понимаю, совсем недавно высунули нос во внешний мир. Вам не особо понравилось, но жить дальше в бункере вы не хотите или по каким-то причинам не можете. Так?
— Именно.
— Тогда у меня к вам предложение: сейчас мы пройдём куда-нибудь, где сможем тихо и спокойно посидеть и обсудить сложившееся положение. Заодно имеет смысл перекусить, я от боевых действий зверски проголодался. А когда будем всё знать друг о друге, то придём к какому-то решению. Скоро сюда прибудут наши и ваши люди. Я сейчас отдам приказ. Надеюсь, больше не придётся играть в игру кто у кого в заложниках.
Стас и Иван прибыли через полтора часа. Пленных они развязали и даже оказали кое-какую медицинскую помощь. И оружие вернули, правда, без патронов. Пострадавших отвели в медицинский блок, а мы получили возможность поговорить в спокойной обстановке.
— Начинай, — предложил я.
— С какого места? — спросил он, отхлёбывая кофе из кружки. Кофе был почти как настоящий, неужели запасы сохранились?
— Лучше с начала, с момента, как бункер стал жилищем людей. Не то, чтобы история эта была важной, просто мне интересно.
— Бункер стал жилищем почти сразу после Конца. Поначалу эвакуацию остановили, людей привезли и разместили на поверхности, в надежде, что сюда ядерные удары не попадут. Но потом пришло сообщение о масштабной биологической войне, люди умирали целыми деревнями и городами. Тогда всех спустили под землю и запустили программу жизнеобеспечения.
— Что это были за люди?
— Военные, вместе с семьями. Ещё специалисты и какое-то количество случайных людей, что прибились по дороге. Всего их было около шестисот человек, в архивах есть точная цифра, но мне лень искать.
— Что произошло потом?
— Был организован подземный город, поселенцы были людьми военными, поэтому смогли наладить мирную жизнь. Здесь были автономные системы обеспечения, вроде подземных плантаций и ферм со скотом. Скота было мало, но его берегли, первые лет десять-пятнадцать питались исключительно запасами. Ещё имелись синтезаторы пищи, способные производить еду из любой органики. Потом, когда запасы стали приходить в негодность и заканчиваться, уже можно было обеспечить людей свежей пищей. С этой точки зрения поселенцам ничего не грозило.
— Но что-то пошло не так, — догадался я.
— Не так пошло очень многое, — согласился Сергей. — Для начала, почти сразу после того, как большинство поселенцев оказалось внутри, был нанесён удар, если я правильно понимаю, это был последний обмен ядерными ударами в той войне. Не знаю, какую цель преследовали те, кто его нанёс, но этим ударом они намертво запечатали нас здесь. Были планы прокопать проходы в смежные помещения, где находились склады стратегических материалов, но этот проект так и не был реализован. При этом воздуховоды исправно вентилировали помещения, реактор работал, свет и вода имелись в достатке. Но людям отчего-то было мало благополучия. Они хотели наверх.
— А вы знали о том, что происходит наверху?
— Кое-что знали, у нас были специалисты, которые подключались к разведывательным беспилотникам и оставшимся спутникам, тогда ещё было много техники. Могли видеть агонию человечества. Биологическая опасность, которая нас так испугала, быстро сошла на нет, все заражённые умерли, единицы выработали иммунитет. Каждая отдельная эпидемия убивала жителей конкретного региона, а глобальные связи из-за войны нарушились. Мы видели, как человечество уничтожает самих себя. Постоянные войны, делёж ресурсов, мелкие государства, которые грызлись между собой. Окончательно связь с поверхностью была потеряна лет через тридцать.
— И с тех пор вы существовали в вакууме?
— Именно, часть населения умирала, многие покончили с собой, особенно те, кто помнил жизнь на поверхности. Рождалось гораздо меньше. Постепенно приходили в негодность машины, что обеспечивали нашу жизнь. Смерть от голода нам не грозила, но была проблема с энергией. Реактор выработал своё, пришлось переключаться на резервный, но что-то пошло не так.
— Но сейчас он работает?
— Нет, не работает, энергию мы получаем из других источников, её катастрофически не хватает. Пять лет назад, когда происходило переключение, случилась авария. Не просто авария, взрыв. При этом погибли почти все, кто был там, а остальные умерли позже. Они вынесли из опасной зоны всё, что было необходимо нам для дальнейшей жизни. Лучевая болезнь добила последних в течение нескольких месяцев. Опасную зону запечатали и старались к ней не приближаться.
— Погибли все взрослые?
— Почти, оставалось четверо, из них трое были стариками, они умерли потом своей смертью. Оставался один, звали его Колыванов Борис Витальевич, это был наш патриарх и воспитатель, благодаря ему наше общество, состоявшее из детей и подростков, смогло выжить. Под его руководством мы смогли наладить работу оставшейся аппаратуры, он знал, что болен, неизлечимо болен, но держался до последнего.
— Теперь его нет?
— Умер полгода назад, но перед смертью он вызвал старших, мы долго разговаривали, он рассказал о реальном положении дел, очень скоро мы все умрём, энергии не хватает ни на что, запасы пищи подходят к концу, а выращивать что-то в оранжереях мы скоро не сможем. Животные почти закончились, с ними были большие проблемы, из-за малой популяции они начали вырождаться. Теперь у нас есть две коровы, пять свиней и два десятка кроликов. Мы пока не стали их забивать. Но Борис Витальевич рассказал нам и кое-что ещё. В последние годы они всё же смогли найти выход. Через один из воздуховодов можно было подняться на уровень выше, где имелись склады стратегических материалов, а там уже выйти через запасной люк.
— И вы поднялись наверх, — заключил я.
— Да, но не сразу. Когда похоронили старшего, власть перешла ко мне, в бункере оставалось всего семьдесят человек, половине из которых не было и двенадцати лет.
— И вы решили подняться?
— У нас не было иного выхода. Выйти оказалось не так просто, проход требовал расширения. Я отдал приказ начать работы, собрал немногих, кто умел делать хоть что-то. Специалистов почти не было, мы даже большинство механизмов уже не используем, просто не знаем, как это делать. То, что у нас есть, оружие, одежда, сделано давно, лет двадцать назад. Впервые мы поднялись на поверхность восемь месяцев назад.
— И? Как впечатления.
— Не могу описать. Я видел записи, где показана жизнь наверху. Знал, что такое лес, река и небо, знал, как поют птицы, как воет ветер. Но это всё было не настоящее. У нас был шок, мы стояли у люка и молчали, кто-то заплакал (хорошо, младшие не видели), потом стали падать от кислородного отравления. Мы никому не сказали о своём выходе. К тому же боялись последствий, за время нашей изоляции могли появиться новые болезни, к которым нет иммунитета. Вернувшись, мы могли погубить всех… Но оно того стоило.
— Когда вы собирались перебраться на поверхность окончательно?
— Не знаю, здешние места мало подходят для земледелия, нужно было спускаться на равнину, но мы не хотели отрываться от бункера, там всё ещё оставалось много ценного. У нас под рукой были несметные богатства, склады с материалами и станками. Этого хватит, чтобы построить новый современный город. Но использовать их мы не могли, даже если бы захотели. На поверхности побывали уже почти все наши. Кто-то был напуган, но основная масса обрадовалась. Когда мы подстрелили оле